Постановки Владимиром Кехманом оперы «Дама с камелиями», а затем «Евгений Онегин» актуализировали ряд вопросов, которые постоянно возникают вокруг не только опер, но и балетов, драматических спектаклей. Насколько вольно можно режиссёру поступать с музыкальным и литературным материалом? Как сказал один тонкий ценитель и знаток оперы: «А кто дал право Кехману так распоряжаться партитурой оперы Петра Чайковского?» Собственно, это и не вопрос, а сформулированное обвинение.
Тут теряешься, как ответить на обвинение в непочтительном отношении к партитуре, ведь с точки зрения авторов таких воззваний Чайковский – это наше всё, наш Памятник. С него можно только опахалом стряхивать пыль, а ещё лучше – сдувать.
Вообще, серьёзно говоря, это самая выигрышная для обвинителя и при этом самая ужасная позиция даже не по отношению к зрителям, а по отношению к композитору. И неважно – Чайковский ли это, Пуччини, Верди и (о ужас!) Вагнер.
Что я имею в виду? Создавать из композиторов, писателей памятники – это самое плохое, что можно для них делать. Начнём с того, что они, классики, не всегда ими были. Посмотрите литературу о Чайковском. Вы увидите, сколько всего намешано было в его жизни. Как порой непочтительно к нему относились. Если говорить об операх, вспомним, сколько было у него проблем с либретто. На какие только хитрости они с братом не пускались, чтобы уйти от критики литературного материала его опер! Моя коллега Марина Иванова писала, насколько безжалостно отнёсся Пётр Ильич к тексту нашего другого гения – Пушкина. Совершенно с ней согласен. Телесериал о Пушкине, спектакль «Женщины Есенина» МХАТ имени Горького многое показали и о наших великих поэтах. У какого количества великих можно найти скелеты в шкафу! Стали ли они от этого менее значимы для нашей культуры? Однозначно нет, но они стали ближе нам и понятней.
А, мягко говоря, натянутые отношения Петра Ильича с Мариусом Петипа, который по большому счёту с первого раза не поставил на сцене Императорского театра ни один балет Чайковского целиком? Общение у них шло через директора Императорских театров Ивана Всеволжского. Причина? Чайковский, по мнению Петипа, неудобно писал для балета, в отличие от других придворных композиторов, которые писали музыку под точные задания балетмейстера.
Чайковский жил и творил в своё время. Нередко под музыку он подтягивал историю. И так, уверяю вас, работали большинство композиторов, о которых мы по сегодняшний день помним.
Александр Израилевич Рудин, народный артист России, прекрасный педагог и реставратор музыки, говорил мне, что, по сути, не сохранилось ни одной партитуры русских композиторов в авторской редакции, это касается и Глинки, и Чайковского. Основные партитуры, по которым работали дирижёры, – это адаптации, транскрипции, полученные от своих коллег. Кто-то что-то помнил, что-то записал, что-то поменял местами, что-то купировал. И сегодня Рудину и его коллегам достает терпения всё это очищать, докапываясь до авторского аутентичного текста.
Надо сказать, что Чайковскому повезло больше остальных. Благодаря большой группе специалистов музея композитора в Клину изданы практически все авторские рукописи Петра Ильича.
Всё это сказано к тому, что тексты партитур всегда корректировались под задачи, которые ставили перед собой дирижёр и режиссёр.
Ещё один фактор немилосердно влиял на это: время, в которое писалась эта музыка. Во времена Баха, Бетховена, Моцарта, Вагнера аристократия имела много свободного времени, но мало возможностей для развлечений. Они раз в два-три месяца могли пойти на концерт, в оперу. Это ещё был и своего рода клуб по интересам, место встречи. К этому событию тщательно готовились. Спектакли, концерты смотрели, слушали, беседовали в антрактах или продолжали беседовать прямо на представлении, флиртовали, демонстрировали наряды. Они никуда не спешили, по полной программе использовали возможность сходить в театр.
Учитывая этот интерес, композиторы писали монументальные полотна. Никому не приходилось спешить на последний автобус или в метро. И сейчас знатоки убеждают нас, что надо исполнять партитуры в том виде, в каком они писались композиторами столетия назад?
И, простите, кто, кроме вас, избранных, будет готов «высиживать» эти полотна? Молодёжь, которая на спектакли, длящиеся больше двух часов, не ходит? Да и многие зрители солидного возраста не отстают от молодёжи, умудряясь даже во время спектакля зависать в своих телефонах. По вашему мнению, надо стоять на своём, не делая ни шагу навстречу молодым людям – потенциально новым слушателям? Задушить оперу, как сумасшедшая мать, задушившая своё дитя в любящих объятиях?
