Во Франции, в департаменте Вандея, при впадении реки Ви в Бискайский залив, в скромном курортном городке Сен-Жиль-Круа-де-Ви, пасмурным ветреным днём в парке на набережной при большом стечении местных жителей под музыку Чайковского из репродукторов (парадоксально к месту и неожиданно звучал фрагмент из увертюры «1812 год» с цитированной там «Марсельезой») небольшой подъёмный кран оторвал от земли деревянный ящик с надписью «Россия–Франции».
Из ладно сбитого из струганых досок короба вдруг хлынули струи воды (след непрестанных дождей?) и заблистали на миг в луче выглянувшего солнца. Словно окроплённая небесным прикосновением, открылась вдруг в солнечное – средь драматических облаков – мгновение скульптура Марины Цветаевой в бронзе.
Марина Ивановна была здесь, как и Сергей Прокофьев и Константин Бальмонт. В 1926 году она провела целых полгода в курортном городке Сен-Жиль-сюр-Ви, который влился позднее в нынешний Сен-Жиль-Круа-де-Ви. Есть здесь и Аллея Марины Цветаевой, которую в 1993 году открывал Александр Солженицын.
Мэр города, приветствуя приглашённый на Атлантическое побережье французской стороной памятник работы Зураба Церетели, говорил, что в эти минуты Сен-Жиль-Круа-де-Ви обретает мировое звучание и вместе с этим – он надеется – международное значение.
Мэр объявил о решении города в знак искренней признательности скульптору назвать одну из здешних площадей в его честь. Это будет уже вторая площадь Церетели во Франции. Первая – в городе Плоэрмель, где в 2006 году установили созданную президентом Российской академии художеств скульптура Папы Иоанна Павла Второго. В 2010 году в городе Кондом открыли скульптурную композицию Церетели «Мушкетёры». Ещё ранее, в 2004 году, в городе Агда установлен памятник Оноре де Бальзаку – сложная многофигурная композиция, в которой великий французский писатель представлен в окружении своих созданий. С 1994 года в коллекции парижской штаб-квартиры ЮНЕСКО находится ещё одна работа Церетели (посла доброй воли ЮНЕСКО, кавалера высших французских орденов) – авторская копия скульптурной композиции «Рождение Нового Человека», посвящённой 500-летию плавания Христофора Колумба. Словом, многое и глубоко связывает с Францией Зураба Константиновича Церетели: и оказавшиеся в Париже его близкие родственники – семья Андроникашвили, и непосредственное творческое общение с Пабло Пикассо и Марком Шагалом, искренне приветствовавшими дар молодого художника…
Скульптурная композиция в память великого трагического поэта России установлена в год 120-летия со дня рождения Марины Цветаевой. Невысокий круглый трёхступенчатый подиум (его нельзя назвать постаментом) включён в другой круг-основание из неполированных гранитных плит. Круги восходят (круги жизни? круги ада?) малозаметными уступами к бронзовой плите, на которой бронзовая скамья, и Цветаева на этой скамье. Но чтобы подняться на подиум, войти, сделать первый шаг к поэту, нужны усилия.
Бронзовая Цветаева на парковой скамейке – строгая, узнаваемая, с прямой спиной, с розой в правой руке, босая («Не стыдись, страна Россия! Ангелы – всегда босые...»). Несколько книг делят скамью надвое: правая половина свободна. Возникает ощущение одиночества. Взгляд устремлён к символически звучащей розе, будто к горящей свече или вовсе к кресту. Это взгляд-ожидание, обращённый в себя и в невидимый, или видимый только ей, Марине Цветаевой, мир – иной, другой, родной, непорочно близкий («Мы на заре клянёмся только розой» – её строка).
Жизнь Цветаевой прекрасна любовью, высокой серьёзностью, ранящей глубиной чувства.
Это состояние любви и одиночества, поразительной ясности в отношениях со словом и строгости во всём, что касается людей и поэзии, строгости и доброты удивительно почувствовал скульптор.
При взгляде на фигуру Цветаевой, вернувшейся во Францию, чтобы напоминать здесь о России, возникает чувство тишины. Напрягающей тишины, собирающей тишины – Тише, тише, тише, век мой громкий! За меня потоки – и потомки…
Река у босых ног Цветаевой будто бесшумна, а доносящийся гул океанских волн слышится мировым звуковым «пологом», охраняющим тишину поэта.
Толпа горожан тотчас по завершении торжественной церемонии окружила Цветаеву. Каждый норовил присесть на скамью рядом с ней, «развести» её одиночество. Конечно, такое будет не каждый день, но непременно кто-нибудь поздним вечером или ярким днём придёт сюда, и не один, навестить Цветаеву, посидеть с нею рядом, прислушаться к её тишине – «Я не влюблена в себя, я влюблена в эту работу: слушание. Если бы другой также дал мне слушать себя, как я сама даю… я бы так слушала другого. О других мне остаётся только одно: гадать».
Гадаем и мы о Цветаевой, приникая к её стихам и прозе, что у Цветаевой тоже стихи. И вот теперь гадаем о ней, всматриваясь в скульптуру Церетели, прислушиваясь к ней.
«Джоконда – абсолют (размышляла Цветаева). Леонардо, нам Джоконду давший – великий вопросительный знак… За пределами творения (явленного!) ещё целая бездна – творец: весь творческий хаос, всё небо, все недра, все завтра, все звёзды – всё, обрываемое здесь земною смертию»…
Произведение искусства отвечает, живая судьба спрашивает, убеждённо полагала Цветаева. Творению она предпочитала творца. И вот художник из нового времени обращается к ней и как к творцу, и как к творению. И здесь уже не о предпочтениях речь. Творец как творение преследует и волнует нового художника, влечёт его за собой в художественном времени.
В 2000 году Зураб Церетели создал горельефный портрет Цветаевой в бронзе. Тогда составился триптих горельефных портретов: Анна Ахматова, Александр Блок, Марина Цветаева. Дивный ансамбль! И здесь Цветаева на скамейке, и здесь с розой в руке. Но как изменился образ! В портрете 2000 года – камерном – это влюблённая женщина, вдыхающая аромат розы, прикрывшая глаза, откинувшаяся на спинку скамьи. Она – вся восторг и смятение. А роза в её руке живая, со множеством листочков, словно и вправду благоухает и пьянит.
Не то Цветаева, слушающая голос океана. Конечно, иной жанр: уже не камерный портрет, а парковая скульптурная композиция, где фигура высотой около двух метров. Но ни в этом только главное различие двух Цветаевых Зураба Церетели.
Цветаева на французской земле – произведение, в сущности, символистское. Здесь исторический персонаж воспринят художником и любовно передан нам как идеал творчества, идеал женщины, как знак трагедии и любви. Оттого и роза в руке Цветаевой видится как крест – крест судьбы, крест любви, крест творчества.
Есть у Марины Цветаевой строки, относящиеся к 1920 году: …О, знать, что и в пору снегов Не будет мой холм без цветов.
Памятник русскому поэту во Франции – и есть те цветы во все времена года.
, профессор, заслуженный деятель искусств, действительный член Российской академии художеств, СЕН-ЖИЛЬ-КРУА-ДЕ-ВИ–МОСКВА