Валерий Воронин
Валерий Владимирович Воронин – поэт, прозаик, популярный писатель, исследователь, участвующий в поиске исторических артефактов, член Союза писателей России. Автор популярных исторических серий: трилогий «Великое переселение», «Русский мост» (издание серии продолжается), дилогии «Голубиная книга», исторической серии «Тайны империи», поэтических сборников: «Жёлтый лист на чёрном фоне – золотой», «Крымский круг», «Каштановый мёд». Живёт в Севастополе.
* * *
Золотом сбегает с гор вода,
Осень мой нарушила покой,
Сизая, как горлица, звезда,
Яликом скользнула над рекой.
Я засыпал листьями песок,
Толстым слоем золотых монет,
Если плыть всё время на восток,
Боль души осядет в тину лет.
Ясен день в безветрии кружил,
Лучший день из тысячи других,
Юная звезда, набравшись сил,
Берег мой покинула на миг.
Лёгкое касание к судьбе…
Южный обрис Крыма – путь к тебе.
Золотом сбегает с гор вода,
Осень мой нарушила покой,
Сизая, как горлица, звезда,
Яликом скользнула над рекой.
Я засыпал листьями песок,
Толстым слоем золотых монет,
Если плыть всё время на восток,
Боль души осядет в тину лет.
Ясен день в безветрии кружил,
Лучший день из тысячи других,
Юная звезда, набравшись сил,
Берег мой покинула на миг.
Лёгкое касание к судьбе…
Южный обрис Крыма – путь к тебе.
Никольский храм
По аллее, ведущей в небо,
Где живёт в пирамиде храм,
В золотом бесконечье хлеба
Дышит памятью каждая грань.
За аллеей, куда ни глянешь,
От крестов усмиряется дух,
В просинь колос лучами тянет,
Чёрный клин развернулся на юг.
Не постичь этой вечной дали,
Ни пером и ни духом чужим,
Только русские умирали
За отеческий, горький дым.
Он разлился, растёкся сутью,
Но восходит, спасённый им,
Над Никольским каждое утро
Золотой, во всё небо, нимб.
И в назначенный час разводит
Часовых святой Николай,
Гренадёры стоят у входа
В православный небесный рай.
Где живёт в пирамиде храм,
В золотом бесконечье хлеба
Дышит памятью каждая грань.
За аллеей, куда ни глянешь,
От крестов усмиряется дух,
В просинь колос лучами тянет,
Чёрный клин развернулся на юг.
Не постичь этой вечной дали,
Ни пером и ни духом чужим,
Только русские умирали
За отеческий, горький дым.
Он разлился, растёкся сутью,
Но восходит, спасённый им,
Над Никольским каждое утро
Золотой, во всё небо, нимб.
И в назначенный час разводит
Часовых святой Николай,
Гренадёры стоят у входа
В православный небесный рай.
Севастополь
триптих1. Белый город
Город за морем в кирпичной коре,
В белом мелу.
Я растворяюсь в неравной игре,
В равном бою.
Как проиграть этим клёнам немым?
Сущий пустяк.
В жилистых ветках разносится дым
Вместо огня.
В белом дыму коронованный парк,
Как на духу.
Дворник сметает асфальтовый тальк,
Тая в пуху.
Ты не гадай на молочном дыму,
В белом вине,
Бродит с метлой, обметая кору,
Осень во мне.
2. Севастопольский вальс
Севастопольский вальс,
Я волнуюсь волной,
Этот призрачный шанс
Мне остался с тобой.
Над Нахимовым плач,
Чаек белая тень,
Невесомый скрипач,
Золотая капель,
На погонных полях
Этих звёздочек плен,
Как в чужих берегах
Подмосковная тень.
Севастопольский вальс,
Севастопольский дым,
Я с тобою сейчас,
И всегда я один.
3. Прощай, Севастополь
Б. Окуджаве
Прощай, Севастополь, мористей, мористей…
Тускнеют твои офицерские звёзды,
И падают, падают мокрые листья,
Засыпав порталы шуршащей коростой.
Мы, кажется, снова уходим, уходим,
Напившись сухого вина из колодца,
Рассыпав себя по дворам позолотой,
Холодной погодой. Безродно, безродно.
Прощай, Севастополь!
Щетинится якорь,
Тебя не сдают, лишь слегка изменяют,
Погонные звёздочки в бухту – на память,
Пунцовые розочки – в жёлтую слякоть.
Прощай, Севастополь…
Маршевая песня
В двенадцать грохнул холостой,
И пушкари закрыли уши,
Ласкает дым пороховой
Слегка просоленные души.
Мой Севастополь сыт и пьян
Надеждой, Верой и Любовью,
Но бастионный барабан
Бьёт из небес походной дробью.
Давай помянем по второй,
Такой же горькой, как и первой,
Ещё зовёт последний бой,
И холостой щекочет нервы.
Легка пушкарская рука,
Зенит раскачивает небо,
А папиросины – века
Сгорают серебристым пеплом.
