Вячеслав Зайцев как феномен русской культуры
Огромный альбом, который в 2006 году выпустило издательство «Искусство. XXI век», содержит в названии почти забытое как принадлежащее веку галантному слово – «соблазн». В наше-то время какой уж там соблазн, скорее, купля-продажа и совращение. Этот альбом, по сути дела, является ещё и, так сказать, иллюстрированной плодами собственного творчества автобиографией знаменитого дизайнера и кутюрье. Романтик Вячеслав Зайцев дорожит атрибутикой высокого чувства и сокровенными законами любви, но в наш век публика требует солдатской ясности и в судьбе художника, и в путях, какими он достиг своего призвания. В данном случае это если и не необходимо, то по крайней мере интересно, потому что Зайцев наряду с плеядой крупнейших наших писателей, актёров, художников, учёных и даже политических деятелей является одним из основных русских брендов. В заоблачных высотах все рядом: Рихтер, Распутин, Доронина, Григорович, Зайцев. К счастью для России и к зависти многих других стран, ряд можно существенно продолжить. И здесь уже ничего не поделаешь, бренд, как и художественный миф, явление очень тонкое, оно, конечно, может подпитываться любовью власти, обилием денег, особым отношением прессы, но чаще вызревает в глубине народного сознания, в той варке смыслов, которая содержит обмен мнениями самых разных слоёв населения. Но мы, конечно, все помним, что Вячеслав Зайцев занимается модой, и парадной и повседневной, являясь одним из признанных её мировых лидеров. И, кстати, давно. Ещё в 1965 году миру был представлен снимок, сделанный в московском ресторане, где трое молодых людей делились своими задумками, показывая друг другу эскизы осуществлённых и будущих работ. Но какие это были молодые люди! Пьер Карден, Марк Боан, креативный директор Диора, и Слава Зайцев. Снимок зарубежная пресса назвала «встречей королей моды».
АЛЬБОМ, итожащий работу мэтра за 50 лет, открывается очень, казалось бы, непарадной фотографией. Это не Алла Пугачёва в придуманном Зайцевым «балахоне», не Инна Макарова и не Клара Лучко, признанные красавицы и звёзды отечественного кинематографа, не роскошный, как утренняя заря, Андрей Миронов в костюме Фигаро, сшитом по эскизам Зайцева для знаменитого спектакля Театра сатиры. Нет, это скромный, даже как-то преуменьшающий на первый взгляд своим видом значение шумного и парадного ремесла совсем молодой парень за швейной машинкой. Фи, он, оказывается, портной!
С этого-то всё и началось – с умения сделать нечто своими руками, например, сшить себе рубашку, чтобы пройтись этаким фертом по родному Иванову. Юность мэтра. Сартр мог бы сказать: юность гения. И здесь ещё одна, к сожалению, постоянная для русской культуры деталь – Слава Зайцев из послевоенной безотцовщины, из быта открытого и честного, порой нищего и даже гордящегося этим. Нам чужого не надо! Здесь копают огород, чтобы было чем кормиться зимой, дочиста моют полы и до стерильной желтизны выскребают кухонные столы, перешивают к праздникам ношеные вещи, стирают соседям бельё, чтобы что-то купить сыну. Ах, эти простенькие довоенные фасоны и выкройки в журнале «Работница»! Хорошо представляю всё это, сам жил в то же время и почти так же. Бедность вообще очень стереоскопически приметлива и, как и любая бедность, любит мечтать.
Из дневника: 15 сентября 2006 года. Меня давно приглашали в Дом моделей Славы Зайцева на его легендарные показы моды. Я люблю смотреть подобное по телевизору, но не думал, что вживую это произведёт на меня такое сильное впечатление. Показ романтических костюмов, которые создаёт Зайцев, возвышает человека, и прежде всего женщину. Я понимаю, что сами модели в жизни могут обернуться обычными хабалками, но, пока они молчат и грациозно двигаются по подиуму, испытываешь немыслимое чувство красоты, чувство свободного пространства, способствующее росту духовности. Меня это очень заинтересовало. Боюсь, что, закончив начатую в романе главу про литературу, начну собирать материал о чём-то возвышенном, о художественной работе с тканями и иголкой. Очень благодарен Коле Головину, который пригласил меня.
ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ИМПУЛЬС в искусстве и в жизни интересует и меня самого. Как всё стеклось и случилось, откуда началось, не со швейной же машинки? Я сам, ещё не сочинив ни одного стихотворения, не написав ни одной прозаической строчки, уже знал, что стану писателем. Завораживали собственные фантазии, накладывавшиеся на детское чтение, на сказки Гауфа, Перро и «Серую шейку»? Или волновало детское понимание того, что сказочный сюжет можно повернуть и по-другому, и это в воле человеческой фантазии, а не устоявшегося порядка вещей?
Сам Зайцев никогда не говорит об этом, он не теоретик психологии творчества, практика поглощает его без остатка, он теоретик в своей прославленной и известной всем практике. Сколько же мы всего износили на себе, не зная, что это из его лохматой головы! Мы имеем дело только с некоторыми вехами его не очень понятной, как и у любого крупного художника, жизни. И первая такая веха – после 7-го класса тогда ещё молодой, нет, по-щенячьи молодой Зайцев поступает... Куда в Иванове, центре хлопчатобумажных, меланжевых, камвольных и химических предприятий, может поступить сын уборщицы? Вдобавок ко всему, кроме социального края, у мальчика ещё подпорчена с точки зрения райкома биография – отец побывал в плену и вернётся к семье не скоро. И, ради бога, не поминайте знаменитую фразу, что «сын за отца не отвечает». Я помню свои слёзы, когда в 14 лет при приёме в комсомол меня спросили... Тогда, пожалуй, я не смог бы выговорить иностранного слова, которое произносила моя мать на вопрос, где её муж. Муж был репрессирован по статье 58 пункт 10. Я тогда просто сказал: «Отец сидит».
Из дневника: 30 ноября 2006 года. В три часа дня в институт приехал, как мы и договаривались, Вячеслав Михайлович, Слава Зайцев со своим помощником. Я начал с того, что «приодел» человека, который многие годы одевал, диктуя моду, всю страну: подарил Зайцеву и его помощнику Николаю по «фирменной» институтской майке.
На сцене в конференц-зале был заблаговременно установлен огромный телевизор, по которому после небольшого предваряющего разговора прокрутили плёнку с показом мод. Избранная коллекция. Вячеслав Михайлович сам всё комментировал. Само по себе это было интересно и умно, но ещё значительнее было то выступление перед студентами, которое мэтр сделал в самом начале. Это был разговор о психологии творчества, об одиночестве, в котором что-то только и может родиться. В.М. читал и собственные стихи. Меня не перестаёт удивлять общность законов творчества, которые каждый художник, казалось бы, выводит на основе собственного опыта, индивидуально, а потом всё сходится.
Конечно, Зайцев и с детства был натурой незаурядной. Природа рано метит избранных ею счастливцев. Вопрос только в том, чтобы не проскочить мимо своей станции, не одуреть от своих возможностей. Сейчас бы сказали: что-то было избыточное в характере этого мальчика, которому не хватало в жизни только мальчишеских драк и школьных кружков по авиамоделированию. Но было нечто другое, иной запал. В четырнадцать лет его пригласили в Ивановский драматический театр на роль Серёжи Каренина в спектакле по роману Толстого, позднее – на роль Дмитрия Ульянова в пьесе «Семья». Это из зайцевской лирической автобиографии. Значит, мальчик что-то излучал, уже в раннем возрасте владел некой магией, был замечен. Однако увлечение театром, к счастью, оказалось не из основных, не коренным. Это лишь свидетельствует, что, хотя народ у нас и очень талантлив, а способных людей, мол, пруд пруди, на самом деле всё же не совсем так. Но талантливых до гениальности, самых, так сказать, подлинных судьба выделяет особо, метя их фирменным тавром чуть ли не с детства.
Тут самое время привести цитату, казалось бы, из другой области жизни, но на самом деле имеющую отношение и к описываемому времени, и к «королю моды». В записках о Мандельштаме Анна Ахматова вспоминает: «Он, например, выгнал молодого поэта, который пришёл жаловаться, что его не печатают. Смущённый юноша спускался по лестнице, а Осип стоял на верхней площадке и кричал вслед: «А Андрея Шенье печатали? А Сафо печатали? А Иисуса Христа печатали?»
