Поступок, который определяет судьбу героя, в любой драматургии от Античности до Новейшего времени, – необходимое условие построения пьесы.
Выбор диктует этот самый поступок. Впрочем, выбор выбору рознь. Одни авторы личную обиду возводят в ранг мировой несправедливости, другие вглядываются в человека, который решает для самого себя сущностные вопросы бытия.
Сегодня в нашем общественном поле с введением спецоперации на Украине обострился с новой силой вопрос о патриотизме. Дискуссии о том, нужна ли эта война, ведутся не только на ток-шоу, но и в семьях, в кругу друзей. Споры порой жестокие – до разрыва родственных, дружеских отношений, проклятий с обеих сторон.
В нашем современном театре пока нет глубоких и серьёзных размышлений на эту тему. Мне скажут, что-де цензура закрывает спектакли тех режиссёров, которые отважились сказать своё слово. Однако и эти постановки, скорее либерально-пропагандистские, ангажированные персональным протестом, нежели всерьёз размышляющие о несчастье войны. В этих высказываниях больше суда сиюминутного, чем личной тревоги за настоящее и будущее мира. В частности, ещё и потому, что не транслируется в рупор выбор самого художника, который прячется за классические тексты и строит исподтишка язвительные гримасы. Профанируется втихую иронией пересмешки личная ответственность и серьёзность собственного выбора, сопряжённого с болью, драмой, тревогой. С личной сопричастностью к судьбе земли и страны.
Впрочем, случаются счастливые исключения. Речь пойдёт о постановке пьесы Леонида Леонова «Метель» в Новом художественном театре в Челябинске режиссёром Евгением Гельфондом.
Конец тридцатых годов – время действия этой редко ставящейся пьесы классика советской литературы. Канун Второй мировой войны. Русская провинция. Квартира советского директора завода Степана Сыроварова. Здесь живут его жена с дочерью от первого брака Зоей, ослепшая от травм в революционном подполье тётка Марфа с прибившейся к ней по жизни Зиночкой. Дом открыт, тут бывает много студенческой молодёжи – друзей Зои.
В спектакле место действия сжато до этой самой скромной квартиры без излишеств. Ничего лишнего, минимум бутафории. В авторской ремарке есть балкон, который мы видим и в спектакле, в глубине сцены, застеклённый во всю ширину. Это территория сценической условности. То и дело за стеклом кружит молодёжь в масках. Вот-вот все будут отмечать Новый год. Но не пристёгивается слово «карнавал». Что-то в этих простых, дешёвых штампованных масках советского производства, которые я ещё сама помню по своему детству, если не злое, то туповато-равнодушное. Они не радуются приближающемуся празднику – они караулят семью Сыроваровых.
А караулить есть что. Родной брат Степана Порфирий бежал из России вместе с белыми офицерами, оставив жену с ребёнком. Степан женился на жене эмигрировавшего брата, обманув её, уверив, что Порфирий якобы умер. В анкете дочь ничего не сообщает об отце и допытывается у матери, каким он был. Обман раскроется – Порфирий жив. Письма от него тем не менее не прочитываются, а сразу сжигаются.
Время, в котором людей охватывает страх доносительства, порождает гротескные предположения: мол, изобрели электрическую лампочку с вмонтированной прослушкой. Обнаруживают, что кто-то наблюдает на зимнем дворе за окнами квартиры Сыроваровых. Пробрасываются осторожные фразы об арестах. У иных в ход идёт идеологический шантаж, чтобы выгадать материальные блага.
Когда по-комсомольски наивная Зоя, устав скрывать тайну об отце, публично признаётся в своём ненадёжном происхождении, друзья трусливо ретируются с празднования Нового года. Испуган и её молодой человек Серёжа (Богдан Нечаев). Связать жизнь с дочерью «врага народа»? Можно ли любить такую родину? Вот вопрос, взятый не с потолка, которым задаётся режиссёр, поскольку этот самый выбор родины ведут главные герои. И прежде всего два брата – Порфирий и Степан.
О первом в пьесе больше говорят. Он появится лишь в конце, почти как бог, из машины, в спектакле – бессловесный, в военной форме, правда, без знаков отличия (Клаудио Сальгадо), с отстранённым взглядом. Не смог жить там – сможет ли здесь? Вернётся ли в семью или будет одиноко доживать жизнь, если дадут? Всё это неважно. Важнее, что вернулся, поскольку не мог оставаться.
