Родилась в Омске, где в настоящее время и проживает. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького. Публиковалась в журналах: «Арион», «День и ночь», «Дети Ра», «Сибирские огни» и др. Автор нескольких стихотворных сборников.
***
Под топот каурых, гнедых, вороных
замедленным солнечным диском под дых
ударена степь, опрокинута в пыль,
и небо оранжево ржавит ковыль.
И небо, и степь под присмотром орла,
тропа, что коней к водопою вела
в закатном чаду раскалённых, как медь,
солёных от пота, уставших лететь.
И с ходу разбит водомерный покой…
Копыта, копыта и шеи дугой,
и мокрые гривы, дугою летя,
достанут туда, где начало дождя.
Начало дождя над степным сушняком…
Тропа поперхнулась полынным дымком.
Горячие звёзды горячих коней
восходят над степью и тают над ней…
***
За окном вагонным светает
потихонечку, не всерьёз.
Встречный поезд… а в нём мелькает
двадцать пятый кадр берёз.
Отпечатался на сетчатке,
потускнел, как неясный сон.
Всё в порядке, мой друг, в порядке,
просто дробно дрожит вагон.
Просто клацает и грохочет
не закрытая плотно дверь.
И мерещится между прочих
двадцать пятый кадр потерь.
***
Я только подумала: «Слишком тепло…»
И тут же дождя ледяное стило
стирает границы предметов.
Теряются мокрые листья в саду,
и я, растерявшись, обратно иду,
по-летнему тонко одета.
Шафраны ещё по привычке ярки,
Оранжево-крепкие, как позвонки,
сквозь тело тепла проступают.
И тает тепло – ты о нём не тужи,
и дождь, на лету замерзая, кружит,
и падает он, и не тает.
А разве бывает, чтоб слишком тепло?
Пригреешься только – пургой замело…
Последними – эти шафраны.
И перемещается лето туда,
где южные скалы утюжит вода…
Но как же внезапно и рано!
***
Вот мы, ценители сонетов,
вершим какие-нибудь вирши,
а возле биотуалетов
угрюмо горбятся кассирши.
Вот мы таланты зарываем
и пропиваем по пивнушкам.
Потом бежим и отливаем
почти в подол почти старушкам.
Их возраст неопределённый
в цветастых платьицах немодных
стоит, как запах раскалённый –
особняком, но принародно.
А может, скоро ли, нескоро,
как в притче – нет пути обратно,
мы, прихлебатели мирского,
здесь в телогрейках встанем ватных.
А вечером… нет, не за хлебом
пойдём, хромая некрасиво,
стараясь не смотреть на небо,
на этот синий, синий, синий…
***
Сургуч на свитке времён
прочен только на вид.
Мчится поезд, а в нём
один-то вагон стоит.
Как это может быть?
Катятся все, а он –
древний дым ворожбы,
высохший лексикон.
Рядом поёт ресторан,
скрипит, гнусавит плацкарт.
Несётся зелёный ряд,
трясётся зелёный ряд,
а в нём-то один вагон,
в котором не говорят.
Я через него бегом,
а медленно, как во сне…
Я только одним глазком
в сумерки за окном…
Там пристальный свет луны –
обе её стороны.
Ни деревца, ни ветерка…
И слышно издалека
тающий на лету
поезда перестук…
Вот-вот он исчезнет совсем
и не исчезает никак.