Современный мир в целом, как и Россия, вошёл в состояние, которое нейтрально-обманчиво назвали «новой нормальностью», пытаясь за словами скрыть тупик, где все оказались. Ни господствующие в нашей стране более четверти века неолиберальные установки, ни попытки воскресить социал-демократию образца Европы 1970-х или СССР горбачёвского периода – ничто не вызывает энтузиазма у граждан.
Голый король
Выход видится один: назад – назад от лозунгов свободы и демократии (а заодно и назад от социального государства) к опоре на сильное государство, к преимущественному развитию индустрии.
Как ни странно, в этом неоконсервативном тренде, набирающем силу не только в США и ЕС, но и в России, есть важное рациональное зерно. Оно не столько понимается, сколько ощущается и рядовым гражданином, и учёным, и бизнесменом, и политиком.
В чём оно? В правде. Идеологи консерватизма говорят: свободный рынок сегодня регулируется корпорациями, которые манипулируют не только потребителями, но и субпоставщиками; существующие партии манипулируют гражданами, далеко не точно отражая их реальные (самими до конца не осознанные) интересы. Нравственные ценности и некоммерческая культура – в загоне… Честный и искренний консерватор приходит в мир симулякров и говорит: «А король-то голый!»
Но консерватизм, во-первых, отражает не всю правду и, во-вторых, выступая с отчасти справедливой критикой сегодняшнего мира симулятивных благ и ценностей, подменяет их специфической интерпретацией альтернатив, предлагая культ денег заменить на культ власти, манипулятивную демократию – на патернализм, скрывающий рентную эксплуатацию и тому подобное.
Из тупиков неолиберальной и старосоциальной моделей консерватизм ведёт нас назад.
Есть ли альтернатива?
Боязнь перемен
Альтернатива есть. И она хорошо известна.
Оставим в стороне политику и посмотрим на мир экономических перемен. Только несколько контрапунктов поиска решений в нашей стране (об опыте Европы – ниже).
В 1917-м у нас, а потом во всём мире начался поиск иного пути – в чём-то новой или качественно-новой, отчасти или полностью посткапиталистической экономики. Споры, чего больше – добра или зла – принёс СССР, в чём они, эти добро и зло, и как их измерить, не затихают.
После Гражданской войны, в 1920-х, СССР впервые предложил человечеству создать в общенациональных масштабах систему, соединяющую рынок, активную промышленную политику и стратегическое планирование; частный, кооперативный и общественный сектора; «мещанские» и коммунистические тренды в морали и культуре…
«Новую» модель партийно-государственная номенклатура навязала на какое-то время в 1937-м. Она уже достаточно изучена и понятна.
При этом новым и грандиозно-значимым был опыт военной, экономической, идеологической и культурной победы СССР в Великой Отечественной войне, показавший, как может работать плановая система в экстремальных условиях.
Внутренне-противоречивым и недолговечным был проект «оттепели», давший, с одной стороны, Гагарина и романтичную плеяду шестидесятников, создававших физтехи, наукограды, стихи и музыку, пережившие своих создателей; но с другой – провал волюнтаристских проектов. Так, планирование и ориентация на развитие творческого потенциала человека обозначили противоречие ещё раз: эффективное средство научно-технического и культурно-образовательного прорыва и одновременно – бюрократически-волюнтаристский тормоз решения проблем экономики в целом.
Соединение плана и элементов рынка в 1970-е привело к стабилизации и одновременно – к застою.
Свежие императивы перестройки и гласности середины и конца 1980-х, направленные на развитие негосударственных форм собственности, рынка, экономической и политической демократии и казавшиеся привлекательными почти всем, обернулись тем, что потом было названо крупнейшей геополитической катастрофой ХХ века…
Самое главное: попытка создать качественно новую для страны систему экономической и общественной жизни, основанную на императивах либерализации и приватизации, привела к тому, что, решив проблемы дефицита, в итоге мы за 25 лет сумели превзойти уровень называвшейся тогда «кризисной, тупиковой, неэффективной» экономики РСФСР аж на целых… 20%.
