Свояки

Сергей Шумский

Прозаик. Родился в 1962 году на Алтае. В 1985 году окончил факультет журналистики Уральского госуниверситета. Его проза публиковалась в российских и зарубежных изданиях, пьесы входили в шорт- и лонг-листы международных драматических конкурсов. Живёт и работает в Ижевске.

* * *

Анатолий и Сергей женаты на родных сёстрах, свояки. Жёны их учительницы. Жена Анатолия, старшая из сестёр, более домовитая хозяйка – отучила детей ботанике с биологией да и домой. Дома всегда порядок, обед приготовлен, дети накормлены. Сергею повезло меньше, его жена математичка, а они все очень нервные – и на детей орут, и на домашних вечно срываются.

Анатолий с Сергеем свояки уже лет пятнадцать, но все эти годы виделись урывками, потому что живут друг от друга далеко. Анатолий – городской, служит снабженцем в авиаотряде. Сергей – поселковый, капитан теплохода, на хорошем счету: каждую весну ему доверяют открывать навигацию – забросить продукты, запчасти, солярку в те из отдалённых мест, где после зимы самая критическая ситуация. В пароходстве его ценят, а с полгода назад большое начальство даже приглашало на работу в главный порт реки, который находится как раз в городе, где живёт свояк с семьёй. Любому бы такое предложение показалось заманчивым – и теплоход новый обещали, и квартиру просторную в хорошем доме, и зарплату побольше. Предложенная должность называлась «капитан-наставник», это-то и заинтересовало. Сергей бы с удовольствием взялся за подготовку капитанов для родной реки, он видел, сколько среди них неумех. Оказалось, что на самом деле его звали капитаном теплохода, который находится в личном распоряжении начальника пароходства. А это примерно то же, что быть персональным водителем – в круглосуточном распоряжении начальника, постоянно терпеть его привычки и выходки, никакой свободы. А Сергей привык, что на реке у него один хозяин – он сам. Сергей отказался. Дома он даже и заикаться не стал о возникшей было возможности перебраться в город. Но жене кто-то передал: твой чудак отказался от карьеры. Был грандиозный скандал.

Так жизнь свояков и шла, не чужие друг другу люди, а видятся редко. Встречались всегда семьями, от этого праздника у свояков никогда не случалось. Ну посидят, ну в баньке чуть задержатся, а сёстры сразу начинают недовольничать и ворчать. Даже ботаничка становилась сварливой, злой, как директор школы, которым стала математичка. Родные сёстры сильно, открывалось в такие минуты, похожи друг на друга. Первый раз возможность посидеть вдвоём, наговориться всласть, выпить ладом выпала на похоронах тёщи.

Анатолий с семьёй припозднились с приездом, усопшей оставалась пролежать на столе остаток дня и вторую, последнюю, ночь. День заканчивался в бестолковой суете, живые не знали, чем себя занять. Мужики, конечно, намекали на «помянуть бы надо», но получали ответ – сядем завтра за стол, тогда и помянем. Сергей давно продумал план действий, дожидался удачной минуты, чтобы озвучить его. Минута пришла на самом исходе дня. Анатолий чихнул, достал из кармана огромный носовой платок и вышел из комнаты просморкаться. Поднялся и Сергей:

– Вы ещё немного посидите, мы сейчас перекурим и сменим вас. Вам отдохнуть надо, завтра ж столько народа на поминках будет, вам тяжело придётся.

После смены караула младшая дочь усопшей открыла амбарный замок на дверях кладовки – ещё раз убедиться, что к поминальному столу всё приготовлено. Напоследки всё же пересчитала водку – тоже вся на месте, хорошо себя зятья ведут. Да и как бы они водку взяли, если кладовая заперта, а ключ единственный?

Но хозяин дома был готов к такой строгости жены. На вечер и ночь водки у мужиков оказалось достаточно – в унтах, которые для рыбалки и охоты, по пол-литра и в гробу, в самом изголовье тёщи, ещё столько же, две бутылки. В гроб водку Сергей положил на тот случай, если жена каким-нибудь немыслимым образом найдёт водку в унтах. В гробу-то уж точно проверять не станет.

