Тотальный переворот

Огромные выкупные платежи за землю, полученные после реформы 1861 года, улетели как дым. За переданную крестьянам землю они получили денег в три годовых государственных бюджета, которые были пущены в основном на непроизводственные расходы.

Крестьяне, вторая опора трона и второй символ «вечности», составляли 85 процентов населения империи, ещё были «вещью в себе». Только 10 процентов из них поставляли на рынок свои продукты.

Промышленники, банкиры, чиновники, интеллигенция были самой мобильной частью населения, которая по сравнению с дворянами и крестьянами жила в ином историческом времени. В 1860 году, накануне Великих реформ, в России было около 20 тысяч интеллигентов (иными словами, людей с образованием), к концу века – около 200 тысяч. Эта армия не могла долго оставаться без стратегии, штабов и командиров.

Философ С.Л. Франк объяснял политический и социальный радикализм русской интеллигенции её склонностью «видеть в политической борьбе, и притом в наиболее резких её приёмах – заговоре, восстании, терроре и т.п., – ближайший и важнейший путь к народному благу»; «насильственное и механическое разрушение старых социальных форм сами собой обеспечивают осуществление общественного идеала»; «ненависть занимает место других импульсов в психической жизни русского интеллигента».

Надо назвать ещё одного мощного, но закулисного участника политической драмы – после денежной реформы и введения золотого рубля в Россию пришёл европейский капитал, диктовавший капиталистические порядки.

Индустриализация велась за счёт сельского хозяйства, аграрный сектор платил налогов в 3–3,5 раза больше, чем промышленный, что увеличивало разрыв между «двумя Россиями» – модернизирующейся и архаичной. Обложение в русских губерниях тоже было в среднем на 59 процентов выше, чем в национальных окраинах, так что у русских крестьян были особые счёты с государством.

Столыпинская аграрная реформа, открывшая крестьянам земельный рынок и упразднявшая крестьянскую общину с её архаичным коммунизмом, привела к пробуждению крестьянского мира. Он стал раскалываться. В нём ещё действовала традиционная солидарность, и газеты были полны сообщений о том, что расправы из-за земельных разделов шли по всей Руси. И отступников, пожелавших стать независимыми хозяевами, убивали, жгли, изгоняли из сёл. Это была настоящая гражданская война. Но государство упорно вело реформы, рассчитывая преобразовать экономику в течение 20 лет, за которые должно было смениться целое поколение.

Несоответствие между экономически активной и образованной частью населения и «старосветским» характером государственного управления создавало буквально каждый день новые напряжения.

Террор экстремистов из «Народной воли», настигший Александра II, был в начале ХХ века продолжен иной идейной образованной молодёжью. Погибли тысячи людей – министры, губернаторы, генералы, офицеры, священники, купцы, крестьяне, простые обыватели, женщины, дети. Показательно, что слуги в царском дворце на выборах в Государственную думу голосовали за наследников «Народной воли», за эсеров!

Были убиты министр народного просвещения А.П. Боголепов, министр внутренних дел Д.С. Сипягин, министр внутренних дел В.К. Плеве. Противостояние коронной власти и общества дошло до немыслимого градуса, характерного только для революций. Например, в 1902 году Павел Милюков, помещик, ученик знаменитого историка В.О. Ключевского, будущий председатель парламентской партии конституционных демократов, высказался так: «Ещё два-три покушения на царских министров, и у нас будет конституция». Лозунг Милюкова: либо конституция, либо война.

17 октября 1905 года император подписал Манифест «Об усовершенствовании государственного порядка». Россия из абсолютной монархии становилась конституционной. Каждый закон должен был приниматься парламентом, Государственной думой.

Была ли страна готова к таким свободам? Как с сарказмом писал великий князь Александр Михайлович: «Русский Царь стал отныне пародией на английского короля, и это в стране, бывшей под татарским игом в годы Великой хартии вольностей. Сын императора Александра III соглашался разделить свою власть с бандой заговорщиков, политических yбийц и провокаторов департамента полиции».

Можно проследить аналогию политической реформы 1905 года с советской перестройкой, в результате которой разрушился Советский Союз. Вопрос в обоих случаях стоял так: какими реформами начинать – политическими или экономическими?

Сошлёмся на принципиальный разговор М.С. Горбачёва и Дэн Сяопина, состоявшийся 16 мая 1989 года в Пекине. Касаясь идущих в Советском Союзе и Китае реформ, Горбачёв заявил: «Вы начали преобразования с экономики, а мы – с политики, но в итоге придём к одному результату».

Дэн Сяопин возразил: «Мы придём к разным результатам».

Евгений Примаков, сопровождавший тогда генерального секретаря, в беседе с автором этих строк подтвердил, что такой разговор был.

Участники Февральской революции

Реформы Горбачёва разрушили политическую систему СССР, базировавшуюся на конституционности партийных органов. Как только КПСС стала уступать власть, она превращалась в живой труп, от неё следовало скорее избавиться.