Сколько лет его замечательные коллекции одежды, представлявшие потенциал русского искусства, ездили по миру без своего творца! Забежим немножко вперёд, зарезервировав возможность потом вернуться к истокам биографии Зайцева. Коллекция есть, а художник отсутствует? Те, кто жил в наше время, хорошо знают, что такое «невыездной». Меня, когда я работал главным редактором в Гостелерадио, один раз попытались не выпустить в туристическую поездку в США и Венесуэлу. Райком не подписывает характеристику! Но я тоже имел довольно сложный характер и позвонил моему коллеге известному детскому писателю Евгению Велтистову, работавшему тогда в отделе ЦК. «Женя, – сказал я, – вы доверяете мне эфир, но сомневаетесь, вернусь ли я обратно? Вы представляете, сколько и чего мог бы я наговорить на весь Союз в микрофон из эфирной студии, куда у меня есть доступ, пока по технологии – ах, эта вечная технология! – меня смогли бы отключить только через три минуты!» – «Что ты нервничаешь, – угрюмо сказал Женя, – работай спокойно». Не успел я положить трубку, как из отдела кадров сообщили, что в райкоме подписана моя характеристика. Но здесь работал уже другой технолог.
Так куда мог поступить Слава Зайцев? Кроме игры в драматическом театре он ещё пел, и, кажется, неплохо, поскольку мальчиком, по собственному признанию, мечтал стать артистом оперетты. Как я его понимаю! Но надо ещё знать, как гремела тогда Ивановская оперетта! И здесь самое время сказать спасибо нашим матерям, которые не мешали увлечениям своих детей, казалось бы, бессмысленным для их будущего.
Есть замечательная групповая фотография 1954 года. Ивановский химико-технологический техникум. Но повезло с факультетом – не химия, а прикладное искусство. Судьба вывела, я бы даже сказал, вытолкнула, на победную прямую. Причём она нашла занятный ход: та самая соседская девочка, которая научила будущего мэтра вышивать гладью и крестиком цветы на диванных подушках, сманила его за собой. Будь благословенна юношеская привязанность и дружба! На снимке трое уже немолодых преподавателей, мужчина и две женщины, двадцать одно прекрасное девичье лицо и... всего трое мальчиков. Историей одного из них, знаменитого российского кутюрье, мы и занимаемся.
О ФИЛЬМЕ «ГЛЯНЕЦ», недавно прошедшем у нас по экранам. Там действие развёртывалось в том числе и в некоем модном агентстве, и говорят, что прототипом одного из героев послужил Вячеслав Зайцев. Я так не думаю, потому что в нашем случае мы имеем совершенно другую художественно-нравственную основу: не делец от шоу-бизнеса и современной моды, а неповторимый творец. Определённая часть публики садистски и страстно любит развенчание своих кумиров и готова мастерить любые домыслы. Помню, как после выхода романа «Имитатор» некоторые читатели «угадывали», что главного героя я списывал с именитого Ильи Глазунова. Тогда же на московских обсуждениях книги я проводил такой эксперимент: просил поднять руки тех, кто мог бы описать хотя бы одну картину Глазунова. Почти весь зал охотно поднимал руки. Потом такой же вопрос я задавал относительно Александра Шилова, и тут руки поднимала только половина зала. А дальше я спрашивал о таких выдающихся, но до некоторой степени обделённых вниманием, скорее, не знающей, а широкой публики художниках, как академики Моисеенко, Грицай, Коржев. Вот здесь «широкая публика» пасовала. Тут же я делал вывод, что иногда у публики оказывается слишком мало знаний, чтобы выстроить верный ряд ассоциаций.