Всякий раз бы жёны так крепко спали, как в ту ночь. Свояки только поначалу шёпотом пытались говорить, но уже к концу первого пол-литра стали разговаривать нормально.

– Тебе, Анатолий, больше с женой повезло.

– А у тебя что не так?

– У самых плохих хозяев кошка доброе слово чаще слышит, чем я от жены.

– Жена не нравится – к соседке ходи.

– К соседке – опасно.

– Боишься? Тогда подальше забирайся.

– Забираюсь, куда ж деваться. Но хотелось, чтоб в доме лад был. Ведь всё для этого делаю!

– Ты, свояк, прямо романтик какой-то.

– А у тебя с женой как?

– Нормально.

– Что, совсем на тебя баба не рычит?

– Как это не рычит?! Рычит. Бывает, неделями в разных комнатах спим.

– Что ж тут нормального – ни любви, ни уважения.

– Какая уж любовь такая? Детей вон скоро женить будем, а ты всё про какую-то любовь.

– Ага. Ну ладно – любовь. Но мирно-то ведь жить можно. Заботиться друг о друге. Ну, да бог с ней, с женой. Я другого боюсь.

– Чего?

– Не вырастут мои дочки в свою маму?

– Давай выпьем, а то я никак не пойму, чем тебе жена не нравится.

Выпили, помолчали.

– Что тут понимать, Анатолий Михайлович, моя жена – мужененавистница.

– Кто?!

– Му-же-не-на-вист-ни-ца.

– Это как? Мужа ненавидит? Тебя?

– Не то чтобы меня, думаю, вообще всех мужиков.

– Лесбиянка, что ли?!

– Да нет, тут другое. Она не верит, что от брака можно получать радость, что с мужчиной женщина может быть счастливой. Она нас отрицает, отталкивает от себя, ни к сердцу, ни к телу по-настоящему не пускает. Формально у неё с этим.

– Тебе страсти, что ли, не хватает? Так не молодые же уже мы все.

– Та страсти и сразу не было. Но я к этому давно привык. Я за дочек беспокоюсь. Она же не только меня, она их никогда и не приласкает, одна строгость. Как бы они такими же не выросли.

– Да какими-такими-то?!

– Му-же-не-на-вист-ни-ца-ми.

– Ну, это ты глупости говоришь! Они ж вон как к тебе ластятся, особенно старшая.

– Ей уж не ко мне ластиться, а с парнями гулять.

– Так она, может, и гуляет, ты не знаешь, и всё.

– Да где там! Мать её вечером из дома не выпускает. Гадости про её одноклассников говорит, плохие они все, курят, выпивать уже начали, близко к ним не подходи, успеешь ещё жизнь себе из-за них испортить…

– Ну, это неправильно, молодёжи надо гулять. Посиделки всякие. Хороводы, поцелуи. Не сейчас, так когда потом-то? Потом это всё и не надо будет. Неправильно Нина Миниаминовна поступает. Что она, сама молодой не была?!

– Я же тебе и говорю – мужененавистница она.

– А у неё до тебя кто-нибудь был? Может, её кто прежний крепко обидел?

– Не было у неё никого до меня. И я её никогда не обижал.

– Чего ж она тогда нас недолюбливает? В чём причина?

– Думаю, вот в ней – в тёще.

– Ну?

– Это она так своих дочек воспитала, внушила им с ранних лет ненависть к мужикам. Что они козлы все, что надеяться в жизни надо только на себя, а от нас никакого толку – пьяницы все и бабники.

– Это тебе жена рассказала?

– Тёща.

– Тёща? Сама?

– Сама. Услышала, как жена скандал устроила, и высказала мне – правильно, мол, так с вами, мужиками, и надо себя вести. Я удивился, ты что говоришь-то, мама? А она мне: «Никакая я тебе не мама, а вы, мужики, все негодники, нельзя на вас надеяться, я это дочкам сызмальства объясняла, чтобы на всю жизнь запомнили».

– Ну, моя-то сильно не вякает.

– Твоя помягче, да.

