Круглый стол «ЛГ»
Валерий СОЛОВЕЙ, доктор исторических наук, эксперт «Горбачёв-фонда»:
– Содержание «русского вопроса» простое: это вопрос о способности русских и России быть субъектом исторического творчества, творить собственную и мировую историю. В этом смысле «русский вопрос» – нерв нашего прошлого, настоящего и будущего бытия.
Почему именно «русский», а не российский? Да потому, что главный творец исторической России, создатель её мощи и достижений, ключевая фигура её настоящего и залог будущего – русский народ. Не татары, не башкиры, не евреи, не народы Северного Кавказа, не украинцы и белорусы, а именно русские. Хотя в созидании России участвовали многие народы, русские – единственный (подчеркну: единственный!) государствообразующий народ.
Презумпция равенства народов и уникальности культур хороша как правовая норма и общегуманистический принцип. Но подлинная история – всегда поле жесточайшей конкуренции, где народы никогда равными не были и никогда не будут. Одни, подобно русским, творили собственную и всемирную истории, были её субъектом – и такие народы можно пересчитать на пальцах. Другие народы – а таковых большинство – были объектом исторического творчества. Русские и Россия – тождество, нет ничего российского, что не было бы в основе русским. Сама возможность возникновения России, её развитие как государства и целостной страны в решающей степени зависели и зависят именно от русских, а не от какого-то другого народа.
Проведите мысленный эксперимент: попробуйте представить современную Россию без какого-то из населяющих её народов. И что же? Российская культурная и историческая палитра, безусловно, станет беднее, но Россия останется. А представить Россию без русских невозможно – тогда не будет и самой России. Без русских она тут же прекратит существование как страна и государство, и на месте целостности мы увидим конгломерат не связанных между собой территорий.
Нередко слышу: что-де вы говорите о русских, чистых русских в помине не осталось, поскреби русского и найдёшь не то татарина, не то мордвина, не то еврея… Со всей ответственностью заявляю, что это не только антинаучный «тезис», но и клевета на русских, а равно на татар, евреев и проч. Материалы антропологии и биологии человека убедительно свидетельствуют о существовании русского антропологического типа, причём вопреки расхожему мнению русские вовсе не склонны к всеохватному смешению. Отчётливо выделяются этнические группы, с которыми русские роднились (прежде всего восточные славяне) и с которыми они избегали родства.
Ещё один сакраментальный вопрос: а кого считать русским? В своей книге «История России: новое прочтение» я доказываю, что нельзя быть русским, не имея русской крови. Вопрос не в проценте крови, а в её наличии. Кровь и почва, биология и культура не противостоят друг другу, а дополняют друг друга. Но именно кровь, биология оказывается тем фундаментом, на котором вырастает сложное и богатое здание культуры и социальности. Кстати, люди прекрасно чувствуют капитальное, первостепенное значение крови. Обратите внимание, никто не назовёт русским ни православного эфиопа, выучившего русский только за то, что им разговаривал Пушкин; ни выросшего в Москве православного грузина, ни азербайджанца – тонкого знатока русской женской красоты. Максимальная оценка в адрес нерусского (если, конечно, речь не идёт об украинце или белорусе): он – русский по культуре, он – почти такой, как мы. Но никто не назовёт такого человека русским.
Но это всё, так сказать, онтология русского вопроса, остававшаяся неизменной на протяжении веков. Что изменилось в последние полтора десятилетия? Во-первых, впервые русские стали ощутимым большинством (около 80% населения) в стране, чего не было ни в Российской империи, ни в СССР. И поэтому тезис о России как государстве русского народа выглядит сейчас бесспорным не только исторически, но и демографически.
В некотором противоречии с этим находится второй фактор. Впервые за сотни лет поставлена под сомнение субъектность русского народа, его способность быть творцом даже собственной, не говоря уже о мировой, истории. Для современных русских характерно пессимистическое и тревожное самоощущение, они смотрят в будущее с тревогой и неуверенностью. Эти настроения питаются тяжелейшим демографическим кризисом, шоком от реформ прошлого десятилетия, плохим психическим состоянием общества и т.д. Обобщая, можно сказать, что бурная история надорвала силы русского народа и он нуждается в том, чтобы зализать раны и восстановить силы. Без реанимации, хотя бы частичной русской мощи, будущего у нашей страны нет и быть не может.
Третье обстоятельство, обусловившее остроту «русского вопроса», – на русский народ льётся поток лжи и клеветы в прессе. Евгений Иванов превосходно показал в своих статьях, что слово «русский» почему-то вызывает у печатных федеральных (!) СМИ преимущественно негативную связь. Красноречивый факт: в год юбилея Победы (2005 г.) в федеральных газетах и журналах словосочетание «русский фашизм» встречалось в несколько раз чаще, чем «немецкий фашизм»! Что это, как не ложь и клевета на русских? Вместо того чтобы способствовать выходу русского народа, а вместе с ней и всей России, из кризисного психологического состояния, внушать народу чувство уверенности и полноценности, наши СМИ, наоборот, третируют русских. Подчеркну: именно русских! (Вывод об антирусском настрое СМИ был получен также в результате ряда исследований, проводившихся Академией наук.) Вне зависимости от персональных мотивов людей, занимающихся подобными вещами, их антирусская линия должна быть однозначно квалифицирована как предательская (или в лучшем случае глупая) в отношении своей страны и своего народа… Вот эта продолжающая русофобия СМИ и заставляет усомниться в решимости и способности власти решить «русский вопрос», от которого, повторю, зависит судьба страны.
Русский народ воспринимается большинством правящего слоя как главная угроза. И это понятно, ведь русские – этнически униженное и социальное подавленное большинство. Здесь совпадают социальный и этнический принципы. В этом смысле любое выступление русских с требованием защиты коллективных прав и большей справедливости составляет угрозу существующей социально-экономической и политической системе – несправедливой и сверху донизу антирусской.