МОЯ ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА с Зайцевым произошла чуть ли не полвека назад, когда он ещё учился в Московском текстильном институте, где сейчас профессорствует. Тогда в столице, уже раскованной Всемирным фестивалем молодёжи и студентов единственным концертом знаменитой Марлен Дитрих, а в совершенно закрытом Доме кино – соблазнами ранних Феллини и Висконти, решено было ищущих молодых людей, вкусивших от современной мировой культуры и страстно к ней тянувшихся, отвлечь мероприятиями в так называемых молодёжных кафе. Наши самые знаменитые джазовые саксофонисты и барабанщики – это оттуда. Одно такое кафе было на улице Горького. Другое – на набережной Яузы, неподалёку от высотки. Всё было, естественно, под доглядом и райкома комсомола, и горкома. От Радиокомитета, который находился на Пятницкой улице, вблизи Яузы, от его комсомольской организации отрядили председателем совета молодёжного кафе меня. Придумывай, пробуй...
Это был сатирический показ моделей одежды, проще говоря, осмеивались западная мода и её московские подражатели. Шоу, как сказали бы сейчас, подготовили студенты и выпускники Текстильного института. Уже тогда в молодёжных перешёпотах крутилась фамилия Зайцева. Он был здесь то ли главным модельером, то ли организатором и худруком. Сатира всегда рождает ощущение оригинала. Между столиками, как бы выделяя себе подиум, проходили ребята и девушки в гротескно выполненных одеяниях, символизирующих западный мир. Всё было очень смешно и одновременно рождало чувство некой тоски: почему мы видим только карикатуры, никогда не взглянув на подлинники?
До коликов смешон и до слёз грустен был этот сатирический показ. Многие из нас что-то подобное видели впервые. Последним в веренице персонажей жизни или почти жизни шёл тогда ещё немыслимо худой и нескладный Зайцев! Мне не забыть ни его вихляющей фигуры, ни смешного балахона, который был на нём! Жалко, не сохранились фотографии! Тогда же возникло ощущение совсем не балагана, а значительного акта искусства. Бывший студент-филолог сразу вспомнил из немецких романтиков: «Платье делает человека». А может быть, платьем можно подчеркнуть и характер человека, вскрыть то, что он хотел бы рассказать о себе? И ещё я вспомнил, как моя мама сначала красила дедову шерстяную нижнюю рубаху, а потом всю ночь перед Седьмым ноября её перешивала в курточку с фасонными вырезами. И утром, когда мы пошли на демонстрацию, моя подружка и будущая балерина Светлана Пейч сказала: «Вот если бы ты всегда был так одет...»
В той же веренице студентов-прикладников, участвовавших в параде, мне показали и худенькую невысокую девушку – молодую жену Зайцева. Это была мать будущего Егора, сына Зайцева, наследника фамилии и руководителя одного из двух существующих в Москве модельных агентств! Семейная сцепка здесь оказалась прочной: Театр моды Славы Зайцева – кстати, тоже бренд – это ребята и девушки агентства, артисты и огромные коллекции, которые каждый год пополняет Дом мод, за многие годы накопив немереные художественные богатства. Всё это в одном здании, известном москвичам, – проспект Мира, 21. Если, проезжая мимо него летом или весной, увидите возле подъезда роскошный, весь в никеле и байкерских примочках дорогой мотоцикл – значит, можно зайти в агентство и побеседовать с Егором, директором.
Из дневника: 30 октября 2005 года. Вечером ходил в Гостиный Двор на Ильинке, где в рамках Недели моды в Москве – дефиле Вячеслава Зайцева. Для меня, театрала, это довольно редкое зрелище. Впечатление, конечно, не меньшее, чем от настоящего хорошего спектакля. Мне даже трудно сказать, в чём тут дело. Ну, во-первых, мода стала чем-то ярко знаковым, невероятно точным, она маркирует социальные группы, возраст, достаток. И, во-вторых, это ещё и особенность летящего и чистого таланта Зайцева. Слава появился в чёрном сюртуке и цилиндре, печальный, похожий на сказочника Андерсена. У него чуть оплывшее лицо, которое излучает умиротворение и доброжелательность; он целуется, скорее, инстинктивно, как принято в московском искусстве, нежели отдавая отчёт, с кем он это делает и по какому поводу; и живёт он, видимо, где-то там, где развешаны костюмы и ходят манекенщицы и топ-модели. Он ведь занимается не модой, он занимается теми неповторимыми мгновениями молодости, которые у большинства люда так и не состоялись, но могли состояться. Вот эти мгновения он придумывает, воплощает, ставит, а потом показывает. Наверное, лучше всего об этом мог бы сказать старый Зельдин, сидевший как раз напротив меня, по другую сторону дорожки. Почему мы, пожившие люди, радуемся этой летящей, в развевающейся одежде поступи молодых?
