Вячеслав Ар-Серги
Родился в 1962 году в деревне Новая Казмаска Завьяловского района Удмуртской Республики. По основному образованию – филолог (Удмуртский государственный университет). Поэт, прозаик, переводчик, драматург и киносценарист. Автор более полусотни книг поэзии и прозы, а также ряда пьес и киносценариев, многих статей и эссе о современном литературном процессе. Пишет на удмуртском и русском языках. Народный писатель Удмуртской Республики. Член Союза писателей РФ и Международного писательского PEN-клуба, Русского ПЕН-центра. Лауреат Всероссийской литературной премии им. Антона Дельвига, Международной литературной премии «Югра», Литературной премии правительства Удмуртской Республики, Государственной премии Удмуртской Республики и др. Почётный гражданин Завьяловского района Удмуртской Республики. Живёт в Ижевске.
* * *
А в те времена, помнится, деревенские наши мужики по пьяни крепко гоняли, а то и бивали даже своих баб. Не все, конечно, но коль этим шабашам в деревне не удивлялись – значит, немало было таких раздружившихся с головой мужиков. Кроткие и покладистые по трезвости, они будто бы проглатывали настоящего беса из сивушных стаканов. Бесправные перед колхозным начальством, они и отрывались на своих семьях – знайте, мол, кто в доме хозяин! Захочу – в бараний рог скручу! Да со мной в армии сам комбат за руку здоровался!
Слава те господи – не каждый день, но по большим праздникам нет-нет да и заголосит по проулку иная бабёночка: «Люди добрые! Ратуйте! Убьёт, ей-пра, убьёт, керемет!» И бежит она, спотыкаясь от этого чёрта своего – платье порвано, волосы растрёпаны, в округлённых от ужаса глазах – тоска да печаль… Вот-вот уж нагонит её мучитель – в распущенной рубашке, с колом в руках, а то и с ломом или топором, сыплет матом русским подзаборным. Вампир, право-слово! Догонит – убьёт!
На улице таким окорот давали быстро – если днём. Подбегут два дюжих соседа, хлёстко заломят буяну руки за спину – ой! больно. И хрясь его мордой в снег или грязь! Успокойся, мол… Но иной раз мужик оказывался повёртче соседей, а может, посильнее и потрезвее – с ходу валил их и снова бежал за супружницей: «Ах ты, мать-перемать!» И – на! Нередко бегали они долго друг за дружкой, уже подзуживаемые деревенскими зеваками. И лишь обессиленные тихо брали путь к своему подворью. Да, по-разному, по-разному сводили мужиков с ума как судьба их недалёкая, так и водка с самогонкой. Некоторые тиранили своих домочадцев, не выходя за забор, чтоб никто ничего не увидел и не слыхал – синяки с бабьих лиц сходили с трудом.
– Раньше такого ни в жись не бывало! Не было пьяных буянов у нас – вот те крест! А с чего это пошло-то у удмуртов? – свирепой рукой рубила правду-матку старая Огыр, без четверти столетняя тётушка апай, пышная и подвижная. – Да перестали мужички-то наши на промысел в тайгу ходить! Раньше месяцами живали в лесах – зверя да рыбу добывали. Некогда было бражничать – делом занимались, рыбаки да охотники! А нонче сиди себе в колхозе да и в ус не дуй – зарплата идёт! На хорошее её да на доброе – не хватает, а на водку – самый раз!
– От соседей они научились, переняли, – громко продувал свой мундштук её сверстник Оддок, трезвенник и резонёр, – из соседних русских деревень – Лягушина, Барашек, Петухов... С Камской стороны. У них-то так и было завсегда – да убоится жена мужа своего! Стало быть – полный домострой... А наши-то женщины всегда вровень с мужиками были: муж – на промысле, хозяйка в доме – жена! И одворье, и дети, и закон свой – всё на ней. Замахнуться на женщину – было грех… Даже последние мужичонки это знали и не смели…
– Да ну вас! – картинно строго отмахивался от них парторг Петрович, – будете мне ещё тут всякую рознь разводить – так я вам покажу, такую кузькину мать покажу, что мало не будет! Эвона что – от русских-де!.. И всё-то у вас кто-то другой виноват! А по мне, человек – сам себе кузнец! Распустились, сами распустились, говорю! В своё время подобную контру мой отец живо-два кончал, а ныне убеждай да воспитывай их! Тьфу!