Немым воспоминаньем лет
На равелины – бескозырки,
Слетают трепетаньем лент
Пороховые белокрылки.
В двенадцать грохнул холостой,
И пушкари закрыли уши,
По тишине Большой Морской
Плывут просоленные души.
И пушкари закрыли уши,
Ласкает дым пороховой
Слегка просоленные души.
Мой Севастополь сыт и пьян
Надеждой, Верой и Любовью,
Но бастионный барабан
Бьёт из небес походной дробью.
Давай помянем по второй,
Такой же горькой, как и первой,
Ещё зовёт последний бой,
И холостой щекочет нервы.
Легка пушкарская рука,
Зенит раскачивает небо,
А папиросины – века
Сгорают серебристым пеплом.
Немым воспоминаньем лет
На равелины – бескозырки,
Слетают трепетаньем лент
Пороховые белокрылки.
В двенадцать грохнул холостой,
И пушкари закрыли уши,
По тишине Большой Морской
Плывут просоленные души.
«Звезда Эль»
Над облаком, восточней Роман Коша
В мерцании космических систем,
Из пепла, но на пепел непохожий,
Рождается российский Вифлеем.
Пронзает луч мгновения и судьбы,
Творя из невозможного миры,
В них воскресают неподвластной сутью
Истоптанные, старые дворы.
И дальше, где утерянное нечто,
И глубже, где упавшие совсем.
Пред Таврией мечтой от века вечной
Рождается из пепла Вифлеем.
Взволнован Роман Кош ночным виденьем:
В немеркнущих зарницах колыбель,
Звезда ниспосылает озареньем
Своё божественное имя – Эль.
Ладонь подставь под вещее творенье,
Своё воображение будя,
Над облаком, небесным откровеньем
Играет непорочное Дитя.
В мерцании космических систем,
Из пепла, но на пепел непохожий,
Рождается российский Вифлеем.
Пронзает луч мгновения и судьбы,
Творя из невозможного миры,
В них воскресают неподвластной сутью
Истоптанные, старые дворы.
И дальше, где утерянное нечто,
И глубже, где упавшие совсем.
Пред Таврией мечтой от века вечной
Рождается из пепла Вифлеем.
Взволнован Роман Кош ночным виденьем:
В немеркнущих зарницах колыбель,
Звезда ниспосылает озареньем
Своё божественное имя – Эль.
Ладонь подставь под вещее творенье,
Своё воображение будя,
Над облаком, небесным откровеньем
Играет непорочное Дитя.
Солнечный берег
триптих
1. Байдарский перевал
Ты осталась там, где солнце,
Где магнолии лоснятся,
Отдаваясь жарким взглядам,
Оставаясь рядом с тенью.
Но моё окно выходит
Лишь на запад, где провалы,
И горит в короне неги
Перевал с туманной ленью.
Седловина с серым шерпом,
Ты встречала с дымной волей,
И свободою паденья
В затуманенных высотах.
На Байдарском перевале
Мы смеялись и плевали
На форосские забавы
С солнцем, морем в синих сотах.
За оконным перевалом
В обнажённом серпантине
Ты летала над туманом
И купалась в брызгах дня.
Я тебя оставил летом,
Я тебя запомнил ночью,
Я тебя увидел точкой,
Там, где ты ушла в себя.
2. Феолента*
Белый архангел с сиреневой лентой,
Белопогонник в бурке, из бывших,
Ты мой последний сезонник на лето,
Всё рассказавший и всё разрешивший.
Я называю тебя сном без ночи,
Белым сном, белым с сиреневой лентой,
Пляшущей ветром над пляжем песочным,
Я называю тебя – Феолентой.
Белый архангел, явись и останься
Строчкой сирени с невыцветшим блеском,
Я ощущаю себя, как и раньше,
В солнечных скалах чернильным гротеском.
В гроте разносится пылью и пеной
Полушампанская зеленоглазость,
Я поглотился сиреневым пленом –
Ты растворилась сиреневой лаской.
___________
* от мыса Феолент.
В старину это место именовалось Земля Девы (Део + ленд), отсюда образовалось современное название – Феолент (Фиолент).
1. Байдарский перевал
Ты осталась там, где солнце,
Где магнолии лоснятся,
Отдаваясь жарким взглядам,
Оставаясь рядом с тенью.
Но моё окно выходит
Лишь на запад, где провалы,
И горит в короне неги
Перевал с туманной ленью.
Седловина с серым шерпом,
Ты встречала с дымной волей,
И свободою паденья
В затуманенных высотах.
На Байдарском перевале
Мы смеялись и плевали
На форосские забавы
С солнцем, морем в синих сотах.
За оконным перевалом
В обнажённом серпантине
Ты летала над туманом
И купалась в брызгах дня.
Я тебя оставил летом,
Я тебя запомнил ночью,
Я тебя увидел точкой,
Там, где ты ушла в себя.
2. Феолента*
Белый архангел с сиреневой лентой,
Белопогонник в бурке, из бывших,
Ты мой последний сезонник на лето,
Всё рассказавший и всё разрешивший.