ЧТО ЗНАЧИТ «РАСПРЕДЕЛЕНИЕ». В советское время существовала такая форма трудоустройства молодых специалистов. После окончания института в 1962 году Зайцев попадает на Экспериментальную текстильную швейную фабрику Мособлсовнархоза, спецодежда. Как важно в молодые годы получить хоть маленькое дело, но своё. Здесь он создаёт свою первую законченную и знаменитую коллекцию.
Ну здесь опять приходится апеллировать к юности и детству. Ещё не будучи знакомым с Зайцевым, а просто как зритель несколько раз попадая на сезонные просмотры его работ, я всегда думал о том, что за всем этим стоит хорошая искусствоведческая подготовка и масса того, что уже наработало мировое искусство. Я сам провёл детство и юность в музеях и библиотеках и всем своим естеством чувствую в Зайцеве брата по исторической любознательности. Уж не говорю об Ивановском областном музее с его обширной коллекцией народного костюма. Дело настоящего художника – копить и копить в себе, и такое внутри было накоплено из красочного богатства русского народного костюма XVIII–XIX веков! Тогда почему так уныла отечественная прозодежда? Это что, так задумано, чтобы всё сливалось с оттенками русского ненастья? Кто утверждает, что к молодому женскому лицу лучше всего подходит серая по цвету телогрейка?
Ну, что художник обгоняет время – это понятно. Кого сейчас, по прошествии сорока с лишним лет, удивишь розовыми сапогами и комбинезоном цвета заката! Я представляю, как радовались те, из прежней зайцевской команды, молодые люди: одни – создавая немыслимый покрой и подбирая цвет в прозодежде, другие – готовясь показать это, как и принято, какой-нибудь комиссии, на подиуме «сельскую» коллекцию. И что вы думаете – показали! Это был знаменитый показ в спортивном комплексе «Крылья Советов». Отзвуки скандала долетели, как брызги шампанского, до наших дней. Яркие телогрейки и юбки из павловопосадских платков. Платки эти потом всплывут на зайцевском подиуме много раз, и сколько будет неистовых аплодисментов!
Я, кажется, видел фотографии той коллекции, и тогда же у меня возникло такое провешенное во времени и пространстве сравнение: когда великий голландец взялся за групповой портрет членов одного лишь цеха, в итоге получился «Ночной дозор».
Теперь вспомним о диалектике, которая балансирует крайности. Вспомним также, что ещё никогда скандал не вредил искусству. Представим себе ну, не плачущего, а, скажем, растерянного долговязого и вихрастого художника. Хотел как лучше, хотел работать в русской традиции и для самого простого народа, задавленного тусклым цветом жизни. Но сиятельные искусствоведы из Москвы знали лучше, что следует носить во время трудового процесса, чем практик из Иванова. Но давайте на краешке этого скандала и этого сенсационного показа различим в спорткомплексе три маленькие, не имеющие отношения к индустрии моды фигурки. Две из них были хорошо известны в моё время. Это корреспондент АПН Вячеслав Петухов, фотокорреспондент Юрий Абрамочкин и некий заезжий гость, журналист из «Пари матч».
В апрельском за 1963 год номере «Пари матч» – Юдашкин, ученик Зайцева, ещё не родился – на шести роскошных полосах появился репортаж «Он диктует моду Москве». Ах, этот Париж! Вацлав Нижинский, оставив в кресле спящую Карсавину, прыгнул в открытое окно в «Видении розы» и стал знаменитым. А молодой Зайцев был распечатан в знаменитом журнале. Но знаменитые журналы не печатают абы кого. О скандале, разразившемся после публикации, я умолчу.
