Я вообще не могу запомнить ничей телефонный номер. А кто-то легко воспроизведёт много номеров по памяти. Некоторые это делают из-за цвета.
Кто-то просто запоминает их по цветовому коду, который возникает у них в голове. (Но этот же код всё равно надо держать в уме?)
Где-то однажды прочитал: «Я могу запомнить не только цифры, но и цветовой ряд, который вспыхивает для меня, когда я вижу этот порядок цифр».
Причём если на слух – то это почти не работает: номер телефона надо увидеть на листке или на экране компьютера.
Некоторые идут ещё дальше: для кого-то слово «апрель» белое (какой же он белый, когда он серый и синий?), а буква «к» кажется им хрустящей или холодной.
Вот опять кто-то пишет: «Буква «п» мне кажется необъяснимо пухлой, воздушной и мягкой». (Тоже мне, нашли зефир. Недословесный зефир, недоморфемная пастила.)
А кто-то ушёл совсем далеко по этой дороге. Им даже само слово «дорога» кажется слишком твёрдым, чтобы жевать. А вот «облако» можно жевать – это слово сырое, холодное.
(Вспыхивают слова в голове, переливаются: холодные, твёрдые, синие.)
Хороший, сформулированный одним синестетиком образ: такие люди, они как смартфоны новой модели, брошенные в ящик, где кнопочные телефоны: слишком тонкие, слишком хрупкие, плохо держат заряд. Покраснел шкалой батареи – и хлоп в электронный обморок. Ищи зарядку, втыкай в обессилевший аппарат, через несколько минут забрезжит сознание, зажжётся экран: глотает жадно, горемыка, свой переменный ток.
Накормили его через шланг (а кажется, что прямо с ложечки) – вроде пришёл в себя, болезный, окреп. Но всё это ненадолго.
...А кому-то вообще снится несуществующий цвет.
Ну нет его такого в природе.
Этот цвет не про цвет, а про плотность, про квантовые его составляющие частицы, про температуру и звук.
Цвет 36 и 6, цвет forte-fortissimo, цвет piano.
(Как говорила моя прабабушка: «Каждый сходит с ума по-своему».)
Классическое стихотворение Артюра Рембо. «Гласные».
Чёрный – А, белый – Е, красный – И, У – зелёный,
Синий – О. Как они появились на свет?
А – из полчища мух, что, как чёрный корсет,
Облепили отбросы в канаве зловонной,
Из лагун темноты; Е – туманный рассвет,
Свежесть горных вершин и холстов побелённых;
И – кровавый пузырь на губах исступлённых,
Покаянье похмельное, яростный бред.
У – морей бирюза, их божественный рокот,
Пастбищ знойный покой, в травах скошенных стрёкот
И алхимика лоб, что мерцает в ночи;
О – небес кларион, полный звуков нездешних,
Тишина в мире ангелов, в далях безбрежных;
О – Омега, очей голубые лучи!
Поди проверь – так ли он действительно видел эти звуки и буквы. Вот, например, «о» – там возникнет вдруг кларион. А где Рембо мог его слышать? S-образный инструмент, похожий на современную трубу, но имеющий меньшее расширение и более толстые стенки и тяжёлый мундштук (читаю), впервые появился в XIV веке. А потом, наверное, уже вышел из употребления. Хотя в тексте именно он: O, suprême Clairon plein des strideurs étranges. Впрочем, может, Рембо имел в виду просто условный медный духовой инструмент?
А если ему показать наше «щ»?
Ах да. «Щ» – это ж согласный.