Поэтому я не верю в «русский проект» и любые намерения власти на сей счёт. Максимум, что она может, это выгнать кавказцев с рынков и взбить патриотическую пену. Но никаких реальных шагов, даже в идеологической и пропагандистской сфере, по улучшению положения русских не делалось и делаться не будет. По очень простой причине: нынешняя власть и фундаментальные интересы русского народа попросту несовместимы. Это надо со всей ясностью понимать и исходя из данного принципиального факта и строить прогнозы на будущее.
, политолог:
– Сейчас мы наблюдаем и диффамацию (оскорбления), и дискриминацию русского народа в самом прямом юридическом значении этого слова. Радищев о крестьянах сказал, что они «в законе мертвы». Сейчас русский народ в законе мёртв, он отсутствует как субъект права, дискриминирован по отношению к народам, имеющим внутри России свою государственность.
Статья 19 Конституции РФ устанавливает равенство всех, независимо от национальности, но при этом у татарина, ингуша, адыга есть ещё своя структура власти, куда он может прийти и будет услышан со своими национальными проблемами. Минтимер Шаймиев не является активистом Татарского общественного центра (ТОЦ), но люди ТОЦа оказывают воздействие на его политическое поведение, входят в число его советников, входят в правительство, в меджлис. То же наблюдаем в Адыгее, в Якутии, в Башкирии… Глас татарского, башкирского, якутского и других народов в границах России может быть услышанным и получить ответный глас. Глас русского – это глас вопиющего в пустыне. Нет такой инстанции, куда русский человек может прийти со своими национальными проблемами и где его не оттолкнут, а выслушают.
Русское национальное движение (я его активист с 91-го года) в январе 2004-го провело учредительную конференцию, где мы выработали программу-минимум. Там 8 пунктов, в которых выражены главные русские национальные проблемы.
Первый – требование признать Россию в соответствии с международными стандартами мононациональной страной русского народа, составляющего абсолютное большинство её населения. В международном правозащитном сообществе существуют твёрдые, устоявшиеся понятия. В документах старейшего и авторитетнейшего международного сообщества «Фридом Хаус» чётко прописано: страна, где 67% населения и более принадлежат к одной этнической группе, является мононациональной. В России около 80% населения – русские люди, их доля больше, чем евреев в Израиле, который не мононациональное, а этнократическое государство. Доля русских гораздо больше, чем латышей в этнократической Латвии, чем казахов в этнократическом Казахстане.
Но отовсюду слышим: Россия – многонациональная страна, и в преамбуле Конституции написано: «Мы, многонациональный народ России…» Этой формулировкой подчёркивается: Россия не является государством русских. У них нет своей государственности, впору ставить вопрос о том, что русские не представлены адекватно ни в ООН, ни в семье народов России… В Ассамблее народов России все народы имеют полномочных представителей, кроме русских, у них нет легитимного представительства и на таком уровне. Русские вообще не упомянуты в Конституции РФ. Слово «русский» употреблено лишь как прилагательное к слову «язык». Русский язык упомянут в Конституции, а русский народ нет, он не является субъектом права.
Второе наше требование – признать русский народ единственным государствообразующим народом. Прошли парламентские слушания о проекте закона «Об основах государственной национальной политики Российской Федерации». В проекте написано: все народы России государствообразующие. Но, по данным Миннаца, в России проживают 176 народов, в том числе голландцы, зимбабвийцы, кенийцы, 600 алеутов, и вот все они – государствообразующие? Это и с точки зрения истории, и с точки зрения юриспруденции нонсенс, но он может стать законом нашей жизни, и ему будут подчиняться и суды, и милиция, и прокуратура.
Третье. Мы требуем признать право русского народа на национально-пропорциональное представительство. Эту проблему официально поставила Академия госслужбы при президенте РФ. Она проводила в Думе слушания, приводились примеры, как в национальных республиках в структурах власти и тех, что контролируют экономику, практически не осталось русских.
Четвёртое. Признание права на воссоединение единой русской нации, оказавшейся в разделённом положении. Мы не требуем ничего особенного, воссоединились Восточная и Западная Германия, и это не вызвало никаких потрясений. Воссоединились Китай с Гонконгом, Китай с Макао, Южный и Северный Вьетнам, стоит вопрос о воссоединении Кореи. Но как только русские заговаривают о том, что хорошо бы им воссоединиться (а от нас отрезали 25 миллионов единоплеменников), они слышат: «А вы что же, хотите войны?! Собираетесь воевать с Украиной?» Но ведь есть масса способов добиться воссоединения мирно.
Пятое. Признание факта этнодемографической катастрофы. Русские – это скрепа для всей территории России, так же, как были для всей территории СССР. Когда эта скрепа ослабла в республиках, когда там выросли местные элиты, вопрос о существовании СССР автоматически был поставлен под сомнение и решился так, как и должен был решиться. Понятно, что если русское присутствие исчезнет (а оно исчезает, в Ингушетии было 2 процента русских, а не осталось почти никого, в Чечне почти половина населения была нечеченцами, не осталось практически никого, в Дагестане было 9 процентов русских, осталось 2, бегут русские из Якутии, в 89-м якутов был 31 процент, сейчас – почти 50, и это не потому, что якуты так мощно рождаются, а именно потому, что идёт отток русских), если русские будут уходить из республик, значит, Россия повторит судьбу СССР.
Шестое. Мы ставим вопрос о сохранении и укреплении этнического единства русского народа и всех исторических, культурных и языковых факторов, этому способствующих. Сто лет назад об украинцах особо никто не говорил или говорили «малороссы», граница проходила совсем не там, где она сейчас. Прошло сто лет пропаганды, целенаправленного строительства украинской политической нации – и вот результат. Сегодня этот процесс уже необратим. Теперь от русских хотят оторвать поморов. Им внушают, что они не русские, хотя и выходцы из Новгорода. То же самое ведётся в отношении казаков. Для чего? Чтобы оторвать от нас казаков, так же, как оторвали от нас украинцев. Ведётся та же пропаганда в Белоруссии… Надо противодействовать этой тенденции.
Седьмой пункт – запрещение русофобии во всех её проявлениях.
