Полина Кондратенко
Поэт, лингвист, переводчик, автор-исполнитель песен. Родилась в г. Санкт-Петербурге. Выпускник Санкт-Петербургского государственного университета, преподаватель кафедры немецкой филологии СПбГУ. Лауреат литературных и переводческих конкурсов (Международный молодёжный поэтический конкурс им. К.Р., Санкт-Петербургский конкурс молодых переводчиков Sensum de Sensu).
Эскиз
Ватман поля густо исцарапан
незаточенным карандашом.
Чёрный перелесок тянет лапы.
С неба сыплет белый порошок
на клубок дорог, попавших в стирку.
(В сумерках всё кажется чужим.)
Ночь-хозяйка бросит взгляд на бирку,
деликатный выставит режим,
выжмет кнопку «Пуск» – и мир утратит
форму, цвет; исчезнет глубина.
Только сонный странник-наблюдатель
смотрит в рябь вагонного окна.
Поздняя сирень
Сирень ржавеет оттого, что мокро:
проспект идёт дождём, зонтами залит.
Сирень ржавеет нездоровой охрой
под корешки томов в читальном зале,
затребованных из глубин хранилищ
для грустного, замыленного глаза.
Себя бесповоротно пересилишь,
откроешь первый опус из заказа…
…и словишь мысль о желторотом лете, и испугаешься:
который день июньский шёл, а ты и не заметил
заржавленных созвездий
опаденье.
Quo vadis?
Дом прогретый, двери нараспашку.
Хоровод нескошенных осок.
Полевая кухня пахнет кашкой:
серебристо-розовый дымок
раньше шёл на смену цвету вишни,
с яблонь облетевшим лепесткам.
Только вишни выросли да вышли,
узловатым яблонным рукам
тоже, видно, не до ноши. Жаль, но
на бесцветье не нальётся плод.
Неужели ждать неурожайный
стоит год, голодный, голый год?
Тополь, я
I
У пыльного подножья террикона,
Вдоль железнодорожной чёрной ветки,
будившей нас с утра, когда тягач
шёл за углём на шахту Поченкова,
вырезывали чёрствые вандалы
на тополях с пирамидальной кроной
ножами чьи-то имена и ругань.
Со временем затягивались раны,
но оставались чёрные рубцы.
Натачивались новые ножи,
и буквы вновь и вновь кровоточили.
От года к году гадкие слова
врезались в память детскую мою,
мне было больно на стволах молочных
их наблюдать, как помню. Что я помню?
II
Меня везут в привычный Петербург,
но с разговором не везёт нисколько:
слов не хватает, отключили воздух –
болéй внутри, смотри в окно на поле.
Здесь, на подъезде к Пулковским высотам,
случайная аллея тополей,
посаженная по местам сражений,
напоминает тополя другие,
с надрезами, с пирамидальной кроной.
Всемилостивый и внезапный Боже!
Полузабыто-детскими путями,
недетским ощущением времён
Ты показал мне, из каких деревьев
сколочено и сбито моё сердце.