Знали люди, что отец у него был среди первых колхозных организаторов – лихой был усач! Да вот не уберёгся под Сталинградом. Немец-то и побрил его там, миной до смерти резанул, сердешного… А, говорят, голубей любил – до не могу! И на мандолине наяривал – впору и самому Шаляпину подыграть…
Мы любили послушать наших уважаемых людей. С ними рядом всё становилось как-то и понятнее, и проще – и говорили они на совершенно понятном нам, родном языке. А не то что эти лекторы из райцентра. Придут, встанут за клубной трибуной, полграфина воды изопьют и долдонят о чём-то непонятном. К слову, о вьетнамской войне… да где этот Вьетнам-то? Мы о нём и слыхом не слыхивали. Не то что об этой американской военщине… Но смотреть на тех лекторов было занятно – в костюмах, с портфелями, в сапогах – они шли у нас за артистов. Особенно городские. О чём они говорили – мало кто слушал, а больше всего посматривали на парторга – когда уж нас отпустит?
Вот тоже вчера у нас в клубе опять какой-то лектор был. Рассказывал сначала о политике компартии, а потом о возможности жизни на Марсе и о всяческих морских животных… Ну, о них наш отец много больше расскажет. Он ведь у нас моряком был, служил на Тихом океане – надо будет его получше расспросить об осьминогах. Неужели у него восемь ног?
– Не ног, а щупалец, – деловито поправлял нас Тальчо, старший брат. Тальчо-Витальчо, как и положено, был у нас заводилой. Средний, Ёги, только поддакивал ему.
Да, мы в тот день втроём возвращались из нашей школы. Я, самый младший, учился тогда, наверное, в классе втором… Сегодня у старших братьев было уроков немного, как и у меня. Вот и выпал редкий случай, хорошо подпало – мы втроём идём домой. Оказывается, идти со старшими братьями домой – событие не рядовое. Узнал я, конечно же, много интересного у них, но и порядком подустал – у братьев шаги подлиннее.
– Интересно, а что сегодня нам наша мама приготовила? – куда-то в облака задал вопрос Ёги. И тут мы начали фантазировать – и всё было так вкусно! Может, перепечи с грибами, может, табани с зыретом – вкуснющие лепёшечки с подливой... Хотя мы все трое хорошо знали о том, что будем есть томлённый в печке, в вёдерном чугунке, суп – с мясом, картошечкой, перловой крупой и капусткой… Не суп, а мечта, в особенности если уж с утра во рту – ни маковой росиночки. Вот так и видится перед глазами – как по жирной желтоватой суповой поверхности плавают лодочки лаврового листа, обсыпанные чёрным перцем…
Так, за путейным трёпом мы и зашли через калитку к себе во двор. Жили мы небогато, точнее, как все у нас, – бедно. Крыша – тёсом крыта. Но лучше нашего дома для нас – нет. А тут – нате вам, двери сенные – нарастопашку! И это в декабре?! Сразу что-то холодное скользнуло за ворот, не к добру это – что случилось? Ни мать, ни отец не могли так оставить двери открытыми – зимний злой ветер с размаху бьёт их об стояк! Тап! Тап! Тап!.. И тут выбежала наша матушка, растрёпанная, в одной душегрейке – стало всё понятно… Отец сегодня – пьяный, он дурит! И как бы в подтверждение этого сразу загремели вёдра в сенях и послышался пьяный отцовский голос:
– Стоять! Кому говорю – стоять! Я вас научу свободу любить! Стой!