Восьмое – признание факта геноцида русского народа и преодоление его последствий. В 2005 году в Институте философии РАН мы впервые провели большую научную конференцию о геноциде русского народа и пришли к выводу, что за последнее столетие было четыре волны геноцида. Последняя – демогеноцид, ведётся в отношении русских с
91-го года, когда вымирание по миллиону в год.
, историк, публицист:
– Сейчас якобы стоит вопрос о существовании России: быть ей или не быть? Откуда это сумеречное катастрофическое сознание? В реальности нет такой угрозы. Единственное из прозвучавшего, с чем можно согласиться, это то, что существует диффамация. Надо бороться с ней. Создать Антидиффамационную лигу, не жалеть денег на хороших адвокатов и затаскать по судам любого, допускающего оскорбительные антирусские высказывания.
Сумма тезисов Александра Севастьянова разрушает внутрироссийскую солидарность. Это страшная вещь. Круговая порука и вытаскивание своих присуща малым и ущемлённым этносам. Почему у русских этого нет? Они, очевидно, себя такими не ощущают. Почему почти нет русских этнических сообществ, даже в инокультурной среде? Прежде всего потому, что мы народ антиобщинный. Заблуждение приписывать нам общинную психологию. Конечно, будучи поставлены в условия угрозы, способны объединиться и мы.
Слово «россиянин» – спасительная находка. Оно старое, и в XVIII веке употреблялось, но теперь его постепенное введение – счастливая политическая находка.
Мы не должны отмахиваться от точки зрения малых народов, имеющих государственность, тогда как Россия якобы не имеет. Иногда надо ставить себя на их место. Эти многочисленные народы, практически все, на деле утратили важную часть идентичности – свой язык. На нём они общаются преимущественно в быту. По сути, почти все они стали русскоязычными. Если даже допустить фантастическую мысль, что Россия уйдёт с Северного Кавказа, он останется русскоязычным.
Затевать споры о распаде России контрпродуктивно, такая постановка вопроса вгоняет народ в уныние. И у человека словно выдёргивают почву из-под ног. Он строит какую-то свою скромную личную стратегию, покупает по ипотеке квартиру, а ему вдруг говорят, что Россия скоро распадётся.
Мы удивляемся: почему у нас низкая рождаемость? Да вот от таких панических настроений, от того, что СМИ нагнетали все эти годы чернуху, иногда даже искренне, не буду настаивать на злонамеренности, но уверяю вас, многие семьи не решились завести ещё одного ребёнка именно потому, что им всё время внушали, что грядут катастрофы, «социальные взрывы», нашествие китайцев, техногенные ужасы и т.д.
Многие обсуждения лучше ограничить академическим и экспертным сообществами, как на Западе, где вы никогда не встретите паникёрских заголовков в печати, на солидных сайтах, в эфире. Выступавшие недооценивают врождённую, имманентную, хоть и не всегда бросающуюся в глаза силу России — силу, которая сделала возможным существование такого государства. Взгляните на глобус: государство на таком пространстве не могло возникнуть, сложиться и устоять на протяжении череды зыбких веков, оно много раз должно было рухнуть.
С чего всё началось? Маленький народ в лесах и болотах на задворках Европы, вдали от старых очагов цивилизации просто не имел шансов. К тому же вокруг были сильные народы, которые «погибоша ака обре». Но именно он создал такое государство, что, когда смотришь на глобус, в первую очередь видишь Россию.
Распад СССР был вполне своевременным: если по переписи 1926 года в Узбекистане было 4 миллиона населения, то сегодня 29 миллионов, а в 2050-м будет 60 миллионов. Это только один Узбекистан. России было уже не по силам сохранять Советский Союз и дальше. Народы республик СССР дозрели до отдельной судьбы, и Бог им в помощь. И невозможно внушить украинцам, что они «неправильный» народ, что их придумала австро-венгерская разведка. Хата не похожа на избу, против этого не попрёшь. Хорошо или плохо, но Украина уже отрезанный ломоть. Но даже без неё и без Белоруссии Россия великолепная по всем параметрам страна. Хотя в идеале нам надо иметь прекрасные отношения с Украиной и стремиться к практической незаметности границы между нами.
Те, кто заинтересован в завозе мигрантов, замалчивают факт, что российская естественная смертность пополняется мигрантами, а их в стране единовременно 15–20 миллионов. Притом они часто живут в таких условиях, что смертность у них выше естественной. В ходе российской переписи 2002 года, по данным директора Института этнологии РАН Тишкова, пропущено до 7% населения – люди по множеству причин прятались от переписи, да и переписчики работали с браком. Это почти 11 миллионов человек. То, что для 170–175 миллионов – норма, то для 143 миллионов – «сверхсмертность». Так что наше знаменитое «вымирание» – вообще не факт. Нас запугивают: мы не выживем без миграционной подпитки. У Канады и Австралии плотность населения куда ниже, но там не бьют тревогу, а развивают инновации. Пока приток мигрантов тянет нас вниз. При всех разговорах об инновациях никто не будет их вводить, будучи обеспечен почти дармовым, на европейском фоне, трудом мигрантов. Дешёвая рабочая сила – это не только низкий уровень производительности труда, но и низкое качество. А что порождало технологические взлёты в Европе? Вздорожание рабочих рук. Высокая стоимость труда всегда оборачивается благом, хоть и не сразу.
Опасная идея – о «деконструкции» представлений о XIX веке. Это война с национальным мифом. Пусть ни один миф до конца не верен, но это то, с чем мы родились и живём. Как можно призывать к деконструкции фундамента? Мы вступаем в новый мир, где границы всё более открыты. Уже сейчас фиксируется 20 миллионов поездок из России за границу в год, причём не в ближнее зарубежье. Когда говорят про утечку мозгов, это плохо с одной стороны, но с другой – хорошо, потому что как минимум половина из этих людей вернётся обогащёнными опытом других стран, в том числе научным и технологическим. Но даже если другая половина там останется, трагедия ли это? Мы не чужды миру, каждый из нас должен помнить, что он прежде всего человек, а уж потом – русский, японец или француз. Нам нельзя разрушать солидарность не только внутри страны, но и с миром, мы должны жить в мире с миром.