Кому мы сделаем хорошо, если будем упорно ваять многочасовые полотна? Откуда мы возьмём этих самых готовых слушателей, способных выслушать от начала и до конца четырёх- или пятичасовую оперу? В зале Новосибирского театра оперы и балета 1460 мест, а таких стойких зрителей по всей Сибири и пятисот не наберётся.
Один мой приятель очень любит, прилетев в Питер, посетить несколько спектаклей маэстро Гергиева. Там всегда есть что-то новое, неизвестное (говорю без иронии), и вот всякий раз он мне говорит: «Знаешь, ничего, но зад сплющился. Вряд ли ещё раз пойду это слушать». На моё предложение послушать новую постановку «Онегина» он ответил: «Я его несколько раз слушал. Что там можно нового узнать?» Могу уверенно сказать, что ни одну арию или хор из тех полотен, что он смотрел-слушал, он не напоёт, не намычит даже у себя в голове. Он ходит как интеллигентный человек, расширяет свой музыкальный горизонт. Послушал то – галочка, послушал это – ещё одна галочка. В моём, не театральном, окружении таких двое.
Наша история показывает, что с этаким монументализмом и аутентичностью, оторванной от жизни, в последние два десятилетия прошлого века и первое десятилетие текущего мы изрядно растеряли оперную публику. Были спектакли, когда моя супруга, артистка балета, постоянно, как и все её коллеги, привлекалась к танцевальным сценам в операх, приходя домой, говорила: «Саша, сегодня в зале зрителей было меньше, чем нас на сцене и музыкантов в яме». Но зато всё было аутентично, как полагается.
Вообще, мне кажется, неинтеллигентно противопоставлять себя основной массе зрителей. Я бы тут перефразировал известное высказывание: «Это, товарищи, извините – культчванство».
Подытоживая, я хочу ещё раз поставить свой вопрос: «Что лучше для оперы, для слушателя? Делать всё, как когда-то было, или переформатировать всё в форму более понятную для современного слушателя, сохраняя при этом сюжет оперы и все ведущие номера?» Ответ, мне кажется, очевиден. Не надо делать из Чайковского, Глинки, Римского-Корсакова далее по списку чугунные памятники. Они, если мы хотим, чтобы их продолжали любить наши современники, должны оставаться для них современниками, я бы даже сказал – сверстниками.
Ещё один вопрос обнажила постановка «Евгения Онегина». Обвинения в адрес Кехмана в том, что он и не режиссёр вовсе, потому он априори поставить ничего не может. Странно. Кехман имеет диплом ГИТИСа, который, кстати, имеют в стране сотни специалистов, ничем не отличившихся. Диплом без таланта лишь документ о том, что вы прошли обучение, не более.
Владимир Абрамович, к его чести, в интервью автору этих строк заявил, что он не один, что он работает с командой:
он сам, Юлия Прохорова – профессиональный режиссёр, и один из ярких представителей питерской дирижёрской школы – Михаил Татарников. В чьём профессионализме здесь можно усомниться?
Кехман – из очень короткого списка театральных менеджеров, которые рискнули публично вмешаться в творческий процесс наряду с режиссёрами и дирижёрами. У него есть свои жёсткие коммерческие рамки, которые он привносит в подконтрольные ему постановки. Основная его задача – чтобы постановка, которая потешила самолюбие тех, кто её создал за государственные деньги, не оказалась в корзине. У него коммерческие критерии неразрывно связаны с его собственным представлением о том, каким должен быть спектакль, который его команда создаёт: красивым, светлым, динамичным, если хотите – вкусным. Чтобы зрителю на него хотелось прийти не один раз.
Честно говоря, я бы назвал Кехмана продюсером. У него большая насмотренность, необычайная чувствительность к тому, что надо сделать для успеха спектакля. Он не стесняется обсуждать со своими коллегами те или иные варианты решения постановочных вопросов. Он требователен к группе продвижения, изготовителям декораций, костюмов. Большую постановочную работу проделывают Юлия Прохорова и Михаил Татарников, но всё это происходит при самом активном контроле и участии самого Кехмана.
Я вот подумал: напиши, что продюсер спектакля – Кехман, так сразу вопросы исчезнут. Другое дело, что система театральных продюсеров не привита на нашу общественно-культурную почву. Де-факто их мало, но они есть. Де-юре, за исключением нескольких частных, их нет. Но ответьте на вопрос о том, кем был Дягилев. Продюсеры Стивен Спилберг, Джордж Лукас, Ридли Скотт. Вообще, по статусу продюсер более значим, чем режиссёр и музыкальный руководитель постановки. Другое дело, что в России эта должность, так уж назовём её, звучит по отношению к театру непривычно, относится скорее к кино и шоу-бизнесу. Мне кажется, это наша большая беда. Профессиональных режиссёров много, дирижёров, которые тонко чувствуют музыку, – меньше. Значительно меньше. Но вот если бы у нас были знатоки жанра – жёстко структурированные продюсеры, то и продукция профессиональных режиссёров и дирижёров «заходила» бы, что называется, гораздо большей зрительской аудитории.