– Не пойму тёщу. Пусть бы она мне так сказала, я далеко. А ты ж её всю жизнь в своём доме терпел. Ладно, когда она сама себя обслуживала, а когда слегла… Сколько ты за ней ходил?

– 10 лет.

– 10 лет! 10 лет ты за ней ухаживал, простыни вонючие стирал, тело её сморщенное мыл, и она так про мужиков…

– Ага. Бывало, прямо надо мной издевалась. Покормлю её, умою, спрашиваю, на горшок тебя посадить? Не хочу, отвечает, после зайди. До двери дойти не успеваю, как она меня останавливает: ой, я под себя сходила. И по глазам её видать – специально так сделала.

– Ну?.. – не поверил старший свояк и даже приподнялся к гробу с желанием заглянуть в бесстыжие глаза тёщи. – Хм-м. Вишь ты как. А ты её спросил, отчего она такая злая на нас?

– Спросил. Муж её, тесть наш, тоже капитаном был, женщин сильно любил. Узнала тёща о его похождениях, выгнала, вместе с ним весь мужской род возненавидела.

– Как выгнала?! Он же утонул, когда дочки его маленькие совсем были!

– Обманула она детей. И ладно бы только обманула, она дочкам своим, нашим будущим жёнам, ненависть свою к мужикам передала. Выпьем давай, свояк.

Выпили.

– Анатолий, не знаешь ведь, а тесть-то наш и теперь живой.

– Ну?!

– Нашёл я его в эту навигацию. Она, – кивнул на покойницу, – рассказала, в какую деревню он уехал, когда прогнала она его. Думала, что тот помереть давно должен, вот и рассказала. Я ж столько лет по реке плаваю и деревню эту знаю, мы там часто чалимся, рыбалка там хорошая. Ха, что ж я про рыбу не вспомнил? Пойду принесу, не выдержим без закуски-то.

Хозяин обернулся быстро – на пути к погребу только и отвлёкся на ночное небо взглянуть, он любил смотреть на звёзды, больше всего ему нравился ковш Большой Медведицы. В ясную погоду Сергей мог долго любоваться звёздным небом, но сейчас низкие тучи плотно затянули небосвод, рассматривать было нечего. Тарелку с крупно порезанной прямо в погребе мороженой рыбой он чуть было не поставил на живот покойницы, вовремя спохватился. Подвинул соседнюю табуретку, поставил на неё рыбу, водку с пола, рюмки с края гроба.

– Ты чего, спишь, что ли, свояк? – толкнул в бок Анатолия, тот уже всхрапывал, уронив голову почти на грудь бывшей тёщи.

– Ага, задремал. О, нельма! Муксун! Ну, сёмги теперь полно в магазинах.

– Так это ж настоящая, речная, а та, что в магазинах ваших, из аквариума.

– Ну давай с сёмги начнём, настоящей.

Тарелку свояки умяли зараз. Вкуснотища ведь!

Со второй тарелкой хозяин обернулся ещё быстрее – на небо уже не надо было смотреть:

– Вот, сиг ещё попал.

– И зелдь! Давно я так вкусно не кушал. А чего за обедом рыбы не было? Ерунду какую-то ели постненькую.

Под вкуснейшую рыбу северной реки свояки надолго замолчали – пили и закусывали. Наконец остановились отдышаться.

– Я вот что думаю, – начал Анатолий. – Чтобы на моих похоронах никаких блинов постненьких и супа жидкого не было. Чтобы на столе рыба вот такая стояла и водка. И чтобы все ели сколько хотят. И пили. Я отдельно денег для этого приготовлю, а распоряжаться похоронами будешь ты.

– Я что, я в лучшем виде сделаю. Только не дадут ведь они.

– Ты про жён?

– Ага. Всё по-своему сделают.

– Так ты ж мою волю будешь выполнять, последнюю. А последняя воля усопшего обязательна для живых.

– Ты свою волю сам бабам выскажешь?

Старший свояк задумался:

– Высказать-то можно. Только забудут её, а то скажут, что я не в себе был, когда её объявлял. Тут надо документ иметь, чтобы последняя воля стала законом.