И это достойный результат непрерывных перемен? Не потому ли россияне так боятся новизны?
Что и кто должен делать
Однако, не найдя новый тренд, мы либо останемся в тупике и будем пребывать в «ново-нормальной» стагнации ещё десятилетие (а то и больше), либо двинемся вспять, а это не меньшая трагедия.
Какой же может быть умеренно новая альтернатива стагнации и реверсивно-консервативному тренду? И кто может стать её двигателем?
Начну с того, что кажется очевидным и мало обсуждается: с цели развития, хотя именно в этом исходный пункт дискуссий. Стоит задать простой вопрос: всякое ли увеличение ВВП есть цель для мира и России? Для ответа предлагаю достаточно простой (в исходном пункте) вариант решения: цель должна отвечать стратегическим интересам креативной части народа и опираться на его активно-творческий потенциал.
Такая постановка вопроса многим покажется ложной, ориентированной на так называемый креативный класс, к которому принято причислять менеджеров, брокеров, имиджмейкеров, шоу-звёзд и т.п.
Я считаю иначе: все граждане России потенциально креативны.
В то же время нет оснований считать всех работников РФ актуальными креаторами. Система общественных отношений и материально-технический базис экономики таковы, что лишь абсолютное меньшинство россиян причисляет себя и действительно относится к «креативному классу», да и тот – повторюсь – в общественном сознании, активно подкрепляемом СМИ, ассоциируется по преимуществу со специфическим слоем псевдосоздателей псевдоновизны.
Альтернатива – массовый креативный класс России. Он есть.
Это ещё не исчезнувшие конструкторы и программисты, миллионы педагогов и экологов, работников здравоохранения и культуры – все, кто создаёт и укрепляет главное богатство – творческий потенциал человека. Эти люди (их, кстати, в СССР иногда называли «сторублёвой интеллигенцией») – безусловно, выполняют массу рутинной работы. Но всё же творчество – это ядро, отличительная их черта.
Сегодня высококвалифицированные рабочие и инженеры, конструкторы и учёные, педагоги и врачи – это если не «лузеры», то уж точно не «винеры» – не те, кого принято считать наиболее успешными, героями нашего дня или будущего. Но это ошибка. Ошибка не экспертов, которые неправильно отражают реальность, а ошибка той правящей элиты, которая из всех возможных сценариев выбрала ведущий в тупик.
Массовый креативный класс – это те, кто создаёт и может эффективно использовать умные фабрики в рамках индустрии 4.0 и продвигать нас в сторону креатоёмкого (или, как пишет профессор С. Бодрунов, знаниеёмкого) материального производства. Иными словами, это люди, создающие не только и не столько частные, сколько общественные блага. А это – общедоступное образование, здравоохранение, фундаментальная наука, нерыночная культура, экология, то есть именно то, что вопреки кажущимся очевидными представлениям может быть драйвером эко-социо-гуманитарно-ориентированного развития.
Массовый креативный класс – это люди, для которых инварианты (то есть нечто низменное) и либерализма, и социализма, в том числе – личная свобода и одновременно отсутствие эксплуатации, социальная справедливость есть альфа и омега общественного бытия. Кроме того, представители креативного класса – это носители культурной традиции, позитивного консерватизма – консерватизма не отживших своё экономических и политически форм, а универсальных и потому вечных, хотя и обновляемых, культурных ценностей.
Именно в сфере творческой деятельности, несмотря на весьма неблагоприятную атмосферу, у нашего массового креативного класса есть немалые достижения. Образование, фундаментальная наука, искусство остаются на уровне, дающем надежду, что вполне возможно догнать и в чём-то перегнать наиболее передовые страны, как это уже делали в середине ХХ века. Тогда у нас путь от тотальной разрухи начала 1920-х до мирового уровня образования, науки, аэрокосмической индустрии был пройден фактически за четверть века. И это был путь опережающего развития, нацеленного на приоритетный рост самых передовых сфер.