Почему, когда мы рассматриваем художников такого калибра, как Товстоногов, Церетели, Олег Ефремов, Григорович, Образцов, да и тот же Зайцев, нам всегда интересны и вся канва их жизни, и упоительный момент старта?
И ЧТО ОСТАЛОСЬ ДЛЯ ИТОГА? То, что всем хорошо известно. Медленный поворот жизни на открытость, поддержка министра культуры советской поры Екатерины Алексеевны Фурцевой. Правда, на открытии мемориальной доски Фурцевой на улице Горького возле здания Центрального телеграфа я Зайцева не видел, наверное, он был в отъезде. Не без её сановной помощи и пригляда был построен дом на проспекте Мира. Позже, когда всё у нас стремительно стало меняться, коллектив Дома мод выбрал своим директором и лидером Вячеслава Михайловича Зайцева. Потом невероятный триумф Зайцева за рубежом, когда он впервые сам вывез в Париж свои коллекции. Немыслимой красоты женщины в немыслимой красоты русских, от Зайцева, нарядах. Описывать моду трудно, потому что вся она летит, куда-то стремится. Это как жемчужина в раковине, когда её со дна достаёт молодой ныряльщик, и она ещё дышит, она вся влажна, и одновременно море и облака отсвечиваются в её перламутровом наряде. Зайцев тогда, первый раз на Неделе высокой моды в Париже, был в зелёном сюртуке. Ну, наверное, недаром в тот день, 25 января 1988 года, от имени мэра господина Ширака Зайцева объявили «Почётным гражданином Парижа». Звания народного художника России он после этого ждал чуть ли не двадцать лет.
В общем, о Зайцеве всё известно, но только надо смотреть не фильм «Глянец», а цикл телепередач «Модный приговор». К сожалению, в программе он поставлен на раннее время, и смотрят его далеко не все даже поклонники легендарного кутюрье. После разных отзывов я ожидал несколько другого. Но, во-первых, Зайцев оказался дивным ведущим, а во-вторых, это, может быть, одна из лучших по социальной значимости передач на Первом канале. По сути, это такая же общеобразовательная и одновременно художественная передача, какой раньше были телерассказы об Эрмитаже или литературе. Я видел только одну из огромного цикла и сделал аннотацию. Здесь некая девушка Юля со строгой мамой и более развязной сестрой. Юле 20 лет, и у неё сохранились некоторые мальчишеские, дворовые привычки, поэтому и одевается она, скорее, под пацана, что сокрушает маму и сестру. Зайцев беседует с молодыми и не совсем молодыми женщинами предупредительно и тактично. Бесплатная консультация, которая на Западе стоит баснословных денег.
О чём публика ещё не знает или знает плохо? О его стихах, корявых, чувственных и предельно искренних. Что-то подобное, кажется, бормотали Гойя и Микеланджело – о мироздании, о красоте, о счастье и мучении жить.
Хвалу я воздаю гармонии Вселенной
И посвящаю песнь Тебе,
Открывшему к Познанью дверь...
Зайцев ещё и прекрасный художник-фотограф. Я бы не сказал, что он снимает модели в придуманных одеждах, – он из моделей и одежд создаёт фантазии, главным героем которых являются молодость и красота, так быстро ускользающая. Кстати, как в наше время Владимир Васильев создал мужской танец, Зайцев первым по-настоящему одел молодых мужчин. Но красота требует законченности и последовательности.
ЕЩ› О ДЕРЗОСТИ В ТВОРЧЕСТВЕ. Год 1965-й уже поминался в начале этой статьи, и недаром. В апреле в Москву приезжают знаменитый французский певец Жильбер Беко и с ним целая свита его друзей, их чуть ли не больше ста. В свите и те первые лица мировой моды, которые уже были поименованы. Зайцев о визите знаменитостей знал. 24 апреля в Доме моделей на Кузнецком Мосту, волшебном и сакральном месте тогдашней отечественной моды, никогда не перестававшей вести тайную войну с отечественными директивными вкусами, появляется некая говорящая по-русски молодая французская журналистка. Она находит месье Зайцева и сообщает, что приехавшие в Москву месье Пьер Карден и месье Марк Боан хотели бы встретиться с ним завтра в 10 часов утра в холле гостиницы «Киевская».