Я называю тебя сном без ночи,
Белым сном, белым с сиреневой лентой,
Пляшущей ветром над пляжем песочным,
Я называю тебя – Феолентой.
Белый архангел, явись и останься
Строчкой сирени с невыцветшим блеском,
Я ощущаю себя, как и раньше,
В солнечных скалах чернильным гротеском.
В гроте разносится пылью и пеной
Полушампанская зеленоглазость,
Я поглотился сиреневым пленом –
Ты растворилась сиреневой лаской.
___________
* от мыса Феолент.
В старину это место именовалось Земля Девы (Део + ленд), отсюда образовалось современное название – Феолент (Фиолент).
3. Кичкине
Когда растает солнце над яйлою,
И Кичкине укроется тенями,
Мы убежим фасонными полями
За шляпную забывчивость покроя.
Забудем о фаянсовом рассвете,
В чужой холодный мир откроем двери,
Напьёмся тьмы – до полноты потери,
И канем в позолоченной карете.
Чтобы родиться в хлопотной заре,
За сутки до Всемирного потопа,
За двести лет до сотворенья рока,
За поцелуй в морозном декабре.
Когда растает солнце над яйлою,
И Кичкине укроется тенями,
Мы убежим фасонными полями
За шляпную забывчивость покроя.
Забудем о фаянсовом рассвете,
В чужой холодный мир откроем двери,
Напьёмся тьмы – до полноты потери,
И канем в позолоченной карете.
Чтобы родиться в хлопотной заре,
За сутки до Всемирного потопа,
За двести лет до сотворенья рока,
За поцелуй в морозном декабре.
Балаклава
триптих
1. Город символов
Город символов в каменной кладке
Недоступный лежал и остывший,
Под туманом в бумажной подкладке
Колыхался водою почившей.
Я пытался очистить фасады
От крикливого южного ветра,
Я пытался разгладить заплаты
На фундаментах прошлого века.
Силуэт босоногой гречанки
Вдруг явился на выступе камня,
Но осыпался пылью песчаной
На ступени земного желанья.
Город символов, город знаменья,
Мне дарил колыханием танца
Не забытую гибкость мгновенья,
Неразгаданный шарм декаданса.
2. Балаклавские волны
Как прожить эту осень?
В лепестках поседевших небес,
Где трепещет полуденный лес
И срывается озимь.
Балаклавская бухта,
Остывая под серым дождём,
Наполняется хрупким теплом
Журавлиного пуха.
Как прожить эту осень?
В запотевших витринах кафе,
Где тревога разлита на всех
И не надо вопросов…
Моросящий невольник
Разбавляет собой каберне,
Оставляя на мокром столе
Балаклавские волны.
3. Я расплатился
Я расплатился извечной болью,
Я расплатился с тобой – духами,
Я расплатился с самим собою –
Стихами.
Над старым городом – старые песни,
Да и не песни вовсе, а руки,
Вдруг потянувшиеся к разлуке
Свечами.
Я прорываюсь – оставь записку,
Что ты ушла в магазин, за хлебом,
А мне осталось купить по списку –
Клин неба.
И тихо вянет на крайней полке,
Где замерзают следы и тени
Моё, проколотое иголкой,
Сомненье.
Я расплатился с тобою светом,
Да и не светом, морскою водою,
С рябинкой, в солнечных эполетах,
Живою.
1. Город символов
Город символов в каменной кладке
Недоступный лежал и остывший,
Под туманом в бумажной подкладке
Колыхался водою почившей.
Я пытался очистить фасады
От крикливого южного ветра,
Я пытался разгладить заплаты
На фундаментах прошлого века.
Силуэт босоногой гречанки
Вдруг явился на выступе камня,
Но осыпался пылью песчаной
На ступени земного желанья.
Город символов, город знаменья,
Мне дарил колыханием танца
Не забытую гибкость мгновенья,
Неразгаданный шарм декаданса.
2. Балаклавские волны
Как прожить эту осень?
В лепестках поседевших небес,
Где трепещет полуденный лес
И срывается озимь.
Балаклавская бухта,
Остывая под серым дождём,
Наполняется хрупким теплом
Журавлиного пуха.
Как прожить эту осень?
В запотевших витринах кафе,
Где тревога разлита на всех
И не надо вопросов…
Моросящий невольник
Разбавляет собой каберне,
Оставляя на мокром столе
Балаклавские волны.
3. Я расплатился
Я расплатился извечной болью,
Я расплатился с тобой – духами,
Я расплатился с самим собою –
Стихами.
Над старым городом – старые песни,
Да и не песни вовсе, а руки,
Вдруг потянувшиеся к разлуке
Свечами.
Я прорываюсь – оставь записку,
Что ты ушла в магазин, за хлебом,
А мне осталось купить по списку –
Клин неба.
И тихо вянет на крайней полке,
Где замерзают следы и тени
Моё, проколотое иголкой,
Сомненье.
Я расплатился с тобою светом,
Да и не светом, морскою водою,
С рябинкой, в солнечных эполетах,
Живою.