Потенциал для подобного продвижения есть и сегодня. Даже статистика показывает: в России доля массового креативного класса остаётся близкой к уровню наиболее развитых стран.
При правильном выборе приоритетов в этой сфере мы можем оказаться впереди и стать социокультурными лидерами, предлагая мировому сообществу новую повестку дня, новую систему целей и ценностей.
Кстати, мировыми лидерами в прорывных областях не раз становились не только сверхдержавы, но и малые страны. Скажем, лидерами в области социальных инноваций стали 50 лет назад Финляндия, Швеция, Дания и др., предложившие скандинавскую модель.
Мы можем предложить миру «российскую модель».
Полвека назад стержнем скандинавской модели стал высокий уровень социальной справедливости вкупе с эффективностью экономики и опорой на средний класс. Сегодня прежняя версия этой модели в тупике, равно как и сменившая её в большинстве стран неолиберальная модель. Россия может и даже должна не просто унаследовать эти императивы, но и осуществить их «перезагрузку». Остаётся маленький «пустяк»: определить средства реализации задачи.
Опережать, не догоняя?
Думаю, для многих сама постановка такой задачи выглядит экзотично. Привычнее говорить о лидерстве в объёмах ВВП, внешней торговли, достижениях в сфере вооружений.
Но окружающая действительность меняется. Мировая научная мысль только подбирается к пониманию, что выигрыш в будущем – это выигрыш даже не в технологиях, а в культуре и креативном потенциале тех, кто создаёт технологии, повышающие качество жизни людей и увеличивающие приоритет страны, а не одни лишь объёмы производства и потребления.
За прогресс человеческих качеств, культуры, ноосферы как реальный практический приоритет ратовали великие учёные прошлого (от Карла Маркса до Владимира Вернадского и Эриха Фромма), ратуют и наши современные мыслители, например, экономисты Сергей Бодрунов и Сергей Глазьев, философы Людмила Булавка и Олег Смолин. Сходные модели предлагает в «Литературке» её постоянный автор экономист Георгий Цаголов. За это стоят общественные объединения учёных и учителей – «Образование для всех», Конгресс работников образования и науки и другие объединения. Этого бы хотели многие мыслящие интеллигентные люди страны.
Взять за основу такой приоритет – значит добиваться прогресса в тех сферах, которые, развивая некоммерческую составляющую и выводя из тупиков «рыночного фундаментализма» и «общества потребления», дают большой социальный и экономический эффект. Вот три аргумента в пользу этого.
Первый. Продажа за рубеж интеллектуальных продуктов, в том числе программного обеспечения, несёт, например, Индии доходы, сопоставимые с доходами России от продажи нефти и газа.
Второй. Образование – сфера, которая помимо гуманитарных результатов и престижа даёт огромный экономический эффект, что убедительно показал в своих расчётах академик Струмилин. Задумываемся ли мы и особенно действующие власти об этом? До какой степени?
Третий. Уже есть немало стран, где поняли: переориентация со стандарта «два больших (а лучше очень больших) автомобиля на семью» на стандарт правильного использования городского транспорта даёт огромный и разносторонний эффект. Соединив качественный общественный транспорт + велосипед + «распределённый» (sharing) мини-электромобиль, можно получить резкое снижение общественных издержек на единицу полезного эффекта, решить массу проблем мегаполисов (пробки, уродство 6-полосных многоуровневых дорог и т.п.), улучшить экологию, повысить качество жизни страдающих от гиподинамии людей. Надо признать, что власти Москвы идут сейчас по этому пути, хотя многими это ещё не до конца понято.
Всё это к тому, что выигрывать в мировом соперничестве можно, только опираясь на умелых, знающих, подготовленных граждан.
А теперь к вопросу о средствах реализации стратегии опережающего развития.
