Со слов Пушкина известно, что лицеисты читали и анализировали державинские произведения: «…читаны были его стихи, разбирались его стихи, поминутно хвалили его стихи. Он слушал с живостию необыкновенной. Наконец вызвали меня. Я прочёл мои «Воспоминания в Царском Селе», стоя в двух шагах от Державина…» И после того лицейский экзамен навсегда вошёл в историю. Сохранились письма, заметки и воспоминания современников, каждый из которых добавляет что-то своё в рассказ о встрече юного лицеиста и «маститого старца», ведь спустя годы рассказчики сознавали всю её значимость. Вслушаемся же в это многоголосие, представим картину того январского дня, когда Пушкин был назван поэтом.
Вот голос его ближайшего друга, лицеиста Ивана Пущина: «На публичном нашем экзамене Державин, державным своим благословением, увенчал юного нашего поэта. Мы все, друзья-товарищи его, гордились этим торжеством. Пушкин тогда читал свои «Воспоминания в Царском Селе». В этих великолепных стихах затронуто всё живое для русского сердца. Читал Пушкин с необыкновенным оживлением. Слушая знакомые стихи, мороз по коже пробегал у меня…» Пущин вспоминает спустя почти сорок лет, но эмоции от пережитого остались в его памяти во всех подробностях.
После экзамена гости были приглашены на торжественный обед, и там произошла знаменательная сцена, которую подробно описал Сергей Львович Пушкин: «Я не забуду, что за обедом, на который я был приглашён графом А.К. Разумовским, бывшим тогда министром просвещения, граф, отдавая справедливость молодому таланту, сказал мне: «Я бы желал, однако же, образовать сына вашего к прозе». «Оставьте его поэтом», – отвечал ему за меня Державин с жаром, вдохновенный духом пророчества».
Отметим, что Александр Пушкин исполнил и пророческое пожелание Державина, и наставительное замечание Разумовского. Ему оказались подвластны все литературные жанры. Да и о самой встрече с «певцом Екатерины» он рассказал и в поэтическом послании, и в романе «Евгений Онегин», и в заметке «Державин», причём финал, в зависимости от выбранного жанра, оказывался разным.
И славный старец наш, царей певец избранный,
Крылатым гением и грацией венчанный,
В слезах обнял меня дрожащею рукой,
И счастье мне предрёк, незнаемое мной
– эти возвышенные строки из послания «К Жуковскому» (1816). В заметке «Державин» (1835–1836) всё описано более буднично: «Не помню, как я кончил своё чтение, не помню, куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел меня обнять... Меня искали, но не нашли».
Как же было на самом деле? Всё-таки «обнял» или нет? В «Записках» Пущина сказано: «Когда же патриарх наших певцов в восторге, со слезами на глазах бросился целовать его и осенил кудрявую его голову, мы все, под каким-то неведомым влиянием, благоговейно молчали. Хотели сами обнять нашего певца, его не было: он убежал!»
Видимо, всё именно так и было: благословение поэта-старца («Бессмертный певец бессмертной Екатерины благодарил тогда моего сына и благословил его поэтом»), и вслед за этим – внезапное бегство юноши, который не в силах был совладать со своими чувствами.
Конечно, Пушкин дорожил воспоминанием об этой встрече, дорожил и гордился: «Державина видел я только однажды в жизни, но никогда того не забуду…», но при этом мог с лёгкой иронией сказать о своём союзе с Музой: «Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил».
Пожалуй, главное, что он испытал в тот лицейский день, – состояние восторга и вдохновения: «Я не в силах описать состояния души моей: когда дошёл я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом...»
А пока «второй Державин» продолжал обучение в Лицее. Уроки российской словесности с мая 1814 года до июня 1815-го вёл Александр Иванович Галич. Это именно он, как признавался сам Пушкин, «ободрял меня на поприще, мною избранном», и «заставил написать для экзамена 1814 года мои «Воспоминания в Царском Селе».
Сейчас трудно объяснить, что значит пушкинское выражение «заставил». Судя по воспоминаниям учеников Галича, он не был очень требовательным педагогом, его уроки обычно превращались в литературные беседы. Может быть, он предложил Пушкину саму тему стихотворения? А может быть, его советы сказались в некоторых изменениях первоначального текста? Ведь, посылая рукопись в подарок именитому гостю Лицея, Александр изменил строчку, посвящённую В.А. Жуковскому («Как наших дней певец, славянский бард дружины»), на строку, которая адресует читателя к самому Державину («Как древних лет певец, как лебедь стран Эллины»). Правке подвергнутся даже отдельные слова, например, уже в беловой рукописи вместо слова «ночи» Пушкин напишет «нощи», соблюдая традиции произношения века XVIII и подбирая более точную рифму:
Навис покров угрюмой нощи
На своде дремлющих небес;
В безмолвной тишине почили дол и рощи,
В седом тумане дальний лес...
