Егор Плитченко
Родился в 1969 году. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького, публиковался в журналах «Юность», «Сибирские огни», «Вилюйские зори», автор книги очерков о сибиряках «Пятнадцать» (2014), член СП России. Живёт в Новосибирске.
Очерк
Всегда есть время для поступка, остановиться, обернуться, заметить и помочь. Работа у Антона Малышева напряжённая, он – предприниматель и председатель товарищества собственников жилья – должность по нынешним временам хлопотная, безденежная, но кому-то и за порядок нужно отвечать. Живёт в новосибирском Академгородке.
После выстрела лосята отпрянули назад. Старшая – Машка – прилегла поодаль на снег, испуганно замерев, не поворачивая головы, рассматривала запорошенную первым снегом опушку: откуда ждать опасность? Младшая – Малинка, всё ещё чувствуя запах вымени, молока, родного тепла, подошла, тычась, ища сосок павшей матери, прядая назад, когда вздрагивали в судороге её ноги. Алая и бурая кровь, подчиняясь угасающему сердцу, шла и пузырилась из страшной раны. Лосиха пыталась оторвать голову от земли и поводила глазами, ища лосят: живы ли они?
***
Машка росла крепкой и ладненькой, а Малинка всё никак не могла напитаться силой – на тонких ножках, от матери никуда ни на шаг – страшно. Когда грубые руки, пахнущие потом, порохом, бензином и табаком, повалили лосят на первый снег и стянули ноги капроновой верёвкой, то сначала Малинка, а потом и Машка жалобно и протяжно заверещали. В руке у Высокого появился большой нож:
– Может, здесь их, чтоб не мучились?
– Нет, подожди. Привезём, откормим, а потом зарежем на Новый год, – ответил ему Бородатый. – Сколько мяса-то будет! Губы, язык, печень – деликатес: продадим – наваримся!
Машку и Малинку положили в тёмное жёсткое нутро машины, вонявшее кровью, долго везли. Когда открыли дверцы, белый свет был таким резким, что из глаз пошли слёзы.
***
Утро начинается не по часам, а так. На зорьке открываешь глаза, скидываешь сон и прыжком с кровати – в новый день. Что сегодня он принесёт? Как говорили в старину, кто рано встаёт, тому Бог подаёт. Антон по старой, ещё армейской привычке проснулся рано – как и положено старшине, за полчаса до подъёма, чтобы быть готовым к службе прежде, чем его солдат-десантников разбудит дневальный.
Не мы убиваем время, а время убивает нас. В застывшей веренице машин на Большевистской или внезапно появившейся вынужденной паузе в делах, а порой и просто на отдыхе, на золотом, осеннем Алтае, он вспоминал эту истину. Время не вернуть. Единственное, что невозможно остановить и на что нельзя повлиять. Мобильник в кармане куртки зазудел, как всегда, не вовремя.
– Да, я. – Антон крепче сжал руль и приостановился у обочины. По мере разговора лицо менялось, как темнеет небо осенью. – Я приеду за ними, резать не надо.
Сидевший рядом друг Николай вопросительно посмотрел на него.
– Поедем на Алтай в Тальменку, звонили друзья. Им отдали лосят – хотят их на мясо: мать браконьеры застрелили, а лосята остались.
Николай понимающе кивнул. С детства они с Антоном вместе – и в школе за одной партой сидели, и в секцию бокса в своё время вместе пошли. Дружбой дорожа, оба пронесли её через годы – до сего дня. Антону вдруг представились маленькие, неуклюжие лосята, застывшие в ожидании смертельного выстрела, и планка прицела начала мутнеть: «Как это – убить мать, как это – убить маленьких?!»
«Сузуки» деловито и мерно урчал двигателем, выбрасывая из-под скатов километры заледенелой сибирской дороги. Двое ехали с одной целью. Передав руль товарищу и расправив затёкшее в многокилометровом автоброске тело, Антон сухо и немного рублено, будто военный с военным, говорил с Ростиславом Шило, директором Новосибирского зоопарка:
– Да, первое, что пришло в голову, – сразу позвонить вам. Сейчас едем на Алтай в Тальменку и всё узнаем на месте. Я – на связи. – И уже обращаясь к товарищу: – Он их примет и выделит спецмашину до места и обратно. Его лицо снова стало суровым.
***
В Тальменке были уже под утро. Розовеющая полоса на востоке очертила далёкую горную гряду и, хотя в посёлке ещё были сумерки, разглядели усадьбу и пристроенный слева тёплый хлев. Хозяйка – приветливая и уже с утра румяная и деловитая, улыбалась и по-деревенски предупредительно даже пыталась подать руку выходящим из машины двум крепким мужчинам.
– Оне там, – поздоровавшись, указала она на хлев, – вчера вечером сосед стукнул в калитку – думала, как всегда, на бутылку стрельнуть, открыла, ба-а! Рядом с ним на верёвке двое – этих, – показала она на хлев. – Крепенькую, Машкой назвали – чем-то на племянницу мою похожа – ладненькая, а вторую – Малинкой, повеселее чтоб звучало – хворает она.
Машка и Малинка испуганно прижались в угол на звук скрипнувшей двери сарая.
– Привёл, говорит: вот забирай, может, продашь кому, – кормить нечем, резать жалко. Мы тоже небогато живём с мужем – работаем от темна до темна, а только и хватает что самим. Вам, Антон Валерьевич, и позвонила, помню, что – сами охотник, не раз здесь бывали – на вас одна надежда, спасите лосят, пропадут! Смешные они такие, как дети, – добавила она, помолчав, и, немного стесняясь, убрала отданные ей деньги в карман латаного линялого ватника. Деньги за живых, как за разделанное рыночное мясо.
Машка и Малинка стояли на своих худых ножках и смотрели на вошедших без страха. Малинка сделала несколько маленьких шагов к Антону и, пофыркивая, с шумом вдыхая воздух, потянулась губами к карману куртки. Он улыбнулся и поспешно достал припасённую на этот случай в придорожном кафе горбушку хлеба:
– Бери, хорошая, бери!
***
Директор новосибирского зоопарка обернулся на стук в дверь кабинета, качнув копной седых волос.
– Здравствуйте, Ростислав Александрович! Спасите лосят!..