, зав. отделом публицистики журнала «Москва»:
– Наиважнейший аспект русского вопроса – отношения русских и государства. Совершенно очевидно: русский народ всегда был государственным, русские всегда несли на себе основную часть государственного тягла, и во многом благодаря этому не создали своей внутренней самоорганизации, будучи замкнутыми на государство. При этом любопытно, что государство ощущалось и ощущается русскими как что-то внешнее: либо как носитель блага, либо как носитель зла. Я это вижу у многих знакомых, иногда до карикатурности: в одной и той же компании рядом с тобой обязательно оказываются два антипода: один ждёт от этой власти всего хорошего, а другой – только зла.
Сегодня ситуация с государством сложная. Если согласиться с выводами Мартина ван Кревельда, сделанными в книге «Расцвет и упадок государства», что государство уходит, перестаёт быть доминирующим типом организации общества, что это мировая тенденция, то в этом контексте наши 90-е с их «разгосударствлением» оказываются авангардным выражением тенденции. Мы опять «впереди планеты всей». Если это действительно так, что же русским делать как народу, который привык всегда связывать себя с государством?
У нас национальная самоорганизация отсутствует давно. В XIX веке генерал и публицист Ростислав Фадеев писал, что русское общество – песок, и призывал к созданию внутренних общественных структур, хотя бы на уровне дворянства. Сегодня наша первоочередная задача – самоорганизоваться. Нужна система внутренних национальных связей – по профессиональному признаку, скажем, Союз русских врачей, Союз русских предпринимателей и т.д.
Участие русских в политике пока что крайне неудачно. Я вращался в русском национальном движении с конца 80-х годов, но всё проваливалось на глазах, всё это были «пустые фасады». И пустыми фасадами было большинство русских партий именно потому, что они ни на что не опирались, ни на какие общественные структуры, они строились на песке. Итак, сначала общественное структурирование, потом уже партийное. Кто-то это всё должен организовывать. Необходимо искать энергичных, деятельных людей, выдвигать их, они есть, это неверно, что все инертные. Увы, сегодня нет влиятельной русской элиты, которая могла бы защищать интересы русских. Собравшиеся здесь, конечно, стараются что-то делать, но насколько мы с вами влиятельны? Думаю, не стоит слишком на сей счёт обольщаться.
Ещё в конце советского периода всё-таки была влиятельная русская элита, например, те же писатели-деревенщики, которые в 80-х годах казались ощутимой силой. Сейчас нет даже этого. И, конечно, основные позиции в элитных политических кругах заняты русофобскими элементами.
Был (и есть) запрос в обществе на русскую тему в кино, но как на него откликнулись мастера культуры? Русская история в основном подаётся по Акунину, а в его романах самая ядовитая русофобия. Или фильмы о Великой Отечественной войне. Такой чернухи не было в разгар ельцинских ломок. Сложился стереотип фильмов про войну, где единственные светлые образы – зэки. Остроумно заметил один кинокритик: нужно гражданское мужество, чтоб в фильме про войну главным героем сделать нерепрессированного человека. Дискредитируется важнейший национальный миф – Победа.
Этой тенденции надо противостоять, русская интеллигенция должна бороться с русофобией во всех сферах жизни и помогать своим. Русским не хватает реальной взаимопомощи в конкретных делах. Есть потрясающее место в дневниках композитора Свиридова об учёбе в консерватории. Русские студенты только зло потешались над молодым Свиридовым, дескать, куда тебе в композиторы. «Русский, помоги русскому!» – вот назревший лозунг наших дней. Нужен кардинальный пересмотр русской идеи и русского мифа. Болезнь русской мысли – все ходят по краям: красные – белые, западники – славянофилы, правые – левые... На самом деле стержневой, коренной идеологией должен быть здоровый национализм, а её основой – национальный прагматизм.
Валерий Соловей хорошо сформулировал новую установку русского сознания: жить для себя. Интеллектуальная элита не хочет видеть, что эта установка в народе доминирует и не может идеологически грамотно эту установку выразить. Вместо этого продолжается перепев концепций прошлого и позапрошлого веков, в основе устаревших.
Национализм – идеология очень пластичная. С одной стороны, он вроде бы субидеология, то есть его могут использовать все – и либералы, и социалисты, и кто угодно, а с другой, несомненно, суперидеология, то есть он сам, когда захочет, может использовать все остальные известные идеологические схемы. Национализм должен стать стержнем русской мысли. Мы никуда не денемся от крайностей, но должен быть мощный центр, а маргиналы пусть будут любые: и красные, и белые, и западники, и славянофилы. До сих пор ломаются копья по поводу советского периода. Я не поклонник этого времени, но считаю, что изображать его как «чёрную дыру» – значит, разрушать целостность нашей истории, а это в высшей степени антипатриотично.
В целом славянофильство как идея особого пути России останется. Но в интеллектуальной сфере надо европеизироваться, чтобы начать рационально мыслить, а не упиваться эмоциональными всплесками. Как хорошо сказал Шпенглер: «Глупость ещё не есть преодоление рационализма».
Непонятно, почему многие наши националистические авторы занялись систематическими нападками на христианство. Спрашиваю как прагматик: зачем? Православие – русская традиция, борьба с ним – тоже форма русофобии.
Миф необходим. Мифологическое представление – это то, чем народ себя хочет ощущать, а не то, что он есть в эмпирической реальности. Нужно создавать новый русский миф, старый во многих отношениях устарел.
Сейчас у пишущих на русскую тему есть уклон считать русскую религиозно-философскую мысль вовсе не адекватной нашему времени. Но давайте не торопиться сбрасывать русскую философию с парохода современности. Там немало ценного, вот две хорошие формулировки. Николай Бердяев, 1915 год: «Судьба России есть судьба самоорганизованного, самодисциплинированного, самоуправляющегося русского народа, изнутри определяющего свою историю». Пётр Струве, 1918 год: «Совершенно ясно, что либо в России родится, зажжёт своим пламенем всё мыслящее, образованное, а затем заразит народные массы сильный, страстный и упорный национализм, либо Россия погибнет».
