О пионерах Каа-Хемского разреза
Помнит Кадырги, как рвануло в осенней степи и подняло над её рыжей спиной чёрный султан дыма, смешанного с землёй. Шарахнулась в сторону пасшаяся вдалеке серая отара овец, напуганная неслыханным здесь ранее громом. Взмыл на дыбы каурый жеребец под чабаном, и не в силах его сдержать, пастух отдался на волю лошади, оглядываясь туда, где раз за разом ещё трижды ухнуло и взметнулись в синее небо земляные фонтаны.
Кадырги, приехавший из села на открытие угольного разреза, ждал этого момента. И всё же неожиданным был миг, когда содрогнулась под ногами земля, когда густой, настоянный на увядающих травах воздух глухо лопнул под ударами невиданной силы и эхо покатилось по степи. Здесь начинался Каа-Хемский угольный разрез. Здесь же и горняцкая биография Кадырги Куулара. Не одну тонну аммонита перетаскал он на своих плечах с автомашины к скважинам, работая поначалу подсобным рабочим. И уж не молод был в то время, а всё, как мальчишка, дивился на пёстрые наклейки аккуратно упакованных взрывчатых веществ, на яркие змейки бикфордова шнура. С завистью и с нескрываемым уважением смотрел на людей, работающих с этими предметами, вызывавшими в сознании Куулара картины военных дней, виденные в кино или навеянные прочитанными книгами. Ему казалось, что они, эти сапёры мирных дней, как никто другой на разрезе, любят и понимают свой труд, нутром чувствуют живое напряжение горняцких будней и умеют в горячее время ответственнее и лучше всех провести свои огневые операции, которые во многом облегчают работу даже таким сильным машинам, как экскаваторы. Ему нравилась деловитая торопливость взрывников, завершающих подготовку к взрыву и работающих на притихшем, всеми покинутом полигоне. Его волновали торжественно-молчаливые минуты ожидания громогласного эха.
И быть бы Куулару взрывником, да приглянулся он буровому мастеру Воронину. Добрый и весёлый был этот Воронин. А уж Мастер – каких поискать! Смотришь, как орудует он рычагами, и кажется, что не мотор вращает буровую штангу, а руки Василия Ефимовича, натруженные и сильные, крутят бур и вбивают его всё глубже и глубже в землю.
Расторопный и крепко сложенный, Кадырги быстро усвоил несложные обязанности помощника машиниста бурового станка. Надвигалась зима. Уголь Каа-Хема ждали в городах и селах Тувы, а особенно в её степных районах, где на чабанских стоянках и на животноводческих фермах зимуют семьями тысячи людей. А в разрезе дела шли туго: не хватало специалистов, малопроизводительной была техника. Первые же уступы, по которым надо было шагнуть в богатую подземную кладовую, преподнесли сюрприз. Им стал верхний слой, состоящий из крепчайшего, тысячелетиями спрессованного песчаника. По 12 часов упорно долбил и сверлил неподатливый грунт маломощный электропневматический буровой станок СБМК.
Когда добрались наконец до угольного пласта, наступили холода. Как подобает, торжественно отгрузили и отправили с нового разреза ещё тёпленький после взрыва уголёк, порадовались такому случаю. Однако до настоящего праздника было ещё далеко. Устаревшая техника то и дело выходила из строя, запчастей не хватало, не было бытовок, мастерских.
Невесело в эти дни было на душе у Куулара. Придёт утром, станет у станка, глянет вокруг на пустынную белую степь и подумает: а не лучше ли в чабаны податься? Там тёплая юрта, горячий чай, мудрые разговоры стариков. Здесь же – только первые шаги и ни одного без посторонней помощи. Как раздумаешься, так и вовсе хандра нападает. Но подойдёт Воронин, улыбнётся открытой улыбкой, понимающе похлопает по плечу и, относя всё к технике, скажет простые, душевные слова:
– Не тужи, Кадырги, не одним нам с тобой достаётся, машина не человек, но она тоже мёрзнет. Она, брат, не меньше нас любит тепло, смазку и... ласку. Сняв меховую рукавичку, он гладит ладонью заиндевевший металл рычагов, будто здоровается со станком. Затем, словно бывалый охотник, сноровисто разделает на щепу полено, заготовленное накануне, в один момент разведёт жаркий костёр из припасённых дров. Потом факелом подогреет застывшие за ночь узлы СБМК. И вот уже «проснувшийся» и согревшийся станок долбит и грызёт слоёный пирог – эту неподатливую, многометровую толщу, начинённую плитняком, гравием и песком, называемую шахтёрами «вскрышей».
***
Мы сидим с Кууларом на голубой садовой скамейке под сенью пышной акации. Он рассказывает увлечённо и быстро, затем умолкает. И тогда я вижу, как прислушивается он к отдалённому рокоту разреза. Горняк помолчит немного, покрутит жилистой рукой ремешок оранжевой шахтёрской каски, надетой на колено, и продолжит прерванный разговор.