– Кобыла тебе пусть стоит! Изверг! – в сердцах выкрикнула мать и потащила всех нас за руки на улицу – мигом да быстро.
И тут, я даже сам не понял как, – я заплакал. Мне было очень обидно – хотелось домой, в тепло, хотелось маминого томлёного супа, хотелось добрых заварушек со старшими братьями, тисканий с котом Тимофеем, кормления нашей дворовой лайки Полкана, хотелось спокойно посмотреть телевизор – такой редкий ещё в нашей деревне, «Весна-3». Я понял, что ни уюта, ни радости сегодня для меня и для нас – не будет. Такое бывает у нас, нечасто, но бывает… Отец где-то напьётся, придёт домой, а мать наша уже на взводе, шершнем на него – и война! Ломаются стулья, брызжет посуда… Потом мать уводит нас к соседям, где мы и спим у них на полу, положив под себя старые хозяйские фуфайки, – само собой, не раздеваясь. Спим голодные и разрёванные, безгласные в горе своём… Мать с отцом после этого долго не разговаривают. Одним словом, тоска. Потом вроде опять что-то срастается, живём потихоньку – до новой отцовско-материнской войны. Впрочем, не мы одни так жили. На нашей улице, через одного, в домах – было то же самое… Жёны пилили присмиревших мужей месяцами, а мужики возвращали им свои обиды сторицей – за день и ночь. Нам казалось, что весь мир так живёт, ведь другой жизни мы не знали…. А выискивать – кто прав, кто не прав, кто любим, кто не любим – кто бы чего нашёл?..
Сегодня, стало быть, выпадает нам ночевать у Марин апай – милой и доброй нашей соседушки тётушки Марины, невысокой росточком, плотненько сбитой, нравом своим тёплой, как печь, и проворной на ногу, и охотной на слово доброе. Как на грех, у неё до нас побывали сыновья – вот только, мол, ушли. А её сыновья – молодые и кряжистые парни, уже мужички – со своими семьями и подворьями. И, понятное дело, всё начисто подмели у Марин апай – славно повечеряли. А на нас, ясное дело, здесь и не рассчитывали – мясца варёного, супа сытного да каши наваристой… Марин апай, посмотрев в окно – мы жили наискосок, – вдруг заметила:
– А света-то у вас так и нет, а уж сумерки… Кажись, морячок твой заснул…
– Ага. Понятно. А пойдём-ка, Марин апай, до нас. При тебе он лаять-то не будет. Детишкам вот чё-нибудь поесть принесём. Поди, и чугунок-то ещё в печи… Принесём его сюда.
– Пойдём, пойдём, милая, – быстро согласилась Марин апай и побежала за своим пальтецом.
И мы остались одни у Марин апай.
– Ты, наверное, огорчился очень – даже заплакал, я видел, – вдруг толкнул меня в бок средний брат.
– Ну да, пропал ведь вечер, – вздохнул я.
– Я бы тоже заплакал – не будь тебя постарше, – вдруг Ёги обнял меня и встряхнул. Мол, не унывай, братик! Спасибо ему.
– А я вообще думаю, – Тальчо сел к окну и важно скрестил руки на груди, как наш парторг Петрович, – быть нам, браточки мои, генералами. Учимся мы хорошо, со спортом – нормалёк, нас в школе – разом, троих, никто не одолеет. И Родину нашу, конечно же, любим!
– А с чего это вдруг – в генералы-то? – удивился Ёги. Изумился и я.
– А вот так! Мы сегодня смотрели на истории – кем были наши красные генералы? И вот нате вам – самые простые люди! Ну, наверное, были среди них и непростые, богатейские – но картину они не меняют. Генералы наши – были из простых! Кто-то был из бедных крестьян, кто-то из нищего пролетариата. Главное, они были бесстрашные.
