Роман Михайлов. Праздники. – М.: Individuum, 2023. – 240 с. – 4000 экз.
Был я тут в одних великосветских московских гостях, и прекрасная хозяйка, писатель и учёный, спросила меня: «А вам вообще что-нибудь из современной прозы нравится?» Тут я понял, что у меня, кажется, складывается образ бабки-ёжки, которая только и делает, что ворчит. Эффект, впрочем, понятный: «отрицательные» рецензии привлекают внимания куда больше, чем «положительные», да и, что греха таить, пишутся легче и задорнее, а выходят в результате ярче. Вот и получается: только на страницах «ЛГ» я пел осанну Павлу Крусанову и Виктору Пелевину, хвалил книги Кирилла Рябова и Александра Снегирёва, упоминал Александра Пелевина, Ричарда Семашкова и Анастасию Сопикову, но запомнилось, разумеется, другое – ругань, разносы и насмешки.
Между тем я сам много раз говорил: критика не может определяться исключительно тем, что она ругает (а равно и исключительно тем, что она хвалит), – только сочетание того и другого даёт нам понять что-то о вкусе критика, создаёт объём критического высказывания.
Так что, выходя из великосветских московских гостей, я пообещал себе, что следующая заметка в моей рубрике в «ЛГ» будет про книгу, которая мне понравится. И с этим связан некоторый перерыв в самой рубрике: такую книгу пришлось искать. Я приходил в книжный магазин, брал несколько новинок наугад, садился, пролистывал – и через час разочарованно ставил книги обратно на полки. Едва ли не каждая первая новинка – авторы – женщины, дебютантки – про то, что замечательный молодой прозаик Анна Чухлебова назвала «проблемой картонки». Речь идёт о той картонке, которую предлагали на вещевых рынках в девяностые: вставай, деточка, примерь джинсы. И стыдно, и грязно, и все смотрят, и мама – бабушка недовольны, и вещи уродливые – детская травма как она есть. Рассказанная один раз, эта история трогает до слёз. Рассказанная по пятому, десятому, двадцать пятому разу – она бесит: ну и что, с тех пор так и не случилось ничего важнее той картонки?
Прошёл месяц, прежде чем мне попалась книга, про которую я без всяких оговорок могу сказать: это блестяще. Речь идёт о новом сборнике Романа Михайлова «Праздники». Не знаю, знаком ли Михайлов аудитории «ЛГ», но человек он вообще-то довольно известный. Прежде чем прийти в литературу, Михайлов сделал головокружительную карьеру как математик. Про него говорили, что он несколько лет подряд номинировался на филдсовскую медаль – аналог Нобелевской премии по математике. Доктор наук, он занимался, если я правильно запомнил, топологией многомерных пространств – впрочем, запомнил я наверняка неправильно, да и в любом случае не смог бы объяснить, что это такое: как известно, современная высшая математика – это такая штука, в которой понять что-то могут несколько человек на всей планете, специалистов по той же проблеме.
Меня познакомили с Михайловым в гостях у замечательного петербургского художника Дмитрия Провоторова лет десять назад. С места в карьер Михайлов стал рассказывать мне о своём мистическом опыте в храмах Индии. Я, даром что гуманитарий, человек в высшей степени рациональный и напрочь лишён мистического чувства, так что слушал с удивлением: не каждый день крупный учёный рассказывает тебе про духов и богов. Впрочем, известно и то, что математики среди других учёных стоят особняком и среди них часто встречаются люди с нестандартным мышлением.
Долго ли, коротко ли, Михайлов отошёл от математики, написал несколько книг, обратился к театру, снял несколько фильмов, стал лауреатом премии Андрея Белого: крупный учёный превратился в большого художника. Тут напрашивается трюизм о том, что талантливый человек талантлив во всём, успокоиться на нём мешает разве что вопрос, не является ли сама математика искусством par excellence, мыслью о красоте, и не было ли, таким образом, превращение Михайлова из математика в художника не столько радикальной трансформацией, сколько сменой инструментария.
Между тем первые книги Романа Михайлова, которые попадались мне в руки, меня отпугнули. Мне казались они скорее опытами в творческой лаборатории, чем книгами для чтения. То есть любопытно, конечно, изобрести свой собственный язык из кружочков и спиралей и на этом языке написать книгу, но как-то немножко обидно за отправленный в отставку человеческий русский язык.