, историк, публицист:
– Нам не хватает русской истории как особой дисциплины (не путать с историей России), а также теории русской истории и теории современного мира (т.е. мира последних пяти столетий), частью которого, причём всё более интегрированной, является история русского мира. Русская история – процесс намного более долгосрочный, широкий и сложный, чем история России. Строго говоря, история России – это история Российской империи XVIII – начала ХХ вв. Однако русская история существовала тогда, когда никакой России не было; Советский Союз и даже нынешняя РФ – это тоже нечто отличное от России. Российская история – часть русской истории, истории многовековой социокультурной целостности, державообразующим элементом которой были русские. Сведение русской истории к российской не только укорачивает, хронологически сужает, но в то же время обедняет и искажает наше прошлое, мешает понимать настоящее и прогнозировать будущее.
Терминологическая подмена русской истории российской не безобидна как в содержательном, так и в идейном плане. Неслучайно к ней нередко прибегают русофобы, готовые, стиснув зубы, допустить существование русского языка, русской культуры, русской литературы, но ни в коем случае – русской истории: она подлежит растворению в российской и таким образом – отрицанию. Мишени здесь две: первая – русский народ как державообразующий; вторая, следовательно, – русская власть. История народа и власти подменяется историей территории, где русский оказывается чем-то вроде «скучного инородца», а целостность подменяется мозаичной суммой.
Особо подчеркну: нужна русская история (или историология) как особая дисциплина – системная теория и история русского мира, русского уклада (русских способа производства и формации), русского миростроя – дисциплина со своими методологией, понятийным аппаратом, субдисциплинами… Пушкин заметил, что русская история нуждается в особой формуле, то есть, выражаясь современным языком, в особой теории, адекватной природе изучаемого объекта, а не навязывающей ей методы и понятия, как это делают марксисты и либералы.
В марксистской версии русской истории мы имеем искусственную диахронную «нарезку» некой целостности на формационные «куски» (феодализм, капитализм), что уничтожает эту целостность, по сути, навязывая ей такую терминологию, которая неадекватна изучаемому предмету. В либеральной версии мы имеем искусственное синхронное расчленение реальности на некие сферы в соответствии с базовыми объектами (рынок, политика, гражданское общество), которых в этой реальности либо нет вовсе, либо они играют маргинальную роль, но которые являются базовыми в иной, буржуазной реальности, порождая экономику, социологию и политологию в качестве средств их познания.
«Экономизация», «социологизация» и «политологизация» изучения русской (включая советскую и постсоветскую) истории приводит в изучении России к не менее, а может, и более плачевным результатам, чем формационный подход официального марксизма. В целом мы до сих пор не ушли от западоцентричных схем прочтения русской истории. Мы действительно не знаем русскую жизнь и воспринимаем её посредством сетки понятий не вполне ей адекватных: политика, государство (в смысле state), нация, класс.
Одной из главных задач центральной русской власти и одним из её фундаментальных правил было ограничение экономических аппетитов господствующих групп, эксплуатации ими населения – не потому что власть любила народ, она его не любила, в лучшем случае относясь к нему с холодным равнодушием. А потому что отчуждение продукта сверх некой типичной для местных условий хозяйственно-исторической нормы, нарушая «моральную экономику», вело к социальной поляризации, напряжению, восстанию, революции, олигархизации, крушению власти и распаду страны.
За всю её историю было только два серьёзных случая, когда власть срывалась и начинала эксплуатировать народ. Первый раз при Александре II – с 1860-х годов, что привело к смуте 1861–1933 гг. (убийство двух царей, две городские революции, две крестьянские и две гражданские войны – красных и белых в 1918–1921 гг. и «комиссаров» и крестьян в 1929–1933 гг.). Второй раз – с конца 1980-х и по наши дни.
И здесь мы подходим к проблеме ещё одной «нехватки». Нам не хватает, причём ещё больше, чем четверть века назад, адекватного знания о современном мире, о мировой (а с рубежа 1970–1980-х годов – о глобальной) системе, в которую она плотно включилась в «длинные пятидесятые»
XIX в. (1848–1867 гг.). Мы чересчур сконцентрированы на своих проблемах, часто рассматриваем нашу историю в отрыве от того, что происходило в Евразии, в мире. В результате упускаем из виду важнейшие мировые изменения – и проигрываем.
Да, Россия часто бежит впереди других обществ. Но бывает и наоборот. И сегодня, по крайней мере в одном из аспектов развития РФ, ситуация обстоит именно таким образом. Сейчас впервые за весьма длительный период русской истории у русских есть возможность построить нацию-государство на основе характерных для русского народа принципов и ценностей, прежде всего – социальной справедливости.
Но, похоже, эпоха наций-государств уходит в прошлое. Туда их заталкивает глобализация, которой адекватен иной тип государственности. Я называю его корпорацией-государством – это нация-государство, начинающее вести себя как корпорация, то есть на основе исключительно рыночно-экономической рациональности, отбрасывая общенациональные и социальные функции и обязанности или стремясь свести их к минимуму.
Возникает противоречивая ситуация: когда основная масса населения страны объективно была готова к строительству нации-государства на руинах коммунистического центроверха, экс-коммунистическая верхушка вкупе с криминалитетом и иностранным капиталом начала строить корпорацию-государство, поскольку именно последнее адекватно «глобальному финансовому Франкенштейну» – глобальной экономике, которая не просто криминальна, а в которой грань между криминальной и легальной сферами стёрта. «Ослабление», «уход» нации-государства подают как неизбежность, как элемент глобализации, отождествляемой с прогрессом. Но нужен ли русским такой прогресс? Нация-государство, построенное на исторических традициях, важнее. Если глобализация не соответствует нашим интересам, почему бы не подставить ей ножку, не поработать над этим вместе с теми, кого она обрекает на ничтоизацию, – а таких в мире 80%. Но такая работа требует адекватного знания о мире и о нашем месте и положении в нём, об уязвимых точках мира, о том, где его «кощеева игла».