Но есть ещё один литературный сюжет, который может быть связан с общением Пушкина и Галича. В том же декабре 1814 года у юного автора рождается новый замысел: «Летом напишу я «Картину Царского Села». Сохранился план этого сочинения: «1. Картина сада. 2. Дворец. День в Царском Селе. 3. Утреннее гулянье. 4. Полуденное гулянье. 5. Вечернее гулянье. 6. Жители Царского Села». Замысел не был воплощён. Может быть, это связано с тем, что летом адъюнкт-профессор Галич уже покинул Лицей, и Пушкина некому было «заставить»…
Каким же он был, Александр Иванович Галич, чьё «ободрение» на «избранном поприще» было столь важным для юного поэта? В восприятии Пушкина – добрейший человек, старший товарищ. К нему можно было обратиться в стихах: «мой добрый Галич», назвать «ленивым философом», «апостолом неги», «младшим братом Эпикура» и пригласить на лицейскую пирушку. С ним можно было разговаривать обо всём и с лёгкостью постигать серьёзные вещи. Неслучайно первое его научное сочинение было построено в форме диалога мудреца с юношей Агатоном, а сама беседа посвящалась разнообразным путям поиска истины. Видимо, этот жанр был особенно близок молодому преподавателю.
Автор биографической книги о Галиче, А.В. Никитенко, опираясь на воспоминания, отмечал, что тот был «…очень приятным собеседником лицейских воспитанников, которые весело проводили с ним время иногда за чтением своих стихотворений, нимало не пугаясь его профессорской осанки». Во время уроков ученики порой покидали свои места и «окружали толпой кафедру снисходительного лектора».
Когда Галич покинул Лицей, его отсутствие остро ощущалось, и Пушкин адресовал ему строки, которые звучат неподдельно искренне:
Один в каморке тесной
Вечерней тишиной
Хочу, мудрец любезный,
Беседовать с тобой…
Беги, беги столицы,
О Галич мой, сюда!
Ученики Галича сохранили для нас и его совет начинающим авторам: «Быть ясным в душе и языке». Сегодня несомненно, что лицеист Александр Пушкин воплотил этот наказ в полной мере.
Интересно, что как раз в период преподавания Галича Алексей Илличевский в письме товарищу Павлу Фуссу рассказывал о значении литературы в жизни Лицея: «Чтение питает душу, образует разум, развивает способности; по сей причине мы стараемся иметь все журналы – и впрямь получаем: Пантеон, Вестник Европы, Русский Вестник и пр. Так, мой друг! и мы тоже хотим наслаждаться светлым днём нашей литературы, удивляться цветущим гениям Жуковского, Батюшкова, Крылова, Гнедича. Но не худо иногда подымать завесу протёкших времён, заглядывать в книги отцов отечественной Поэзии, Ломоносова, Хераскова, Державина, Дмитриева; там лежат сокровища, из коих каждому почерпать должно. Не худо иногда вопрошать певцов иноземных (у них учились предки наши), беседовать с умами Расина, Вольтера, Делиля и, заимствуя от них красоты неподражаемые, переносить их в свои стихотворения». Письмо датировано 10 декабря 1814 года.
В это же время Александр Пушкин писал стихи для лицейского экзамена. Поощряемый Галичем, он в своём сочинении поднимал «завесу протёкших времён», а порой и заимствовал от великих творцов прошлого «красоты неподражаемые». «Воспоминания в Царском Селе» прославили автора, а сам он всю жизнь помнил имя «доброго Галича», который «ободрял» его в начале поэтического пути.
В первой программе своих «Записок» (1830) Пушкин под датой «1814 год» намечает знаменательный ряд: «Экзамен, Галич, Державин – стихотворство…» Он ставит рядом два имени: учителя словесности и художника слова, тех, кто направил и благословил его на путь Поэзии. Он окружает эти имена словами «экзамен» и «стихотворство»: ведь именно с этого дня начался его путь в литературу, путь в Вечность.