6 ноября исполняется 130 лет со дня кончины великого русского композитора Петра Ильича Чайковского. Ушедшего в мир иной в самом расцвете своего огромного дарования. За до обиды совсем недолгую – всего 53 года – жизнь он оставил миру огромное творческое наследие: 440 музыкальных, свыше 160 литературных сочинений, более пяти тысяч писем. Подавляющая часть этого неоценимого документального богатства находится в главном хранилище наследия композитора – в музее-заповеднике Чайковского в подмосковном Клину. О том, почему его музыка и сегодня продолжает волновать миллионы людей земного шара, о постоянном поиске им ответов на «роковые вопросы бытия», о его жизни и смерти мы беседуем с музыковедом Адой Айнбиндер. Кандидат искусствоведения, хранитель архива Петра Ильича, научный руководитель Академического полного собрания сочинений композитора, автор недавно вышедшего второго издания её книги «Пётр Чайковский. Неугомонный фатум» из серии «Жизнь замечательных людей» в издательстве «Молодая гвардия».
– Никогда не было мысли о написании книги, – рассказывает Ада Григорьевна, – я занята в больших научных и издательских проектах. Академическое полное собрание сочинений Чайковского, которым ещё и руковожу, забирает все возможные ресурсы. Это был заказ от издательства «Молодая гвардия». В серии «ЖЗЛ» это уже четвёртая книга о композиторе, первая вышла ещё в годы Великой Отечественной войны. Исследование – это бесконечный процесс, в котором открываются новые источники, появляются новые методы и подходы в каждое историческое время.
– Кроме вполне понятного каждому любителю музыки восхищения личностью Петра Ильича вас, наверное, посещали моменты удивления, волновали какие-то ранее не предполагаемые открытия?
– Это книга о Чайковском, а не о моих впечатлениях. Поэтому стремилась к тому, чтобы читатель прожил жизнь Чайковского вместе с ним, а не со мной. Но всё равно избежать субъективности невозможно. При этом книга дала возможность рассматривать те или иные события жизни композитора комплексно, максимально включёнными в контекст. Так, для меня открылась совершенно иначе семья Чайковских. Удивительно, как, живя в разных местах, в заботе о собственных семьях, делах и проблемах, все члены семьи не только постоянно общались эпистолярно, но и принимали живейшее участие в жизни друг друга. Поражает то, как родные приняли жизненный выбор Петра Ильича. Он в 23 года оставил приносящую стабильный доход чиновничью службу, решив стать профессиональным музыкантом, – близкие были обеспокоены, но приняли выбор Петра Ильича. Никто тогда не мог знать, что Чайковский станет известным композитором, и это выглядело как шаг в никуда. Семья материально помогать Петру Ильичу не могла – его отец Илья Петрович был к этому времени разорён, а на попечении Петра были младшие дети – тринадцатилетние близнецы Анатолий и Модест. Тем не менее рискованность поступка сына и брата семья приняла не осуждая.
– В книге вы пишете, что вся жизнь Петра Ильича была наполнена борьбой, противостоянием судьбе, обстоятельствам. Здесь она в чём-то была схожа с жизнью немецкого гения Бетховена, которого, казалось, не обошла ни одна хворь, включая и полную глухоту. Но вот удивительный феномен – всё это не слишком отражалось на творчестве обоих гениев, создававших музыку, заражающую людей оптимизмом… Несмотря ни на что, у каждого из них рождались произведения, наполненные нежностью, лирической проникновенностью. Отсюда совсем не случайным выглядит замечание, высказанное как-то нашим современником – великим дирижёром Евгением Светлановым. Он справедливо утверждал, что от музыки Чайковского исходит какое-то неземное излучение, поражает её энергетика, сообщающая и исполнителям, и дирижёру ощущение небесного полёта…
– С этим стоит согласиться. Так называемый фатум преследовал Чайковского на протяжении его жизни, этот рок проявился по-разному практически во всех сочинениях композитора. Но нельзя сказать, что судьба в его жизни обязательно воплощалась как дамоклов меч, лишь в неизбежных страданиях. Дело в том, что по жизни ему невероятно везло на людей – Петра Юргенсона, Надежду фон Мекк, Николая Рубинштейна и многих других. Чайковский не знал, что такое предательство близких. Вообще, к нему рано пришло понимание собственного дара. Но одновременно этот дар он ощущал в себе как некий крест, который ему суждено нести по жизни. Что, конечно, находило выражение в его произведениях. К примеру, в опере «Орлеанская дева», где главный герой Иоанна (Жанна д’Арк), безграмотная девушка, пасущая овец, почувствовала своё призвание и пошла за ним, потому что не могла не пойти. Куда привел её путь? – На костёр.