, социолог:
– Либералы считают, что в стране победила «русская власть»; западники, пытавшиеся править в 90-е годы, потерпели фиаско, а русская почва их съела. И восторжествовала русская традиция с её авторитаризмом, этатизмом, косностью, неприятием демократии. Несмотря на раздражение общества бюрократией, у него нет отторжения от нынешнего государства как «антирусского». И советская власть даже в страшные 30-е годы не воспринималась однозначно как «антирусская», а в послевоенные годы – тем более, она во многом стала превращаться в русское государство. Всё это говорит, что политически русский проект есть, для него нет препятствий внешних. Главное препятствие – в содержании.
А если привести к власти русских политиков, русскую элиту (которой нет), определить права русских, начать строить русское государство, ввести жёсткие ограничения для инородцев? И что построим? Это «что-то» будет сильно отличаться от нынешней постройки?
Всё, что раньше записывали в русскую идею, есть не более чем русский миф, к ней прямого отношения не имеющий. Непредвзятый взгляд на то, что сегодня представляет русское самосознание, показывает: оно мало чем отличается от прочих, это нормальное потребительское общество, желающее работать, особо не напрягаясь, жить в комфорте, и это буржуазное процветание является «русской идеей». Этноса, который не хочет больше ничем жертвовать, проповедовать бессребреничество, духовность и все те основные черты, которые мы традиционно заносим в счёт русской идеи.
С одной стороны, в современном российском обществе мы не видим никакого русского своеобразия – ни явного, ни скрытого. Даже если и придут «русские власти» в лице наших патриотов, что они будут делать, кроме того, что делается, непонятно. Опять возникнут и будут реализовываться примерно те же идеи, которые сегодня реализуются властью. Да, «забугорная» демократия плоха, но в чём состоит русская национальная модель демократии? Опять штампы типа «соборности» и «общинности», которые на практике реализовать невозможно.
С другой стороны, на парадном уровне образ русской идеи совершенно отличается от того, что можно назвать содержанием нереализованной русской идеи. На уровне русского фасада мы продолжаем считать русских особой нацией, русские – сторонники иного пути. Причём чем меньше мы отличаемся по сути от представителей других народов, чем больше мы становимся обществом массового потребления, тем сильней укрепляется в массовом сознании точка зрения, что у русских особый путь. Число западников по социологическим опросам остаётся на уровне 20–25%, а чуть ли не 75% говорят, что Россия должна идти своим особым русским путём. Хотя в чём он состоит, мало кто знает и мало кто может объяснить, да и особой потребности в таких объяснениях не испытывает. То же самое касается и того, что можно назвать национализмом, ростом этнического самоопределения, самосознания.
По-моему, это осуществляется как некая парадная ценность. Русские хотят чем-то отличаться и, испытывая кризис идентичности, начинают играть понятием «национализм», что оправдано и что имеет объяснимую социокультурную природу. Но на практике мы видим, что эта энергия этничности остаётся, как правило, только на словах, за счёт разговоров «понаехали всякие», но на практике русские продолжают проигрывать всё, что можно проиграть: проигрывают рынки, сферы занятости, уступают, уходят с Кавказа, из Украины и т.д. То есть идея русской этничности, русского национализма остаётся во многом обёрточной ценностью, скорее характеризующей русский миф, чем реальную русскую идею. В соответствии с установкой эпохи: содержание – ничто, обёртка – всё.
То же можно сказать о русской религиозной идее – православии, – которое, как это ни прискорбно, тоже во многом остаётся сегодня обёрточной ценностью, чем реальной, влияющей на повседневное сознание людей, однако ценностью очень важной. Почти 70% россиян, называя себя православными, вовсе не стремятся жить по заветам христианства или что-то вроде этого, для них это потребность «иметь имя».
Я недавно провёл исследование о том, каков оптимальный для русского человека социальный строй. Многие говорят, что наш нынешний строй неприемлем для русского человека, если русские люди возьмут власть, начнут строить своё государство, создавать свой экономический строй, они построят что-то совершенно иное, отличное от того, что мы наблюдаем сегодня. Мы выяснили достаточно интересную, хотя и предсказуемую картину, что современный строй мало кого устраивает – не более 3–4%. Так же, как и не устраивает капитализм, не устраивает социал-демократический строй Запада. Основная часть населения тянется к нэповской идее: смешанная экономика, в основе которой лежит государственная собственность на крупные предприятия, на все ведущие, стратегически значимые отрасли экономики. Значит ли это, что левогосударственническая идея – русская? Если посмотреть непредвзято на самосознание современного русского человека, он не левый по ментальности. Он минимально способен к самоорганизации, минимально способен объединяться в экономические корпорации, проявлять солидарность на национальном уровне, и поэтому русские апеллируют к сильному государству, которое должно нас выстроить, упорядочить и обеспечить порядок и справедливость в обществе. То есть и «русский социализм», возможно, тоже такая обёрточная ценность, не более того.
Сегодня у нас унифицированный образ жизни, остатки традиционного уклада отмирают, русский человек становится всё более безликим, его захватывают ценности общества массового потребления, и чем больше он теряет своеобразие, тем больше пытается сохранить идентичность. Он всё больше ощущает её углубляющийся кризис и всё больше нуждается в русском мифе как в некоем якоре, за который можно зацепиться, и даже пусть в качестве обёртки, в качестве фасада сохранить идентичность… Проблема «русской идеи» не решается «Законом о русских», изгнанием инородцев с рынков и даже ростом рождаемости. Это огромная интеллектуальная работа, к которой наши русские интеллектуалы даже не приступали. Самое главное – понять, в чём может состоять реальная идея, как могут русская идея и русский миф взаимодействовать друг с другом совершенно не в тех условиях, о которых мы привыкли читать у русских классиков, думая о русской истории, русской культуре в её ретроспективе. Сейчас реальность совершенно иная.
Политики русского направления, очень много занимаясь формой, очень мало думают о содержании этой русской идеи. У них, по сути, отсутствует позитивная программа. То, что они выдают за неё, как правило, – отсылки к идеалам традиционного общества. И это не может служить реальной позитивной программой, которая может увлечь массы городского населения, которое называет себя русскими. А вот что им надо и каков должен быть синтез между тем, чем люди хотят быть, и тем, чем являются сегодня русские люди на самом деле, – это большой вопрос.