Согласен, в стране должны исполняться оперы, балеты, близкие к аутентичности, многие из которых давно или вовсе не исполнялись. Но для этого есть, и слава богу, Валерий Гергиев. И те, кто хочет посмотреть что-то отличное от мейнстрима, – пожалуйста в Санкт-Петербург, Москву. Существует театральный туризм. Периферия вряд ли может серьёзно решить вопрос постановки вне мейнстримовских опер. Для этого там нет прежде всего необходимого для жизни спектакля числа знатоков и любителей оперы (напомню: зал НОВАТа на 1460 зрителей). Так или иначе, всё крутится вокруг двух-трёх десятков названий, на которые ходят обычные зрители. Тех, что на слуху. Плюс сегодня есть замечательные HD-съёмки спектаклей, которые можно увидеть в больших современных кинотеатрах.
И нашим знатокам. В настоящее время существует большое число аудио- и видеозаписей различных постановок оперы «Евгений Онегин» Чайковского. Что мешает вам наслаждаться полной версией оперы в уютном домашнем халате, с чашечкой ароматного кофе и партитурой оперы на коленях?
Ну а мне, как незнатоку, непозволительно, конечно, давать оценку собственно постановке и исполнителям, но как человеку, много видевшему, хотелось высказаться по поводу.
Первое и самое главное, наверное, что сейчас происходит со мной после целого ряда просмотров спектакля. Чем больше я его смотрю, тем больше хочется. Понятно, откуда такой зрительский накат. Прошло пять спектаклей. Обычно к этому времени ажиотаж начинает спадать, а тут нет. Пять аншлагов, билеты на шестой уже раскуплены. Заявлены показы марта, апреля, мая, тенденция та же. Активно пошла молодёжь – сработало сарафанное радио.
Знаю многих балетоманов, которые не ходили слушать оперу. А сейчас, поддавшись на уговоры своих друзей, которые спектакль уже видели, они купили билеты и, оставшись в полном восторге, пошли на ближайший концерт в зал имени Исидора Зака, послушали оперу «Опричник» – спектакль с нелёгкой сценической судьбой, получивший известность также благодаря поддержке Кехмана. Всё это говорит о том, что постановка «Евгения Онегина» попала в десятку.
Спектакль представил зрителям целую плеяду молодых имён. Конечно, в первую очередь это Кристина Калинина. Смело могу сказать: сегодня она одна из ярчайших Татьян, в ней совершенны и голос, и манеры, и артистизм. Алена Михаевич своей естественностью, жизненностью, голосом влюбила в себя слушателей. Константин Захаров и наш, пусть и бывший, Сергей Кузьмин – два великолепных Ленских. Артём Акимов – природный Онегин. Именно таким я его себе и представлял. Наконец, бас Никита Мухин, с первой большой постановки он стал востребован, уже принимает участие в подготовке оперы «Богема».
А великолепная скрипачка Ольга Волкова – душа Ленского с её наполненной светлой грустью проходкой через авансцену, исполняющая выраженную музыкальным языком арию Ленского. Такие находки могут быть подсказаны Господом. Казалось бы, ну что тут такого: обычный музыкальный антракт под смену декораций. Ан нет, он превратился в ярчайший номер, мини-спектакль одного музыканта – безмерно талантливой и очень обаятельной Ольги Волковой, которая без раскачки собрала два аншлага в большом и малом залах НОВАТа на своих концертах с оркестром театра и соло.
Наконец, ещё об одном человеке хочется сказать отдельно. Это дирижёр Михаил Петрович Татарников. Сначала его замечательный «Спартак», опера «Риголетто», имевшая феерический успех у публики, высочайшие оценки, которые заслужил оркестр под его управлением во время гастролей в Москве. Я уже писал о новом ярком прочтении им партитуры балета «Собор Парижской Богоматери», и вот сейчас, наконец, любимый им Чайковский. Он настолько тактично сделал купюры, поменял несколько частей оперы местами, что, уверен, сам композитор благословил бы такое прочтение лирических сцен. Я давненько не видел дирижёров, которые бы поднимались из ямы на сцену в насквозь мокром от пота костюме. Хотя у Михаила Петровича лишнего веса нет.
Вот, собственно, то, что я хотел бы написать по поводу «бескомпромиссных» суждений наших многообразованных критиков о тех своевольных действиях, которые допустил авторский состав, возглавляемый Владимиром Кехманом.
Так пусть и дальше идёт, не останавливаясь.
Александр Савин, портал КультВитамин, Новосибирск