– Известно, что он очень переживал неуспех премьер, если они случались, своих произведений. Дошло даже до того, что, услышав музыку балета Лео Делиба «Сильвиа», он вообще назвал своё «Лебединое озеро» говнецом, хотя, кажется, этот балет уже более полусотни лет украшает сцены театров всего мира. А особенно расстроился, когда не был понят даже другом и, как вы пишете в книге, антиподом, Римским-Корсаковым его неоспоримый шедевр – знаменитая Шестая симфония…
– Эта симфония была не понята не только Римским-Корсаковым. Тому были объективные причины – симфония не укладывалась в рамки представлений современников об этом жанре. Подобное стало появляться уже в XX веке. А так, конечно, для Чайковского было тяжело пережить то, что на фоне всеобщего обожания и любви публики его самое искреннее сочинение, «музыкальная исповедь», осталось непонятым.
– То есть, ощущение непонимания и одиночества его всё же посещало…
– Да! Тем не менее успех его творчества, которое он испытал, к счастью, при жизни, был всегда неоспорим.
– По поводу скоропостижной кончины 53-летнего композитора до сих пор множатся всякие небылицы. Для вас вопросов по этому поводу нет?
– Нет и быть не может. Документально подтверждена его смерть от холеры, свирепствующей тогда в Петербурге. Всё, что происходило с композитором, все решения врачей чётко соответствовали медицинскому протоколу того времени. Тем более что за этот год у Чайковского уже несколько раз была холерина – заболевание, которое могло быть как лёгкой формой холеры, так и острым желудочно-кишечным расстройством, внешне сходным с холерой.
– Как известно, многие называют его последнюю Шестую симфонию прощанием с жизнью – слишком похоронно, необычно для этого жанра (что вызвало критику музыковедов) она завершается.
– Это не совсем так. Ещё в 1891 году, возвращаясь со своих американских гастролей, на корабле в Атлантическом океане Чайковский вырвал несколько листов из тетради, в которой работал над оперой «Иоланта» и балетом «Щелкунчик», и сделал программную запись для произведения, которое назвал симфонией «Жизнь». Сочинения с таким названием композитор так и не создал – но очень многое в Шестой симфонии близко этим записям Петра Ильича. А вот «симфонией-реквиемом» и «прощанием с жизнью» она стала уже на девятый день после внезапной смерти Чайковского, когда, поменяв в ней целый ряд темпов и штрихов, ею продирижировал композитор и дирижёр Эдуард Направник.
Сам же Чайковский умирать после премьеры симфонии явно не собирался, у него было огромное количество планов, композиторских и дирижёрских, не говоря вообще о том, что он в принципе намеревался жить. И он создал Шестую симфонию как произведение о жизни, которая обязательно заканчивается смертью.
– Принято считать, что ежечасно в каком-нибудь уголке земли обязательно звучит музыка Чайковского. Это так?
– Действительно, Чайковский считается самым популярным и исполняемым композитором в мире, его музыка всюду узнаваема. Это в равной мере относится ко всем жанрам, в которых он работал: опера, балет, симфоническая, камерная музыка и др. Возможно, дело в особой универсальности его музыкального языка. Пётр Ильич всегда был и остаётся «своим» не только русским европейцем, не только человеком, но и композитором мира. И, кстати, став почти национальным творцом музыки в странах совсем другой культуры – в Японии и Китае.