Какой переполох возникает в центре отечественной моды! Не ходить, не встречаться, у советских собственная гордость! Что скажет КГБ? Всё-таки у Зайцева в характере есть определённая доля здорового садизма: в своей книге, спустя сорок лет, он называет две фамилии, две начальствующие персоны, которые запретили ему общаться, как сейчас принято говорить, с приезжими французами.
Ну а если бы Зайцев не пошёл? Смелость и умение рисковать ещё никогда не мешали художнику. Такие уж эти ивановские ребята! Это они внешне покладистые, а внутри – как кремень. Недаром именно в их городе возникли первые Советы рабочих депутатов. Скорее всего, своим собеседникам из Дома моделей Зайцев сказал, что, конечно, никуда не пойдёт. Он любит с юмором рассказывать, как на рынке у метро «Аэропорт» купил какой-то модный плащ, чтобы не выглядеть замарашкой, и как у Льва Збарского, знаменитого художника, иллюстратора Овидия, взял напрокат замшевый пиджак. Золушке перед поездкой на бал всегда нечего надеть. С каким волнением вспоминает Зайцев о том, как целое утро провёл с французами, даже впервые был вместе с ними в Оружейной палате, а на обед, который проходил в ресторане «София», напротив памятника Маяковскому, он по просьбе новых друзей принёс и показывал свои эскизы и новые наработки. Вот она, роскошь общения художников, с которыми всегда полезно посоветоваться! За этим обедом и был сделан знаменитый снимок, появившийся вскоре в американских газетах.
Нижинский, зависнув над полом, прыгнул в окно. Была бы от природы прыгучесть!
Из дневника: 13 января 2007 года. Рождественский подарок: Вячеслав Зайцев устроил показ для друзей и знакомых. Как обычно, в фойе наверху – шампанское и конфеты. Но ещё до этого я умудрился внизу, в салоне, быстро купить со скидкой чёрный костюм, в котором, наверное, буду открывать Гатчинский фестиваль. Особенность зайцевских костюмов даже не в их специальной модности, к ней быстро привыкаешь, а в том, что когда их надеваешь, то ощущаешь себя так свободно – не хочется снимать...
К Зайцеву ехал не на машине, а в метро. Страшит призрак пробок, хотя суббота, после праздников Москва ещё не заполнена авто... Шёл от метро и вдруг совсем рядом с Домом Зайцева, за решёткой скверика, увидел выставленный как бы с юмором – откуда только вытащили? – гипсовый бюст В.И. Ленина. Вспомнился разговор в «Олма-пресс» о трудностях переиздания моего романа «Смерть Титана»... Уж если пошли отвлечения, то ещё одно: на обратном пути видел афишу о шоу в Кремле второго нашего кутюрье, Валентина Юдашкина, «с участием звёзд эстрады». Стала понятной горечь Зайцева, с которой во время своего сенсационного показа он несколько раз говорил, что никто о нём не пишет, что его замалчивают.
Это уж третье дефиле, которое я вижу. Какая роскошь – русский национальный костюм! Подумал, что обязательно напишу статью «Русский Зайцев». Собственно, лет двадцать назад, а может быть, и больше, выйдя на эту линию, Зайцев и обрёл здесь свой неповторимый, уникальный стиль. Это тебе не яйца Фаберже. И это не европейский костюм, где цель – сделать необычно, но как у всех, как все. Такое поразительное разнообразие красок, такое удивительное раскрытие характера женщины, её самых лучших и привлекательных черт...
Так что необходимо, чтобы жить в искусстве так, как живёт в нём Зайцев? Возможно, действительно лучше оказаться выходцем из нижних социальных слоёв, потому что эти люди не понаслышке знают жизнь, основу художественной практики. Естественно, нужны талант, любовь и привязанность к своему делу. Конечно, нужны склонность к риску и дерзость, как у робкого в повседневной жизни Зайцева.
А вообще-то в русском искусстве, как уверяют, нужно жить долго, чтобы огромной стране стал наконец очевиден результат. Такой, как у Зайцева, которому 2 марта исполняется семьдесят лет.