Иван Русанов. Мне снился берег речки Паленьги... Стихи. Верхняя Тойма: ИД «Заря», 2020. – 96 с.
«Северная лирика» – именно так охарактеризовал бы я стихи Ивана Русанова, если б меня попросили дать ёмкое определение его текстам. По крайней мере, по отношению к данной книге это было бы вполне справедливо. Север присутствует здесь и в будущем, и в настоящем, и в прошлом. Название книги – «Мне снился берег речки Паленьги...» – говорит само за себя. Но как раз Па́леньги в книге не так много, гораздо меньше, чем другой реки – Пи́неги. И это вполне объяснимо – ведь Русанов родился в посёлке Палова Верхнетотемского района Архангельской области. А Палова, если глянуть по карте, как раз стоит на Пинеге. Вполне естественно, что эта река накрепко связана с детскими воспоминаниями автора:
Всё это было – юность, Север... –
И всё осталось вдалеке.
Рогатый скот идёт на клевер,
Бобёр вздыхает на реке.
Над Пинегой, над косогором,
Звезда горит, село стоит.
Там, пацанёнком, «клад» за домом
Был мной зарыт – потом забыт.
При этом, как водится, малая родина приобретает с годами почти мистические черты. Говорят, что впечатления детства самые сильные. Наверное, так оно и есть. Вряд ли о каком ещё месте на земле Русанов мог бы сказать следующее:
Я знаю точно, что живёт
На Пинеге жар-птица.
Автор пишет об этой реке с искренней теплотой и с удовольствием. И в итоге она становится для него сакральным местом, где он может дать оценку себе нынешнему:
Над речкой Пинегой, на воле
Мне слёзы отпускает век.
Совсем недалеко от Пинеги, если снова обратиться к карте, мы находим и реку, название которой фигурирует в названии книги. Тут уже Русанов говорит о далёком счастье, пережитом когда-то:
Мне снился берег речки Паленьги,
Лесная глушь, лесные сны
И костерок неяркий, маленький
В кольце вечерней тишины.
Я, наверное, лучше многих понимаю эту книгу, глубже чувствую эту самую «северную лирику». Поскольку относительно знаю места, описываемые автором. Пару лет назад довелось мне бывать в тех краях на медвежьей охоте, сплавляться по реке Сюме. Она там же – совсем недалеко от Пинеги и Паленьги. Не исключаю, что юному Русанову приходилось на ней бывать по каким-то делам. Небольшие таёжные речки (а Пинега на малой родине Русанова ещё только набирает силу) все похожи друг на друга: крутые (кажется, что очень крутые) берега, резкие повороты русла, подводные камни и пороги (скорее порожки), нависающие над водой разлапистые ели... Так что, читая данную книгу, я ощущал себя в какой-то (отдалённой) мере и соавтором – ведь и сам переживал нечто подобное, и сам мог бы, наверное, всё это излить в стихах.
Но, конечно, автор пишет не только о своих речных и таёжных впечатлениях. Большое место уделяется ностальгии по малой родине и сравнению её с городом, который, как известно, манит, но не греет. И одна из главных тем – это сама жизнь во всех её проявлениях, то, что происходит здесь и сейчас, вокруг автора и в нём самом. При этом Русанов смотрит на реальность либо сквозь толщу воспоминаний, либо сквозь гущу леса. Словно показывая, что навсегда остаётся человеком села, пусть и отучившимся в столичном Литинституте и печатающимся в толстых литературных журналах, а всё же душой витающим где-то в непроходимых архангельских дебрях. И это вполне органично и зримо выражено в его поэзии:
Как настроение? Да осень,
Стихи, дороги, облака.
Рассвет, встающий между сосен,
Теплей парного молока.
Русанов давно уже является состоявшимся поэтом, которому не нужно никому и ничего доказывать. Главная его задача на сегодняшний день – писать. Он и пишет. Так, как считает нужным:
Наплывали, плыли и проплыли
Надо мною в небе облака:
Где мы только не были. А были
Мы везде. Дорога далека.
Буду ли о чём жалеть – не знаю,
Оставляя этот край земной.
Облака на Север проплывают
Высоко-высо́ко надо мной.
Могу ошибаться, но мне кажется, что Русанов – человек счастливый. Ну или относительно счастливый. В книге есть трогательные стихи, посвящённые супруге, но нет текстов о смерти. Встречаются стихи на социально-политические темы, но отсутствует конкретная гражданская лирика. Мы привыкли, что поэт – фигура несчастная, всем недовольная, трагичная. А можно, оказывается, иначе – не выдумывать себе проблемы, не драматизировать свои неудачи, а принимать жизнь такой, как она есть:
Ель у дороги. Болотная ржа.
Кочки да пни без разбору.
Всё принимает родная душа
В эту осеннюю пору.
Стихи Русанова успокаивают, но не убаюкивают. Есть в них какая-то основательность. Так смотришь на массивный сруб, который, может быть, уступает в изяществе наспех сколоченным строениям, столь популярным ныне у дачников. Но, подойдя к этому срубу поближе, погладив шероховатые брёвна приличной толщины, понимаешь, что это – настоящее. Которое простоит очень долго. И никаким фанерным быстросборным жилищем уже не соблазнишься, сколь бы его ни рекламировали докучливые представители строительных фирм. А хорошие стихи могут быть чрезвычайно просты и непритязательны, вот как этот текст Русанова:
О былом вздыхая,
Выйдешь, помолчишь.
Северного края
Утренняя тишь.
В мире радость множа,
Колосится злак.
Господи мой, Боже.
Хорошо-то как!
А действительно – хорошо. И настроение в стихотворении передано очень точно, и текст крепко сбит, ни слова лишнего. Прямо хоть сейчас эти 8 строк можно порекомендовать в какую-нибудь антологию. Самому же автору я бы ничего советовать не стал. Он лучше других знает, куда держать путь, о чём и в какой тональности писать. Да и жизнь подсказывает. В последнее время в стихах Русанова, публикующихся в литизданиях, всё чаще появляется река Хопёр – ведь именно на юге России поэт обосновался с семьёй. Лесостепь – это вам не тайга, но тем интереснее взгляд северянина на казачьи просторы. И, может, в следующей своей книге Русанов как раз предстанет если и не певцом степей, то, во всяком случае, художником, проводящим любопытные параллели. А мы подождём.