Снежный мне по душе человек

Родился в 1951 году в Ижевске. Журналист, литератор. Автор двух книг стихотворений: «Домашний концерт» (Ижевск, 2006) и «Четыр­надцатый» (Тюмень, 2015).

Объявленье

Ищу человека для совместного удвоенья
наших возможностей, веры, сил.
Ведь когда вдвоём – это двойное зренье
и слух двойной. Иначе бы не просил
у Господа этой невероятной блажи,
почти невозможной, поскольку немало встреч
заканчиваются, не начинаясь даже:
на раз пожениться. Или на раз прилечь.

* * *
Дожди всё угрюмей, всё злей, всё занудней,
всё глубже промозглые дни…
Спасенье от морока – скрыться от будней
туда, где танцуют огни.

Да я не о Рио и не о Париже,
хотя им достало огня,
я – о смеющейся девушке рыжей,
которая любит меня,

угрюмого, злого, больного зануду,
с наколками выжатых лет
у глаз и у губ, и на лбу, и повсюду,
где время оставило след.

Руками всплеснут и воскликнут: за что же? –
и ревность являя, и злость.
Да я б не любил эту рыжую тоже,
когда б не любить удалось.

* * *
Теперь уже скоро. Впорхнёшь на перрон
в каком-нибудь платьишке летнем,
в какой-нибудь шляпке с небесным пером,
в каком-нибудь нимбе последнем,
который тайком я тебе примерял,
когда ты смеялась и пела.
И свет над тобой безмятежный стоял,
и бабочка рядом летела.

* * *
Каждый охотник желает знать, где сидит фазан,
а если желанья нет, – какой из тебя охотник?
Какой из тебя поэт, если веришь своим глазам
и не видишь, как сквозь туман прёт пароходик?

Не слышишь, как он зовёт, гудя и скорбя,
не претендуя при этом на строгость и жалость,
кого-то другого зовёт – уже не тебя,
или того, что в тебе от тебя осталось.

И зря ты орёшь, что, мол, ты-то и есть другой,
что тебя обделили, когда оторвали от соски.
Какой из тебя отец, если к дочери ни ногой
и строго казнишь её, а не милуешь по-отцовски?

Какой из тебя человек, если мысли все – о деньгах,
и однажды пригретая зависть грызёт и гложет?
Снежный мне по душе человек, пусть и живёт в снегах,
и умрёт в снегах, – зато без любви не может.

* * *
Четвёртый день подряд –
блаженные денёчки! –
я горький шоколад
ломаю на кусочки

и сам тебя кормлю,
как зверика, с ладошки.
Я так тебя люблю!
Я слизываю крошки

то с шоколадных губ,
то с шоколадных пальцев…
Когда-нибудь смогу
попозже отоспаться.

Какой покой и лад,
какой в душе порядок!
И горький шоколад
невероятно сладок.

Сон

Страшна неизвестность –
другое не горе.
Знакомая местность,
да место другое.

Знакомые люди,
да кто они, боже?
На тех, кого любишь,
совсем не похожи.

Отсутствие резкости
сводит с ума.
Пропавшие без вести
в памяти сна.

И этой безвестности
нету названья.
Страшней неизвестности
неузнаванье.

* * *
Мой друг, попав на две войны
как фотокор, каким-то боком
сняв всё, что видеть мы должны,
и уцелевший ненароком,
сказал, что близок был к черте,
что крайний день… что море крови,
что в крайний миг погибли те,
кто пулю для него готовил.
Что крайний – возражений нет,
и я не грамотей, а бездарь.
Последний – может, в чей-то след,
а крайний – сам у края бездны.

* * *
Нет ничего в почтовом ящике
среди рекламок и газет.
Ты ждёшь: ищите и обрящете,
ты ищешь – обретенья нет.
Ты подошёл к черте итоговой,
кому он нужен, адрес твой?
И только письма из налоговой
напоминают, что живой.

* * *
Забыл, что я тебя люблю.
Дотопал, маясь, до кафешки
и думал так: возьму, налью
и опрокину. Станет легче.
Не стало. А вонючий бомж
просил плеснуть ему намного,
припоминая, есть, мол, Бог:
пожалуйста, ну ради Бога.
И был я смят его тоской,
она мою переборола.
Плеснул и думал: никакой,
а помнит и такое слово.
Как мог забыть я трепет губ
и что люблю тебя безмерно?
Наверно, был я слишком груб
и слишком вежлив был, наверно.