Двадцать пять лет прожил в Саратове, там же вступил в Союз писателей России; десять лет руководил поэтической студией «Азъ», издал более двадцати книг студийцев. Теперь живу в Подмосковье.
Пять книг моих стихов увидели свет на Алтае, в Поволжье и Москве.
Главные мои награды: Русское Слово – в стихах близких мне поэтов России; надпись на книге, подаренной мне при встрече с Юрием Поликарповичем Кузнецовым: «Николаю Байбузе с приветствием духа»; и – наследие моих украинских предков – тюркская фамилия, которую носил в ХVI веке гетман Украины Тихон Михайлович Байбуза, нашедший покой в полтавской земле, ставшей родиной моего отца. В любом окружении помнил и помню я и о том, что я сын солдата, участника тех самых кровавых ржевских боёв в первую зиму той самой проклятой войны на земле, последствия от которой гнут Россию до сих пор.
Для меня помимо русской классики «точильными камнями» было и остаётся мастерство советских и российских поэтов: Леонида Мартынова и Семёна Кирсанова; Дмитрия Кедрина и Юнны Мориц; Сергея Маркова и Геннадия Русакова, Николая Тряпкина и Николая Дмитриева… Отдельно – слово славы русскому поэту Павлу Николаевичу Васильеву.
Самые лучшие мои произведения – сыновья.
Самая большая вина – перед матерью и отцом.
Самые светлые дни – с друзьями.
Самое бессильное чувство – от принудительного привнесения в русский язык «наглоязычных» неологизмов, практически меняющих государственный статус родного языка до бесправного положения военнопленного.
Самая опасная форма русофобии – низкорослые и бездарные стихи о России. О моей великой Родине – стране, просторной от потерь. С этими чувствами и провожаю семь десятков своих земных лет.
Николай БАЙБУЗА
МИР НЕ БЕЗ ДОБРЫХ ЛЮДЕЙ
Мир не без добрых людей.
Мало для них я смогу.
Жизни двухцветной моей
не пожелаю врагу.
Красное с белым миря,
серенькое проглядел…
Видел же, видел моря!
Лужи хвалить не хотел.
Библию и Коран
не отвергал отродясь.
Мало двуручных карал,
мало их втаптывал в грязь.
Вера стальная моя –
не Богородицы взгляд.
Вот и мои сыновья
молча мне в спину глядят.
…Тихо вчерашний злодей
в церкви пристроит свечу.
Верил и верю в людей –
из-под креста докричу.
* * *
Владимиру Фёдоровичу Бойко
…Снится и снится
всё чаще мне:
мечется,
не подавая голоса,
конь.
А путы на том коне –
из его же конского волоса.
БАНКЕТНЫЙ ЗАЛ
Не понять, что там за юбилей?Всё понятно: поют «Журавлей».
Музыканты с насмешкой глядят:
для героев – дешёвый салат;
остаётся нетронут «Агдам»;
и шампанское – строго для дам.
Вот и первый тряхнул стариной:
«Где ж ты, «Люгер» мой именной!
Я бы в этих крыс тыловых –
всю обойму! За сахар и жмых…»
Не до плясок, на кой они ляд.
Вспомнят в Англии вдовий парад…
Пьют – не молча! – за Брест и за Ржев,
от казёнщины не разжирев.
Подари, гитарист, им вальсок!
Там у многих годочки – в песок.
Там и мразь, там и враг, там и друг…
Доктора магаданских наук.
Может, пешки. А может, и нет,
если выигрыш – весь белый свет.
Страшный выигрыш, чёрт бы побрал,
хряпнуть об пол казённый бокал!
Стоп, маэстро, «Ламбада» поздней.
«Журавлей», давай – «Журавлей».
МАЙ
Когда тяжёлым клювом коршунлатает грубое гнездо;
когда змея меняет кожу –
итожу прошлое незло.
Не из-за облачного рая
я видел: на краю земли,
с четвероногих мех сдирая,
на юг двуногие прошли.
Я в этой жизни мало стою,
банальный, в общем-то, сюжет.
Простор не станет пустотою,
пока замены сердцу нет.
В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ЮРИЮ СИДОРЕНКО
Слава богу, чувствую пока:над строкой не дрогнула рука –
это крёстный Север постарался,
научил чертям сшибать рога.
Но сегодня праздник! И в дому
друга я по-братски обниму.
Сок пшеничный будем пить по-русски –
и Полтаву вспомним посему.
Потому, что там начало нас
прогудел по свету тулумбас;
там чумак в глубокий след казацкий
соль веков рассыпал про запас.
Нам ничем помочь не сможет МИД;
память кровью предков закипит:
прапраправнук орендарьский правит,
над крапивным семенем дрожит.
Поучает, в кресле развалясь,
над горбатой ненькою смеясь.
Нас не вспомнят в православном гетто:
«Где же вы, Микола и Юрась?»
Там без нас каштаны зацветут,
там не нам по чарке поднесут.
А кому – уже не наше дело,
Там теперь и Цезарь свой, и Брут…
ДЛИННАЯ АМНИСТИЯ 1953 ГОДА
Полковнику В.М. Анисимкову, сибирякуАмнистия плеснула нам свободы,
на бывших и не бывших разделяя.
Наглее стали хамы и уроды;
и стаей оставалась волчья стая.
Блестит апрель. Свобода – шире лужи.
Чифир бакинский покачнул бараки.
Конвой ремни затягивает туже.
Рвут поводки служебные собаки.
Зэка Москвы, Рязани и Казани…
СССР мне выдал детство с ними.
Мне в праве видеть их не отказали,
никто и права помнить не отнимет.
Бараки замолчать уже не в силе:
«СССР отстал от ноу-хау;
Берлин гвардейским мясом завалили;
не выкупили Ротшильды Дахау.
– Забудьте надзирателя-придурка.
– C опричниками Троцкого равняем!
– Прекрасен Моцарт!
Но канает «Мурка».
Вы, Фима, ноль – и с ломом, и с роялем.
– В Москву не пустят.
– Я артист эстрады!
– Как Агасфер, болтались бы по свету.
– Теперь фронтовикам вернут награды…
Хватило сил понять, что силы нету.
…чеченскую войну за двое суток
в сибирское приволье Сталин вывез».
Прощай, переселенец! Буду чуток –
ты книги мне давал читать на вырост.
Прощай, штрафник, я и тебя запомню:
ни слова не сказал о русских резко.
Ещё я захлебнусь холодной Обью
и вспомню капитана Маринеско.
Таджик на вышке выше флейт и скрипок.
Узбеку ППШ добавил веса.
Не скоро победит бушлаты «Рибок».
Не скоро немцев рассмешит Одесса.
Крик пролетел от вахты до барака:
«Не нужен я, а надзиратель нужен!»
«Якши, якши!» – мне слышится, однако
конвой ремни затягивает туже.
Ещё не раз – и жданно, и нежданно –
страну тряхнут указы про свободу;
и песни из бараков Магадана
войдут в Москву – погромно, с матом, с ходу.
Но день сиял! Распахивая дали,
оттаивал от злобы и от стужи.
В казарме бывшей школу открывали.
И голубь мира воду пил из лужи.
«ЛГ» поздравляет Николая Байбузу с юбилеем!