– Не потому ли и Первый концерт для фортепиано с оркестром впервые был триумфально исполнен в США, а опера «Евгений Онегин» – в Германии…
– Не думаю, это скорее следствие, а не причина. Первый концерт решил исполнить впервые знаменитый пианист Ганс фон Бюлов – для Чайковского это было честью, в знак признательности Бюлову композитор посвятил ему это сочинение. Первый концерт стал популярен и в России, и в Европе, особенно после триумфального исполнения на Всемирной выставке в Париже 1878 года, где солировал Николай Рубинштейн.
«Евгений Онегин» впервые был поставлен именно в России и именно так, как хотел Чайковский, – как ученический спектакль Московской консерватории, и он почти сразу вышел на Императорскую сцену, стал исполняться и в частных и даже любительских труппах. При жизни композитора «Онегин» никогда не уходил из репертуара. При его жизни опера была поставлена в Праге, а затем и в Гамбурге, где ею дирижировал в будущем великий композитор-симфонист уже следующего поколения – Густав Малер.
– Как просто человек он лично вас заинтересовал?
– Конечно, Чайковский невероятно яркий человек, сложный, эмоциональный, очень остроумный. Он был абсолютно открыт миру, интересовался не только собственным творчеством и музыкой в целом, но всем – от литературы и истории до зоологии, астрономии и достижений технического прогресса.
– Подмосковный Клин, в котором Пётр Ильич прожил совсем немного, поистине стал меккой, куда съезжаются не только лучшие музыканты страны и мира, потомки семьи Чайковских. Можно сказать, сам факт хоть и недолгой здесь жизни композитора наложил заметный отпечаток на весь облик города. Теперь это совсем не провинция. Клинчане всех поколений с огромным энтузиазмом посещают концерты, посвящённые его творчеству, творчеству композиторов мирового уровня. Произошёл заметный духовный подъём местного населения – люди получают огромный позитивный заряд, приобщаясь к серьёзной классической музыке, вызывающий понятную зависть в других уголках страны.
– Музей-заповедник П.И. Чайковского в Клину – первый мемориальный музей в России и один из старейших в мире. В этом году он отметит своё 129-летие. Это настоящее место паломничества музыкантов и любителей музыки со всего мира, а также центр сохранения и изучения наследия Чайковского, уникальный комплекс, по сути, не имеющий мировых аналогов. Всем этим мы обязаны основателю музея – младшему брату композитора Модесту Ильичу Чайковскому.
– Ваша мать, светлой памяти которой вы посвятили книгу, известная миру учёный-музыковед Полина Ефимовна Вайдман, по праву доверившая вам своё многолетнее дело сохранения архива великого композитора, как-то мне признавалась: «Ежегодно приезжая в Александро-Невскую лавру, я надолго останавливаюсь у могилы Чайковского, чтобы снова и снова внимательно вглядеться в его надгробный памятник». Вспомнила, что однажды, когда вместе с ней туда приехали обожающие композитора японцы, один из них, заметив слезу на щеке Полины Ефимовны, участливо спросил: «Вам его жаль?» Разве могла она объяснить ему, как точно изобразил Петра Ильича скульптор Каменский? Этот оголённый торс и два ангела, разделённые чертой жизни и смерти: один к ней подталкивает, а другой манит. И над всем этим безумный взгляд Чайковского. Не зря ведь один из его братьев воскликнул: «Какой потрясающий памятник! Петя как живой!» «Для меня лично памятник – это символ, – добавила Полина Ефимовна, – эта черта – как неизвестность и неизбежность расплаты, которых он всю жизнь боялся. И будет ли Суд – это вечная тема для него. Величайшего страдальца, пропустившего через свою душу и сердце все печали Мира, все человеческие эмоции, которые он и выразил в своём творчестве…»
И, добавим, так остро волнующем, заставляющем сопереживать ему и по сей день миллионы почитателей. Справедливо считающих его музыку воистину царским подарком человечеству.