Нечто подобное происходило и в Российской империи. Узнав о разгроме российского флота в Цусиме, П.Б. Струве, сын пермского губернатора и внук знаменитого астронома, основателя Пулковской обсерватории, впоследствии с раскаянием признался: «Я дрожал от радости: и именно в этом сознании чувствовал себя патриотом». В мемуарах члена ЦК кадетской партии А. Тырковой-Вильямс царившие в партии идеи описаны предельно ясно. Формула кадетов (перефразируя древнеримского поэта): «Если боги не услышат нас, мы обратимся к Ахеронту», то есть к «реке Ада», царству дьявола.

После Манифеста 17 октября в политическую борьбу бросились экономически мощные силы, захватывая идеологические и политические плацдармы.

Однако премьер-министр П.А. Столыпин надеялся проскочить между молотом модерна и наковальней традиционного общества. Следовало провести своеобразную «коллективизацию» – внедрить машинную обработку почвы на обширных площадях, элеваторы, ленточные конвейеры, складскую и транспортную логистику, дешёвые банковские кредиты. Стояла задача: сделать высокодоходным ведущий сектор экономики – сельское хозяйство. Получив землю, крестьяне напоминали армию без оружия. Государству следовало сделать решающий шаг для их поддержки, чтобы уменьшить хищничество экономически сильных игроков, среди которых выделялись французские зерновые монополисты. Хлебная торговля, основа существования массы домохозяйств, принадлежала посредникам и ростовщиками. Скупка урожая «на корню», выплата мизерных авансов под будущий урожай обогащала скупщиков, но лишала агроэкономику средств для развития.

Столыпин бросил вызов финансовому миру, потребовал, чтобы государственный Крестьянский поземельный банк перешёл в подчинение МВД (Столыпин был и министром внутренних дел) и выпустил облигационный заём на колоссальную сумму в 500 млн. рублей для поддержки сельского хозяйства. Однако финансовая элита во главе с министром финансов В.Н. Коковцовым заблокировала проект премьер-министра. Министерство финансов, несмотря на то, что российский золотой запас был самым большим в Европе, предпочитало держать народное хозяйство на голодном пайке.

Кроме того, недостаточное развитие промышленности и растущие потребности экономики вынуждали правительство поддерживать отраслевых монополистов («Продамет», «Продуголь», «Продвагон» и другие), что оборачивалось удушением средних и мелких производителей и монопольным ростом цен. А это, в свою очередь, заставляло Совет министров принимать ограничительные меры против собственных же партнёров. К тому же взаимодействие чиновников и промышленников создавало широкий простор для коррупционных сделок. Например, сенаторской ревизией сенатора Д.Б. Нейгардта (свояка П.А. Столыпина) была вскрыта коррупция в государственных заказах в транспортном и военном машиностроении в период 1901–1909 годов.

О силе банков (две трети принадлежали иностранному капиталу) можно судить по такому примеру. В 1910 году товарищ министра внутренних дел П.Г. Курлов обратился к Коковцову с предложением пресечь мошеннические действия управляющего одного из филиалов Азовско-Донского банка, близкого родственника председателя правления банка. Банк был одним из крупнейших (в нём участвовал французский капитал), финансировал оппозиционную кадетскую партию (идеолога и организатора будущего переворота). Коковцов ответил, что бессилен что-либо сделать. Два самых мощных министерства империи признавали своё поражение перед финансовым капиталом. Английский экономист Теодор Шанин считал предреволюционную Россию «полуколонией Запада».

Убийство Столыпина, по мнению Василия Шульгина, было обусловлено ничем иным, как борьбой за финансовый рынок. Оно и подожгло запал государственного переворота.

И чтобы закончить тему финансовой политики, скажем, что только после отставки Коковцова в январе 1914 года стратегия правительства радикально изменилась: финансы империи заработали «на началах производительных сил». Были приняты пятилетние (!) планы земельных улучшений и расширения сети железных дорог, включая Турксиб и Южно-Сибирскую магистраль, строительство электростанций на Днепре и Волхове. Но поздно! До начала Первой мировой войны оставалось восемь месяцев.

Кроме партийных и стоявших за ними экономических сил на сцену всё активнее выходила образованная молодёжь. По числу молодых людей со средним образованием Россия обогнала Францию, а по числу студентов вузов не уступала Великобритании. В идейном плане это был кадровый резерв либеральной оппозиции. И в чём-то они ощущали себя «лишними людьми».

Поясним ситуацию примером из недавнего прошлого. В 1980-е годы сильно изменилось качество советского экспорта: если в 1970 году доля машин и оборудования составляла в нём 21,5 процента, то к 1987 году она упала до 15,5 процента, зато в импорте их доля подскочила с 35,6 до 41,4 процента. При этом экспорт углеводородов вырос с 15,6 до 46,5 процента. Соответственно масса выпускников вузов оставались невостребованными, пребывая в роли вечно недовольных «младших научных сотрудников». Молодёжь империи тоже имела все основания для недовольства. Далеко не случайно в составе белогвардейских армий подавляющими настроениями были не монархические, а либерально-демократические.