, депутат Госдумы:
– Отвечая на «русский вопрос», я отвечаю на вопрос: «Кто мы есть и кем мы не являемся?» Беда расхожих сегодня ответов в том, что в них это различие фактически не просматривается. И это смешение, неопределённость – где заканчивается народ, а где начинается государство – ключевая проблема. Набокова как-то спросили: «На каком языке вы мыслите – на английском или русском?» Он ответил: «Я не мыслю словами, я мыслю образами». Вот так и здесь: для того чтобы понять «кто мы есть и кем мы не являемся?», надо сначала понять, каковы различия образов русского, а уже потом разбираться, насколько различны слова, описывающие эти образы.
Вопрос: «Где заканчивается русская земля?» Ответа нет, ибо нет видимой границы. Я знаю, где граница государства Российская Федерация, но нельзя различить линию и знаки русской границы. Когда езжу по России, часто, сходя с самолёта, нутром чувствую – ступил уже не на русскую землю, хотя остаюсь на российской земле. А ведь границы своей земли в первую очередь формируют коллективную идентичность. Земля была и будет главным отличием, явным, видимым, помогающим понять, кто ты есть, а кем ты не являешься.
О языке. Язык – это и есть общество. Ведь буквальный смысл слова «общество» – общающиеся, способные к общению. При этом пользование одними словами ещё не означает говорить на одном языке, быть в общении. Потому не могу согласиться с коллегой в том, что русский язык в России играет исключительно объединяющую роль. Русский язык и разъединяет нас тоже. При этом сегодня последняя тенденция преобладает. Отсюда интенсивное возрождение национальных языков: в Татарстане ширится идея смены кириллицы на латиницу, на Кавказе русский язык далеко уже не является универсальным языком общения. Якобы на родных языках люди общаются только в быту. Ибо в конечном итоге подлинная идентичность – это тождество быта, смыслов обыденной повседневности, а не тождественность её словесных описаний, в мире которых мы, политики и писатели, обитаем, принимая свой мир за русский мир. Мы живём в мире слов, обыкновенные же русские люди живут в мире образов, рождаемых бытом повседневности. Отсюда проблема различий не только в образах, но и в словах, их описывающих.
Болезнь нынешней идеологии русского национализма в том, что он не обладает правозащитным (не в либертарианском, а в подлинном смысле русского слова «право») самосознанием. Говоря о нынешнем русском национализме, всегда трудно понять: идёт речь об идеологии народа-нации или нации-государства. В результате «русских националистов» беды, к примеру Южной Осетии, волнуют больше, чем проблемы русских Рязани, Костромы, любой другой русской глубинки. В конечном итоге граница, отделяющая национализм от этатизма, проходит по линии различения человека и группы, т.е. различения самоопределяющей «власти быть чадами божьими» и власти кем-то определённой группы.
Кризис государства я понимаю как кризис именно извне определённых и организованных сообществ, уже неспособных выжить в мире, где правят бал процессы самоорганизации и самоопределения политического и общественного. И нет такой государственной власти, которая могла бы эти процессы остановить или их контролировать. Вот пример Великобритании с её сообществом пакистанских суфистов, обладающим всеми формальными признаками государства, начиная с границы (улица в Бирмингеме: по ту сторону английская земля, по сю – британско-суфистская территория), своей беспроцентной и беззалоговой финансово-кредитной системой, своей системой выборных органов власти, своим аппаратом принуждения. У этого «государства» нет международного признания, но суфисты его и не жаждут, не желают иметь границу, вешать флаг и заводить паспорта. Их совместному сосуществованию внешних знаков признания не нужно. Без них есть чёткое понимание, кто я есть, и приписать мне или отнять мою групповую принадлежность никто не может. И таких «государств» по всему миру много.
Не согласен с тезисом о неспособности русских к самоорганизации. Да, русские в историческом плане никогда не были общинным народом, если «общинный» понимать в смысле склонный к объединению в организованную, чётко иерархизированную, структурированную группу. Но когда мы говорим, что русские не способны к самоорганизации, это не совсем так. Как раз наоборот, именно колоссальная способность русских к самоорганизации и обусловила неготовность русских организовываться по лекалам внешней власти. Именно только способностью русских к самоорганизации можно объяснить, почему за тысячу лет национальной истории четырёхкратный развал государственной организации с полной утратой своей идентичности ни разу не приводил к утрате идентичности русских. И каждый раз государство восстанавливало свою самость, опираясь исключительно на хребет русского народа, пользуя его в качестве фундамента для конструирования новой государственной идентичности.
Да, неорганизованность – это отличительная черта русских. Но рассматривать эту черту в качестве порочной – это уже отличительная черта современности, научно-письменного сообщества, русского образованного класса, где сила определения признаётся первичной над силой самоопределения. Неспособность, вернее, нежелание русских быть организованными, структурированными, чётко описанными и предписанными со стороны так называемой правящей элиты, обществом, конечно же, в глазах самой этой элиты выглядит недостатком русских. Отсюда та лёгкость, с какой разваливалось у нас государство и разлагаются государственные институты. Они не работают здесь, ибо чужды. Вы ведь знаете, с чего начали в новой России строить свой быт русские люди, избавившись от коммунистического государства, – со строительства заборов, то есть с само-о-предел-ения, что буквально означает «поставить вокруг себя пределы, границы». Ведь и пресловутая проблема грязных подъездов, она от нежелания жить скопом, без различия своего и чужого. Убеждён, суть проблемы не в неспособности русских к самоорганизации, а в неспособности образованного класса предложить организационные модели, адекватные русской самоорганизации.
Управленческая бездарность – вот извечная проблема русской элиты, которая не могла и не может создать такой концепт организации, внешнего описания, который бы соответствовал концепту русской самоорганизации и самоописания. И вот это совместное внесуществование русской элиты и русского народа – ключевой русский вопрос.