– Ну а мы – бесстрашные, что ли? – Ёги аж сел, рухнул на сундук, – сидим тут у соседки да прячемся от пьяного отца! Хороши генералы…
– Хватит тут болтать! Пойдём брать нашего отца! – от возмущения наш Тальчо аж подпрыгнул и побежал. – Кто за мной – тот герой!
– А что мы с ним будем делать-то? Ну, схватим… А если он сам нас схватит? Здоровый, как бык, – Ёги всё же не выдержал – пошёл за нашим старшим. А мне – куда? Ясное дело – за ними. Бр-р-р!..
Но в это время громко отворилась дверь и зашли в дом Марин апай и наша мама. Несут заветный чугунок – в целости, со всем вкуснющим содержимым!
– А нашего-то лиходея дома нет. Наверное, в гаражи пошёл – в карты поиграть с дружками, – мимоходом сообщила мать. Ура! Значит, нам не придётся схватывать отца, связывать – нет ведь его, не нашли! А на нет – и суда нет…
Томлёный суп, как обычно, оказался на высоте, а мы – в скором времени – на полу. Легли спать.
– Тальчо, – вдруг прошептал Ёги, – а ведь генералы тоже бывают разные. Скажем, у стройбата – свой генерал, у танкиста – свой…
– А-а, понял, понял, – уже спросонок, чуть слышно, ответил старшак, – я буду лётчицким генералом – я самолёты люблю. Тебе нравятся всякие машины, трактора – значит, будешь автомобильным генералом. А младшему нашему – дорога одна! Он будет моряцким генералом… Он любит плоты строить и плавать на них по реке. Спим пока! Отбой!
И мы заснули на полу. Я видел чудесный сон. Будто бы на дворе нашем стоят большущие столы с угощениями. Вокруг них – море народа. Лето – теплынь! Тут же видятся и уважаемые люди наши – Огыр апай да Оддок агай. С ними рядом и парторг Петрович – в костюме и с портфелем в руке. В середине застолья – наша матушка с Марин апай. И вот заходим во двор мы – три брата, три генерала. Витальчо – лётчицкий генерал, Ёги – почему-то танковый, я – морской. На нас медалей и орденов – не сосчитать! Кители – белые, а штаны – чёрные, с непременными красными лампасами. Ух, как сияет на мне подвешенный к ремню кортик, такой же, какой я видел из братниного учебника по истории. И, конечно же, тельняшка с бескозыркой – красота! И заходим мы все – с жёнами, а не абы как. Я, понятное дело, с одноклассницей своей. Ну, вы её знаете… И у старших братьев жёны – всё их одноклассницы. Красивые, как звёзды индийского кино! Валя, Оля… Или я уж путаю их имена. Одеты – шик и блеск, как на бал… Вот и идём мы, шагаем к гостям нашим – парим над зелёной травой-муравой. И солнышко над нами – яркое и весёлое. Облака – пушистые и белые, спешат куда-то по синему-пресинему небу... Ветерок озорной балуется, нагибает головки моря цветов – красных, жёлтых, оранжевых. И везде раздаётся гимн нашей страны!
– Вставайте, вставайте уж, ребятёшки, – вдруг тормошит нас мать. Мы, оказывается, там же, у Марин апай, – сквозь утренние сумерки видится и она, разжигает печь. А из рано включённого радио слышится тот же гимн – значит, шесть часов уже... Ах, какой же прекрасный был сон! Хорошо спалось.
…Забегая же вперёд, скажем прямо – нет, никто из нас по жизни не стал генералом. Адмиралом – тоже. Старший по глупой юношеской хулиганке побывал у «хозяина» – со сроком «химии» в Оренбургской области. Средний служил в автобате водителем ЗИЛа, в Приморье. Младшему достались сапёрские будни в жарком Туркестане. И матушка давно уже перестала нас ждать домой – упокоилась с Богушком…
Да, не всем же в генералы…
2024 г.