Реперные точки роста
Самое смешное, они хорошо известны. Уже создано немало научных работ, да и автор этого текста вместе с А. Колгановым пишет на эту тему уже четверть века, опубликовав с десяток версий статей и докладов с вариациями названий «Экономика для человека» и «Стратегия опережающего развития». Положения наших работ похожи на некоторые лозунги консервативно-дирижистского направления экономической мысли и экономической политики. Но – всего лишь похожи. Различия серьёзны.
Так что же мы предлагаем?
Не выходя за рамки существующей общественно-экономической системы, которую можно назвать поздним капитализмом, Россия может провести ряд реформ, чтобы критически использовать опыт опережающего развития образования, науки, высоких технологий разных стран – от Скандинавии до Китая, не отказываясь при этом от лучших практик научно-технического и образовательно-культурного прогресса СССР.
За этими будто бы банальностями скрываются не слишком очевидные практические изменения.
Первое – социализация как государственного, так и частного секторов. Взамен жёсткой дилеммы «Приватизировать или национализировать» мы предлагаем императив – социализировать: сделать прозрачной, социально-ответственной, подконтрольной гражданам и работникам деятельность и государственных, и частных фирм. Лекарем бюрократизации и коммерциализации может стать подключение работников креативных специальностей (т.е. не «кухарок») к управлению предприятиями – умными фабриками, клиниками, школами, университетами и т.п.
Второе – селективное стратегическое планирование в качестве противовеса обоим предлагаемым ныне решениям: «напечатать побольше денег – не печатать денег» (речь не о бумажном станке, а о кредитной эмиссии). Селективное стратегическое планирование – это стабильные, обществом одобренные, законодательно утверждённые и жёстко контролируемые «правила игры». Это позволит обеспечивать приоритет той самой креатосфере, где и создаёт новый потенциал общественного развития массовый творческий класс – креатоёмкоемкое производство, образование через всю жизнь, НИОКР, здравоохранение, физическая культура, искусство и т.д.
Третье – снижение социального неравенства не путём «отнять у работающих – отдать бездельникам», а за счёт повышения доходов массового креативного класса и создания хорошо оплачиваемых рабочих мест в креатосфере (переквалификация и престижные общественные работы взамен пособий-подачек). Источники? На наш взгляд, долларовым миллиардерам и миллионерам надо предложить найти вариант, как максимально эффективно делиться доходами с обществом, чтобы они были уверены: деньги, которые они не потратят на покупку дворца или яхты, пойдут на общественное развитие, а не в карманы чиновничества. Пусть наши богачи станут королёвыми, а не ротшильдами, ограничив личное потребление «скромным» 5–8-комнатным особняком, удобным «вольво» и «маленьким» 30-метровым катером.
Но если без шуток, суть наших предложений в том, чтобы и в среде буржуа опереться не на консервативно-потребительскую, а на креативно-ориентированную их часть – на тех, для кого прогресс дела, инновации в общественное развитие и т.п. есть ценность и мотивация более сильная, нежели роскошь личной жизни.
Перед выбором
Утопично ли то, о чём здесь написано? И да, и нет.
Да, ибо при условии сохранения в неизменности всех институтов современной социально-экономической и политико-идеологической системы в России ничего из того, что сказано, осуществить нельзя.
Нет, ибо наступает время перемен. «Новая нормальность» на наших глазах превращается в очередную ненормальность. И нашей политико-экономической элите придётся очень скоро выбирать, куда двигаться: назад или всё же вперёд – из тупика, где мы уже не одно десятилетие топчемся.
Нет, ибо предлагаемое – это отнюдь не революция, а лишь весьма умеренные реформы, социальный компромисс, первый шаг на пути к более серьёзным преобразованиям. Отказ же сделать даже столь скромный шаг вперёд чреват, как замечено выше, чёрно-коричневой реакцией наподобие той, что опустилась на Италию, Германию, Испанию и т.д. в 1920–1930-е и тень которой сегодня нависла и над Западом, и над постсоветским пространством.
Александр Бузгалин,
доктор экономических наук, директор Института социоэкономики
Московского финансово-юридического университета