В общем, я и за новый сборник рассказов взялся с известной опаской. Однако если первые книги Михайлова и были радикальным экспериментом и входить в ту лабораторию нужно было не иначе как в белом халате, то теперь Михайлов из лаборатории вышел и готов предъявить читателю – в том числе и самому широкому – то, что он там насинтезировал.
«Праздники» – сборник из одиннадцати рассказов. Друг с другом они связаны мало, но всё же связаны: то тут промелькнёт герой из другого рассказа, то там герои придут на то же место, что другие герои два рассказа назад.
Место действия рассказов Михайлова – небольшой город, посёлок где-то в России, но где именно, трудно сказать. В финале книги приводится карта: тут деревня, а тут клуб, тут больница, а тут кладбище с болотом – но воспринимать эту карту лучше как ещё один рассказ. Впрочем, и фантастическим пространство «Праздников» не назовёшь, потому что оно отчётливо мистическое. Герои общаются с мёртвыми, слышат музыку из других пространств (не забудем многомерные пространства Михайлова-математика), ищут и находят дорогу на Восток, который тут понимается в духе пелевинской Внутренней Монголии.
Казалось бы, трудно на этом пути не скатиться в пошлый нью-эйдж1 с его «буддизьмом», но Михайлов нигде не переходит этой грани. Хотя бы потому, что по эту сторону обычного человеческого мира рассказчика удерживает масса точных и узнаваемых деталей. Редкие дрожащие фонари поселковой улицы, деревенский клуб с кружком курящих и посматривающих на тебя у входа, полная электричка, в которой толпа переходит из вагона в вагон по мере движения контролёра, – любой, кто хоть раз бывал в каком угодно ПГТ в России, мгновенно всё это узнаёт.
Главный герой рассказа «Наследие» живёт в жёлтом двухэтажном доме на шесть квартир. Вместе с бабушкой он смотрит телевизор: на региональном канале есть передача, рассказывающая про разные местечки области. Наконец очередь доходит и до их с бабушкой села. Прильнув к экрану, они смотрят репортаж: показывают знакомую церковь, знакомые улицы, знакомый магазин. Берут интервью у прохожего деда на улице, тот рассказывает про жизнь, прожитую здесь. Одна беда: рассказчик с бабушкой этого деда не знают, нет такого в их селе. Потом журналист разговаривает с продавщицей в магазине, но и такой продавщицы они не знают, никогда такая не работала. Наконец, съёмочная группа подходит к их собственному дому и поднимается к ним в квартиру – но и там живут совсем другие, незнакомые люди. «Это не они забрались в нашу квартиру, а мы сейчас залезаем куда-то не туда», – резюмирует рассказчик.
Кажется, множественность миров – одна из главных тем сборника. В рассказе «Зоопарк» отец ведёт сына в зоопарк и играет там с ним в войнушку, но потом ситуация переворачивается, и вот уже повзрослевший сын везёт отца на инвалидной коляске в тот же зоопарк, только вместо игрушечной войны герои оказываются на самой настоящей, как будто случайно прорвав истончившуюся границу своей реальности.
«Изображаются тайные кладовки мира, гораздо более важные, чем сама улица с её привычными образами, строгими взглядами», – говорит герой заглавной повести «Праздники» о рисунках своего попавшего в «дурку» отчима, и тут, конечно, вспоминается Набоков с его тенями кораблей из других миров. Но в рассказах Михайлова нет-нет да и мелькнёт отблеск не только Набокова, но и Саши Соколова, и Кортасара, и много кого ещё – подражания тут нет, у автора свой собственный голос, своя собственная оптика, мощная настолько, чтобы выдержать свечение классиков и не растаять под его лучами ироническим постмодернистским снеговиком.
Тема сумасшествия – ещё одна важная тема для Михайлова. «С ума сходят тоже не просто так, а с горя какого-то или если много думал» – эти слова старичка из рассказа «Свободный Тибет» применимы ко многим героям сборника.
В конечном счёте «Праздники» – книга о людях, как будто выломанных из привычного течения жизни, из жёстких структур знакомой реальности, по своей воле или помимо неё выброшенных на экзистенциальный холод, но парадоксальным образом именно на этом пути преодолевающих заброшенность.
Надо ли говорить, что написана эта книга прозрачным и точным языком, только иногда как будто несколько по-платоновски прихрамывающим, – написана крепкой рукой состоявшегося большого мастера.
Вадим Левенталь
1 Общее название совокупности различных мистических течений и движений.