Двадцатый век ознаменовался несколькими трагическими утратами: сначала было во всеуслышание объявлено о «смерти Бога», затем – о смерти автора, ну и, наконец, – о смерти картины. Все эти «смерти» представляются логично следующими одна за другой, знаменуя переход от классической картины мира – к миру неуютно-постклассическому, миру всеобщего духовного и культурного кризиса, утраты смысла бытия, устоявшейся иерархии ценностей. К миру, где можно цитировать классические произведения лишь иронически, а актуализация, ёрническое осовременивание заменяют подлинно современную интерпретацию классического произведения или классического жанра.
Но всё-таки ещё сохраняется «святое ремесло» реалистического романа, психологической пьесы и – фигуративной станковой картины.
…Лёгкие, сотканные из красок и воздуха балерины, завязывающие пуанты. Прекрасные обнажённые женщины, изогнувшиеся в чувственных позах. А рядом – силуэт человека на деревянной ноге, стоящего спиной к зрителю. Или солдат у могильного креста, пьющий на помин души. Уходящие на фронт новобранцы – они машут нам издали, повиснув на подножке последнего вагона.
Красота и страдание – пожалуй, это две главные темы в творчестве художника Николая Лысака. Он выпускник Петербургской академии художеств, и это многое объясняет в его столь контрастных по сюжетам художественных пристрастиях. Академия всегда тяготела к большой картине высокого профессионального мастерства и наполненного смыслами сюжета.
Одна из последних его работ была выставлена в залах Осенней выставки Союза художников на Большой Морской, 38. И сюжет, и название её столь необычны, что кажутся почти шокирующими. Она называется «Мечта самовара». Так скорбно, с примесью чёрного, «макабрического» юмора называли инвалидов времён Великой Отечественной, лишившихся ног, а иногда – и ног, и рук. (Читатель и зритель со стажем вспомнит здесь знаменитый рассказ Юрия Нагибина «Терпение» и его экранизацию.) Мы видим на картине человека без ног, который «пеньком торчит» на своей тележке (точно по слову писателя – хоть и неизвестно, читал ли художник этот горький рассказ). Тело его всей силой стремительного движения, диагональным наклоном устремлено вверх, к далёкой, недосягаемой луне. Туда жадно тянется его рука, пока другая тщится найти опору на грешной и многострадальной земле. Главная линия преемственности, конечно, роднит картину Николая Лысака с метафорической живописью конца ХХ – начала ХХI века. В ней, как и в литературе советского периода, война становилась поводом для размышления о вечном противостоянии молодости – и разрушения, красоты – и смерти. И – в лучших традициях отечественной культуры – Николай Лысак не подавляет человека образами смерти и разрушения. Он оставляет свет в конце тоннеля, он даёт надежду.
Уже стало доброй традицией – встречать Татьянин день в залах Союза художников Петербурга персональной выставкой Татьяны Полищук – живописца академической школы, мастера станковой картины, про которую можно смело сказать, что пишет она с истинно монументальным замахом и подлинной живописной маэстрией.
В этом году она выставила целый ряд работ, прежде всего портретов, в Голубой гостиной. Темой этих сложных по композиции, оригинальных по технике картин стало взаимовлияние моды и искусства. В числе изображённых – модельер Татьяна Котегова, создатель интернет-телеканала «Арт-Вэй», блогер Оксана Куренбина, певица Елена Ваенга, балерина и балетмейстер Мария Терпугова и другие представители петербургской «богемы». Татьяна 
Полищук осталась верна своей «быстрой», виртуозной манере, в которой соединились великолепная академическая школа и отголоски французского импрессионизма и постимпрессионизма. Но она добавила к ней и уроки поп-арта: в её живописные портреты «вмонтированы» газетные вырезки, силуэты из модных журналов, фрагменты рекламных постеров; живописная фактура выявлена коллажными «наклейками» цветной бумаги. Поражает композиционное мастерство художника: в картине, написанной буквально за один сеанс, даётся великолепно схваченный, узнаваемый образ, подчас в неожиданном ракурсе, на сложном постановочном фоне.
В творчестве Татьяны Полищук гармонично соединились высокий профессионализм художника академической школы, жизнерадостная прививка «парижской школы», подлинный живописный темперамент и удивительно светлое, гармоничное восприятие жизни. Её работы, постмодернистские по способу интерпретации культурного наследия, лишены холодного восприятия натуры и выморочного иронизма.
В последние годы зрители и арт-критики испытывают некоторое утомление от нашего нового мейнстрима – неоавангарда, актуального искусства. Невольно взоры специалистов и любителей искусства обращаются в сторону наследия советского реализма. Свидетельство тому – выставки последних лет, от Павла Никонова в Мраморном дворце до Дмитрия Беляева и Дмитрия Жилинского в корпусе Бенуа. В этот строй русского советского реализма можно вписать и так называемых художников второго ряда. В их числе – патриарх лирического пейзажа Владимир Павлович Кранц, художник, доживший до 90 лет, который соединил своей жизнью главные культурные срезы ХХ века. Он родился в 1913 году, пережил войну, участвовал во множестве выставок ленинградского отделения Союза художников. Этот величественно-сдержанный, интеллигентный и красивый старец, «осколок Серебряного века», стал ещё одним связующим звеном разорванной связи времён в трагическом и жестоком ХХ столетии; ещё одним тихим певцом неброской красоты среднерусского пейзажа.
Не поймёт и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.
Именно такая сдержанная, поэтическая и искренняя нота в искусстве востребована в наше время гламура, постгламура и торжества коммерции.