Могла. Если бы не была втянута в мировую войну. Да, империя должна была отстаивать свои интересы на Балканах, Средиземноморье, Ближнем и Среднем Востоке. Она это делала всегда, ещё со времён Московского княжества. Но воевать с грузом внутренних проблем и конфликтов, какими она была увешана с ног до головы, было крайне опасно. Она переоценила и перенапрягла свои силы.

В дневнике французского посла в России Мориса Палеолога указываются главные причины российских бед и, в частности, бешеного роста цен: это закрытие иностранных рынков, перегрузка железнодорожного транспорта, «недостаток порядка и недостаток честности у администрации».

Колоссальное значение имело изменение психологического настроя генералов, которые, сталкиваясь с нерешаемыми проблемами в тылу, коррупцией, спекуляциями, кадровой чехардой в Совете министров, вмешались в политику. Они поставили перед Николаем II вопрос о национализации заводов, устранении из оборонной промышленности банковских посредников, которые взвинчивали цены, введения на заводах военной приёмки и (внимание!) учреждения поста «военного диктатора», который руководил бы всей страной. Царь отказал генералам.

Вслед за этим стал формироваться союз военных и оппозиции, поддерживаемый крупными политическими и финансовыми игроками. Общественные настроения были на их стороне.

В чёрно-белой картине пропаганды, свободно распространяющейся через думу и газеты, была намечена главная цель: император. Его следовало сместить, передать Думе исполнительную власть – и широкими шагами идти к победе. Распространялись слухи о пьянстве царя, о супружеской неверности царицы, демонизировалась личность Григория Распутина, который не имел реального влияния на государственную жизнь.

Началу переворота послужила информация английской разведки о переговорах в Стокгольме А.Д. Протопопова (на тот момент товарища председателя Думы) с немцами о якобы заключении сепаратного мира. На самом же деле главным в стокгольмских встречах Протопопова были контакты с представителями американских банков, претендовавших потеснить в России англичан. Вскоре Протопопов был назначен министром внутренних дел, к чему, надо признать, он не был подготовлен. Но страх перед выходом России из войны подтолкнул англичан к решительным действиям. Распутин (считающийся идеологом сепаратизма) был убит родственниками царя, причём убийство было организовано британским посольством через три дня (!) после того, как Германия предложила странам Антанты заключить мир. Контрольный выстрел в голову Распутина сделал английский разведчик. Как пишут современники, «Петроград три дня праздновал смерть Гришки». Это означало, что политическое насилие становится решающим аргументом.

Французский разведчик капитан де Малейси доносил в Париж о роли английского посла Дж. Бьюкенена в заговоре: «Посол превратился, если можно так выразиться, в суфлёра драмы и ни на минуту не покидал кулис».

Таким образом, у империи фактически не осталось реальных защитников. Куда ни глянь, все были против: члены императорской семьи, генералы, банкиры, промышленники, партийные лидеры, депутаты Государственной думы, члены Государственного совета, иерархи Церкви (да!), писатели, поэты, журналисты, адвокаты, студенты, гимназисты… Искры их недовольства посыпались на армию, состоявшую из крестьян, имевших свои претензии к государственным порядкам... Плюс решение союзников заменить российского царя…

Этот заговор подвёл черту постепенного реформирования империи и разрушил её. Разрушил потому, что правящая элита недостаточно быстро входила в требования промышленной революции. Об этом убедительно написал немец Макс Вебер в статьях о судьбе и перспективах России, утверждая, что царский режим падёт из-за несоответствия требованиям промышленной революции. Он предсказал: «Устранить эти трудности может только долгая социально-революционная диктатура. Под социально-революционным правлением я разумею не каких-то особых живодёров, а просто такого политического лидера, для которого «молодая» в российских условия частная земельная собственность, – а это, в основном, была собственность помещичья и феодальная по своей сути, – не является безусловной святыней. Есть ли в России такие люди, я не знаю, но прийти к власти надолго они могут, если будет заключен мир». Имеется в виду мир в Первой мировой войне.

В общем, предсказание философа реализовали большевики, провели модернизацию с «живодёрской», можно сказать, решимостью, поскольку других средств у них уже не оставалось.

Сегодня стало общим местом обвинять во всех грехах большевиков. В частности, Ленина и Сталина. Для чего? Для успокоения мятущейся души? Но зададимся вопросом: не мешают ли нам подобные обвинения прямо взглянуть на современные угрозы? Ведь многое так или иначе повторяется. Или может повториться. Если бы автор этих строк был «директором» и имел фамилию на букву «П», он обязал бы каждого крупного руководителя повесить письменным столом памятку: «Не стань стране своей врагом!»

Книга Святослава Рыбаса «Заговор верхов, или Они первыми войдут в ад» выйдет в свет в начале мая нынешнего года в издательстве «Молодая гвардия».