– Завещание, что ли, про поминки написать? Так-то я тоже хочу, чтоб меня весело проводили, с хорошей выпивкой, хорошей закуской, с песнями.

– Вот! Давай прямо сейчас такое желание и пропишем.

Сергей принёс ручки и школьную тетрадку кого-то из дочерей. Свояки вырвали из середины тетрадки чистые листы, и каждый написал распоряжение о будущих своих похоронах. Чтобы, мол, даже поп был пьяный за столом, чтобы никто не плакал, а лучше пел их любимые песни. Сергей даже про песню, какую петь, указал – «По диким степям Забайкалья». Анатолий больше сосредоточился на закусках – перечислил все виды рыб, которые они только что ели, – чтоб они все были на его поминальном столе. В распорядители похорон записали один другого. Прочитали друг другу вслух написанное, остались довольны, сложили бумажки в карманы, ещё выпили.

– Сергей, – вдруг вспомнил Анатолий, – ты про тестя-то расскажи!

– А, ну да. Ну, что тесть? Крепкий ещё старик, весёлый. Посидели мы с ним, хорошо так. Литру я с собой брал. Да он ещё потом достал. Он дочек толком ни разу в жизни не видел больше, не обнимал, на коленях своих не держал. Такое она, – кивнул на гроб, – слово с него взяла, чтобы близко к дому даже не подходил. Заплакал даже, когда рассказывал всё это.

– Заплакал? Ты смотри. А жене ты сказал, что отец у неё живой?

– Нет ещё. Не успел. Я только тёще об этой нашей с ним встрече рассказал. Она как-то быстро после этого прибралась.

– От злости, что ли?

– Не-е-ет. Расстроилась она сильно.

– Оттого, что муж её живой, расстроилась?

– Может, от этого. А может, пожалела, что не простила его и прогнала от себя. Ведь по-другому её жизнь могла пройти, если б не эта обида на мужа, с которой она жизнь свою прожила. И сама мучилась, и тестя нашего мучила, и детишек отца лишила.

– Выпьем, Сергей. Не грусти!

– Наливай.

– А как у тестя жизнь после тёщи сложилась?

– Хорошо сложилась. Одних сыновей четверо. Средние – близнецы, хулиганы! И дочка есть, самая младшая. А сколько у него внуков, я не запомнил.

Помолчали, снова выпили. Анатолий вдруг спросил:

– Когда к тестю в гости поедем?

Сергей не ответил – он уже спал, всё ниже и ниже склоняясь головой к гробу. Анатолий осмотрел пустую тарелку из-под вкуснейшей рыбы, встряхнул пустую бутылку: «Где-то ещё пол-литра была?» – и тоже заснул. Проснулись они от визгливых ругательств жён.

– Пойдём во двор покурим. Пусть проорутся, – предложил Сергей.

Свояки и на улице слышали брань в свой адрес, но брань эта была настолько привычной, что совсем не трогала их совести.

– Когда мы сейчас похмелимся? – озадачился Анатолий.

– Только разве за столом.

– До него ещё дожить надо, голова раскалывается.

– А мы сколько ночью выпили?

– Три пол-литра.

– Так ещё ж одна есть! В гробу лежит, под головой тёщи.

– И как её теперь оттуда изъять?

– Надо подумать.

И вот что придумали свояки. Они дождались приезда батюшки, прошли вместе с ним к гробу и, как только дочки покойной отвлеклись на попа, оба склонились к усопшей, запричитали на два голоса: «Мама дорогая, тёщенька любимая, на кого же ты нас покинула?» Сергей ловко вытолкнул водку из-под головы тёщи, Анатолий ловко спрятал её в накинутой на плече куртке, в которой выходил курить. Жёны ничего не заметили, хотя и таращились на мужей круглыми глазами, веря и не веря в эти их возгласы. Батюшка попросил мужчин успокоиться, но те не могли сдержать рыданий, тогда батюшка попросил их удалиться от гроба. Затея свояков с утренним опохмелением удалась на славу. А вскоре, не тем же вечером, но достаточно быстро, они сидели за праздничным столом у своего тестя. Долго и хорошо сидели. Душевно.