– Так вот, как-то Василий Ефимович заболел. Мне волей-неволей пришлось целую неделю бурить одному. Ни одной смены я не завалил. Старался, конечно, выкладывался, как мог. Директор отметил мою работу на раскомандировке, а когда стали расходиться по рабочим местам, подозвал меня и говорит, не пора ли тебе, Кадырги Донгуроолович, за учёбу браться?
Не понял его, отвечаю: какая уж теперь школа, когда двоих дочерей учить надо...
– Чудак, – говорит, – не в школу я тебя отправляю, а на курсы машинистов буровых станков предлагаю поехать за Саяны, в Черногорск. Новая техника на подходе, осваивать её надо. Подумай, посоветуйся с женой и завтра дай мне ответ.
– Вон как! Тогда разговора нет, ясное дело поеду, говорю я ему тут же. Потому что привык я к тому времени к своей работе, к коллективу, – поясняет мне Кадырги. – У нас тут люди из самых разных краёв – из Татарии и Бурятии, Хакасии и с Алтая. На перекуре успевай только слушать. Один тебе о своём крае, другой – о своём. Интересные разговоры случаются. Не из книжек и газет, а из первых уст про такие захватывающие дела узнаёшь, что диву даёшься. К стыду моему, например, не знал я в те годы, что рядышком с нашей Тувой закладывают в Саянах крупнейшую в мире гидростанцию. Но только, я думаю, не обойтись нам и без каа-хемского уголька.
– Вернулся я с учёбы и не пойму: разрез это мой или строительная площадка? Тут вот заложен был фундамент этого трёхэтажного административно-бытового здания, там рыли котлован под котельную, что нас обеспечивает теплом и горячую воду даёт, а левее разбивали площадку для тёплых боксов, – Куулар даже встал и жестами указал, где что было и что теперь на самом деле есть. Поначалу показавшийся мне усталым и насквозь пропитанным угольной пылью, он преображался на глазах: вся фигура его стала подвижной, посветлевшее лицо помолодело, голос зазвучал горделивее и бодрее.
– Вот сколько всего понастроили на степном пустыре! Да приплюсуйте сюда базу отдыха на озере Дус-Холь, жилые дома в Кызыле и пригородном посёлке Каа-Хеме, строящийся профилакторий. Гости, как вы, к примеру, приезжают к нам, тоже на этих скамеечках сидят, свежим воздухом дышат, на цветы в клумбах глядят, но все не так, как мы сами. Потому что не знают, какой ценой каждое деревце, каждый цветок и кустик дались нам. Из дальней тайги привезли мы и эту лиственницу, и эту берёзку, и вон ту сосну. Акации, правда, в городе брали. Траншеи для них рыли в бесплодном каменистом грунте, наполняли гнёзда хорошей привозной землёй и только тогда высаживали в ряды молодые деревца. Вон как разрослись они теперь! Вы сами походите по разрезу и посмотрите наше хозяйство. Не зря люди говорят: лучше раз увидеть, чем сто раз услышать.
Я смотрел ему вслед и думал: пожалуй, глубже всякого бура вошли в твоё сердце, Кадырги, и первые взрывы в бесплодной степи, и первые метры самостоятельно пробуренных скважин, и торжественные часы праздничных демонстраций, когда в первой колонне неизменно идут рабочие передового в республике, твоего предприятия.
...Шагая бодрым размашистым шагом, он с видом хозяина поглядывал по сторонам. Это был уже не тот неопытный новичок, что десять лет назад пришёл сюда подсобным рабочим. Это шёл Кадырги Донгуроолович Куулар, известный в Туве мастер бурения, кавалер ордена «Знак Почёта». И можно было понять его сегодняшнюю гордость за своё предприятие, за товарищей, что в короткие сроки сумели поставить на промышленные рельсы добычу ценного топлива, сумели наладить дело так, что уже через три года освоили производственные мощности Каа-Хемского разреза.
Куулар шёл и смотрел, как самосвалы и автопоезда поднимаются по выездной траншее с полными кузовами чёрного блестящего на солнце каменного угля. Внизу его отгружал экскаватор. Похрустывая стальными челюстями четырёхкубового ковша, он черпал и черпал податливый уголь из обнажённого забоя. А вдалеке, в самом конце выездной траншеи, огромным металлическим журавлём маячил шагающий экскаватор. Бурильщики и взрывники обеспечили ему плацдарм, и он упорно выбирал каменистый грунт, чтобы очистить от породы драгоценный пласт, что тянется под землёй вдоль Енисея мощной чёрной лентой.
«Что мы взяли-то из неё? Только, считай, распечатали. Пятьсот—шестьсот тысяч тонн в год – сущие пустяки для такого пласта. Да здесь не тысячами, а миллионами надо заворачивать, – размышляет бурильщик. – И не только для себя добывать этот высококачественный уголь, но и для промышленных городов Сибири».
Думая так, он представляет себе, как по-летнему, ярко освещённому морю, привольно разлившемуся за плечами могучей Саянской плотины, идут караваны судов и везут гладкие, чёрным серебром отливающие каменноугольные глыбы, взятые из недр Тувы, его щедрой на природные богатства родины.
Очерк был опубликован в журнале «Советский шахтёр» в ноябре 1978 года