, философ, председатель Русского общественного движения (РОД):
– Говорят, русские не способны объединяться в общины потому, что мы – большой и сильный народ, которому-де не присущи умения маленьких и слабых. Но давайте не заблуждаться. Мы, русские, – народ маленький и слабый. Прежде всего – слабый. Как определить силу народа? Отнюдь не числом. Иногда многочисленность скорее фактор уязвимости. Сила же народа – в совокупной собственности, контролируемой представителями этого народа, помноженной на количество (с учётом качества) властных позиций, которые они контролируют, помноженной на идейное (и прежде всего медийное) влияние представителей этого народа. То есть – собственность, умноженная на власть и на контроль над СМИ. Тут важны все три фактора.
Народ, лишённый собственности, легко оттесняют от власти. Народ, лишённый представительства во власти, не сможет сохранить собственность. Народ, лишённый возможности контролировать мнения о себе, падёт жертвой делателей мнений, которые внушат этому народу самоубийственные идеи и натравят на него другие народы. Это числитель, а в знаменателе формулы – численность народа. Потому что чем больше людей составляет народ, тем больше поводов для конфликтов и тем сложнее делёжка выгод и преференций. Польза большой численности – люди нужны, чтобы удерживать собственность, власть и идейное влияние. Совсем маленькие народы никогда не смогут добиться многого. Но мы видим: более сильны относительно компактные этносы, сосредоточившие огромные материальные активы, влияние и контроль над умами, – и притом не слишком многочисленные.
Что русские? Стоимость материальных активов, находящихся в русских руках, ничтожна. Власти русские тоже лишены – по сути, мы отстранены от управления якобы своим государством. И самое главное, мы абсолютно лишены идейного влияния. Русский народ – слабый, и в этом смысле – малый народ. Народ, всеми дискриминируемый, угнетаемый и в высшей степени нуждающийся в развитии общинных навыков. Почему у нас их нет? Практика показала: все проявления русской солидарности, даже робкие попытки её проявить, быстро и эффективно наказываются государством.
А вот руководители диаспор вполне легально получают в столице страны огромные площади под устройство центров. Этнические мафии контролируют торговлю, присваивают себе все выгодные бизнесы.
Репрессии государства – вот главная и основная причина отсутствия солидарности у русских людей. Как только русские тянут руки друг к другу, им бьют по рукам, а потом эти руки ломают. В результате русские не просто боятся проявлять солидарность – они уже почти разучились это делать. Солидарность – общественный институт, тут одного желания мало. Солидарность – как игра на скрипке, её надо ещё уметь реализовывать. Так вот, нам не позволяют даже учиться этому.
Так было всегда. Это делалось и при царе, а уж при советской власти система подавления русской общинности была отлажена и работала в невиданных масштабах. В результате каждый русский в глубине души знает – нельзя быть заодно с другим русским, за это могут стереть в порошок. При этом солидарность других наций поощряется на государственном уровне. Разумеется, то, что поощряется, растёт и крепнет. Не потому, что другие нации такие замечательно общинные, а потому, что их разгуливают и раскармливают.
Русские не являются государствообразующим народом РФ. По одной простой причине: они это государство не образовывали. А вот, скажем, кавказцы, особенно чеченцы, государствообразующим народом являются, потому что они в этом государстве заинтересованы, они это государство реально образовали, это государство им очень обязано, хотя бы за то, что они терроризируют русских, держат их в страхе...
Не надо говорить о природной неспособности русских к самоорганизации. Исторический опыт, в том числе XIX века, показывает, что как только перестают бить по рукам, русские более-менее начинают очухиваться и что-то делать вместе. Точно так же замечательная самоорганизация диаспор начинает буксовать, как только перестаёт получать государственную поддержку: как только их перестают разгуливать, давать деньги и площади, перестают создавать школы с этническим уклоном и т.д. Как это прекращается, вся солидарность сдувается до естественных размеров.
Что делать русским? Приведу определение Теодора Герцля, пожалуй, лучшее из всех определение нации: «Нация – это сообщество людей, имеющих общую историю и объединённых наличием общего врага». Не надо говорить, что мы чего-то не можем. Нужно понимать, что если мы чего-то не можем, то это значит, что очень долго били по рукам. Сам факт битья по рукам должен быть осознан, отрефлексирован, понят.
Мы являемся своего рода палестинцами, лишёнными родины. Это нужно открыто признать и из этого исходить. Любая русская идея, противоречащая этому, должна быть отправлена в утиль, весь этот этатизм, всё «государственничество», которое было до сих пор, – всё это вещи лживые и вредные. Всё, что было наговорено про русскую идею, про русский народ-бессребреник (замечательная идея, очень полезная народам-сребролюбцам), про народ, которому ничего не нужно и т.д. и т.п., – всё это должно быть целиком и полностью отвергнуто. Русские – нормальный буржуазный народ. Им нужна власть, собственность и идейное влияние. Вот главное.
– Говорили, у России нет особого пути, что все народы стремятся в одну точку. Это большое заблуждение. Причём очень опасное, а с точки зрения «искусства борьбы за жизнь» на мировой арене – пораженческое, капитулянтское.
Вся геокультурная игра Запада, и англосаксов в частности, в последние 250 лет заключалась в том, чтобы уникальное развитие одной цивилизации представить универсальной моделью, к которой должны стремиться все остальные. Но универсального исторического пути развития нет. Стремление подогнать несколько системно-исторических вариантов развития под один, провозглашённый универсальным, главным и прогрессивным, есть не что иное, как идейно-культурное отражение стремления западной буржуазии установить политико-экономический контроль над миром; «культурная гегемония» отражала политико-экономическую гегемонию и была средством её установления.
Мы часто противопоставляем себя Европе как неких русских неевропейцев, евразийцев. Это ошибочная и вредная позиция. Она растворяет русскость и Россию в европейскости и азиатчине. Не надо уступать, сдавать Западу европейскость. Запад и Европа – не синонимы. Запад – одна из форм европейскости, причём оказавшаяся дегенеративной, с сильной волей к культурно-демографической смерти. Европы были и есть разные. Запад – ядро капиталистической системы, оказавшееся разрушительным и даже враждебным по отношению к европейской цивилизации, России и русским и даже к белой расе. А есть русская православная Европа. Мы – русские европейцы, и именно европейскости, права на неё стремятся лишить нас определённые силы и на Западе, и дома.