Степан (Алексей Зайков) – противоположность брату. Неслучайна леоновская ремарка о европейской карте, расстеленной в домашнем кабинете директора завода. Он мечтает уехать на Запад, но мечту эту держит в строжайшем секрете. В спектакле не сразу очевидна противоположность братьев. Нет, это не два каверинских капитана – хороший герой и плохой трус, не Каин и Авель – жертва и палач. Оба брата втянуты в водоворот событий своей эпохи, и ни одному не удаётся остаться белым и пушистым: один бросил семью – другой её спас. Но если Порфирий странствовал по Европе в поисках справедливости, Степан готовился к побегу ради сытой жизни. Поначалу он кажется чуть ли не положительным героем, заботливым мужем, достойным главой семейства, надёжным советским директором завода. Этот обман зрения, сбитой оптики – осознанный приём режиссёра и актёра, дабы обнаружить изощрённую мимикрию Степана, вывести на чистую воду глубокую конспирацию его заветной мечты уехать. Так постепенно нам открывается человек, живущий во внутреннем состоянии эмиграции. Оказывается, он не столько справедлив, сколько жесток, не столь заботлив, сколь эгоистичен. Сыгран этот перевёртыш в характере, который вызывает в какой-то момент зрительское удивление. А вот ты какой на самом-то деле! Как, например, в сцене с Лопотухиным (Александр Майер) – с этаким Свидригайловым советского образца – проявляется Степан, который умело спаивает шантажиста, чтобы потом самому шантажировать опустившегося пьяницу. В удовольствии от подлости есть свой азарт, своё мастерство. Лопотухин не знает, от чего больше впасть в раж: от бутылки водки, стоящей на столе, или от предвкушения мучить жертву, поскольку владеет тайной. Знает, что Сыроваров хочет уехать в заграничную командировку, чтобы просто сбежать. Майер играет энтузиаста, поэта шантажа. Вместе с тем его Лопотухина жаль. Он смешон, никчёмен и при первом отпоре Степана заливает горло водкой. Сыроваров же отбрасывает верноподданническое лицедейство: ясно, он, если надо, пойдёт по трупам, чтобы бежать.
При тягостной атмосфере глухого доносительства в спектакле много юмора. Какая блистательная сцена сватовства крестьянина Сарпиона (Александр Балицкий) к уже не самой молодой, но ещё привлекательной, живой, острой на язык Зиночке (Ксения Бойко). Приехал он к городским, женить его никак не могут. Сел и вместо сватовства выступил с докладом, мол, их деревня-то – рай на земле. Зиночка организовала бутылочку, две рюмочки. Сарпион угощение заметил, усердно наливая себе и распаляясь всё больше, славит трубным голосом житьё-бытье. Зиночка же сосредоточилась на том, чтобы её рюмка не была пустой. Но как она ни караулит бутылку, как ни старается быть замеченной, Сарпион кричит о благоденствии своего края. Кричал-кричал да сорвался на правду. И с тем же энтузиазмом – хмель в голову ударил – нарисовал совсем другую картину грязи непролазной, запустения, тяжёлой деревенской жизни. Зиночка подкралась к бутылке и уже привычно сама стала себе подливать настойку. Свадьбы не будет.
Актёры Нового художественного театра метко схватывают типическое, обладают особой зрительной памятью, создавая на сцене характеры, которые, как тебе кажется, ты видел в своей жизни. Катерина (Татьяна Кельман) – первая жена Порфирия, вышедшая замуж за его брата Степана, сумела деликатно сыграть эту роль, не осудив и не оправдав этот характер. Милая, женственная, она притягивает своей слабостью. Однако есть такие женские натуры, которые при всей податливости несгибаемы, когда речь заходит о чести, любви. Лизавета (Наталья Шолохова) – директор того самого колхоза, из которого доставила в дом Сыроваровых жениха. У неё красуется орден на пиджаке, привыкла командовать. Она хозяйка везде при любых обстоятельствах, командирша. Её миссия – благодетельствовать. Неважно, хотел ли жениться Сарпион, – главное, она захотела его женить.
Закрутится интрига и вокруг двух братьев. Деньги, по уговору сохранённые для Степана Порфирием, будут переданы им советскому государству. Степан едет в командировку, не зная об этом. Возможно, такую цену заплатил Порфирий ради возвращения на родину. Ведь в доме Сыроваровых оказывается человек, всё знающий о семье, информированный так, как полагается секретной службе. В финале через реплики Поташова (Константин Талан) ясно, что они в сговоре.
Родные братья предают друг друга, однако причины у них разные. Один платит цену за возвращение на родину, другой – за бегство с родины.
Несмотря на то что Леонид Леонов недолюбливал Михаила Булгакова, «Метель» – это в своём роде и «Дни Турбиных», и «Бег» тридцатых.
В двадцатые годы на мхатовском спектакле зрителя держал в напряжении любой стук в дверь турбинского дома, в котором, как и в леоновской «Метели», отмечали Новый год, так и квартиру Сыроваровых окутывает тревога. Мир за окном недоверчиво следит и наблюдает за ними. Гражданскую войну Булгаков воспринимал как метель. Не случайно к роману «Белая гвардия» им взят эпиграф из «Капитанской дочки»: «Пошёл мелкий снег и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение тёмное небо смешалось с снежным морем. Всё исчезло.
– Ну, барин, – закричал ямщик, – беда – буран!»
Но если у Булгакова герои не впускали в себя смуту, оставаясь верными своим убеждениям, то у Леонова герои не убереглись от внутренних сомнений. Выбор родины тем же Порфирием сопряжён с тяжёлой ценой нравственных уступок.
Пьеса была написана в 1939-м, незадолго до Великой Отечественной. Это учёл режиссёр и поставил свой финал. Той студенческой молодёжи, которая весело проводила время у Сыроваровых, предстоит теперь свой поколенческий выбор: защищать или не защищать Отечество.
Зоя (Мария Кристовер) и влюблённый в неё Мадали (Анатолий Коробейников) идут на войну и возвращаются с неё. В военной форме, в пилотках, молодые кружатся в вальсе. Очередная метель миновала, но каждому поколению придётся решать этот вопрос: жить с родиной или без неё.