«В тот день, когда окончилась война...»

Геннадий Красников

Есть безусловная сакральность в Дне Победы, который мы отмечаем ежегодно 9 Мая. Неслучайно уже в первые дни начала Великой Отечественной войны в эпической песне В. Лебедева-Кумача и А. Александрова эта война была названа «народной, священной». Сама неизъяснимая озаряющая духовная выстраданность Победы, оплаченная слезами народа и жертвенным подвигом тех, о ком можно сказать словами Николая Гумилёва, участника Первой мировой: «Серафимы ясны и крылаты за плечами воинов видны» – вызывает у наших врагов нечеловеческое беспокойство и злобу, ибо и «бесы веруют, и трепещут». А не так давно стихийно возникшее в недрах народного исторического самосознания явление «Бессмертного полка» само по себе подобно обретению чудотворной иконы с ликами воинов в земле российской просиявших. Неспроста ведь большинство из тех, кто все последние годы кощунствовал по поводу празднования Дня Победы, называя его «победобесием», кто изощрялся в поруганиях над «Бессмертным полком», – как только России в двадцать первом веке вновь был брошен смертельный экзистенциальный вызов, оказались «иноагентами» (читай: агентами тьмы) и как от ладана бежали за бугор к западным покровителям, как «бежат от лица Его ненавидящии Его»…

Естественно, что тема Дня Победы в творчестве поэтов фронтового поколения была изначально смысловой и целеполагающей на уровне веры, во имя которой человек, как говорили образно в старину, готов положить жизнь на алтарь Отечества.

Одно из первых стихотворений на эту тему было написано уже в 1941-м году Леонидом Шершером, мечтавшем о том, каким он будет, этот день, до которого ему не пришлось дожить – поэт погиб через год, в августе 42-го:

Стихотворение стало не только пророческим в судьбе автора, но и во многом наметило как может развиваться тема в дальнейшем: 

И необъяснимое прозрение сквозь время – за четыре года до события практически предсказаны победный май и собственная судьба: 

Поэт Иван Петрухин, вернувшийся инвалидом с войны, дал точный психологический образ воина, который, как и Леонид Шершер, не дошёл до своего 9 Мая:

 «Лицом к победе» и шли, и падали. Но дошли. И в конце пути, как сказано в стихотворении Евгения Зиборова, будет предъявлен врагу справедливый солдатский счёт:

Замечательный поэт, участник тех событий, Василий Субботин, в восьми лаконичных строчках стихотворения «Бранденбургские ворота» воспроизвёл закономерный финал так называемого германского превосходства, финал, который полезно бы помнить современным немецким и прочим воинственным западным политикам: 

В стихотворении «Эпилог» Субботин описывает вроде бы бытовые детали того исторического момента: «Курганы щебня, горы кирпича. / Архивов важных драная бумага. /Горит пятно простого кумача /Над обнажённым куполом рейхстага…», но в эти же минуты они поднимаются над бытом, превращаясь в великий эпос, где «Фамилиями нашими хитро /Испещрены задымленные стены». И уже эти надписи как в книге пророка Даниила становятся огненными на пиру Валтасара, предрекающие его гибель: «Мене, мене, текел, упарсин» («исчислил», «взвешен», «разделено»). И герой, водружающий метафизический флаг, уже становится символом, мифом, идеей общечеловеческой Победы над всемирным злом:

Продолжая этот сюжет, фронтовик Павел Булушев напишет: «Марш к салюту Победы был тягостно долог: / сто боёв, сто друзей, сто смертей, сто тревог… / А стихи… Я извлёк их, как старый осколок. / Как больную занозу, из сердца извлёк».

У писателя Евгения Носова есть автобиографический рассказ «Красное вино Победы», о том как он, находясь в госпитале, вместе с другими ранеными узнаёт о наступившей Победе… «Я вдруг остро ощутил, что часы отбили какое-то иное, новое время…» – говорит герой рассказа.

Поэт Глеб Пагирев вспоминал, как после очередного, седьмого по счёту, особенно тяжёлого ранения, был эвакуирован в Ленинград: «Тут, на госпитальной койке, и застала меня Победа. Моё состояние оставалось по-прежнему тяжёлым. В большой, похожей на зал, палате я был единственным лежачим; закованный по шею в гипсовый панцирь, я не мог ни сесть, ни приподняться, ни поесть, ни свернуть себе цигарку… Палата опустела, я остался один. Помню, день был тёплый, уже вправду весенний. Окна настежь открыты, и до меня доносятся крики: «Ура! Братцы! Победа!», нестройное пение и звуки откуда-то взявшегося оркестра, непрерывно играющего вальсы… Ребята вернулись в палату с «горючим» и, не таясь, разлили его по стаканам: «С победой!» А вечером над городом грохотал праздничный салют.

Не в состоянии повернуться лицом к окну, я видел в стёклах открытой рамы лишь отблески фейерверка, слышал орудийные залпы Победы и плакал – от небывалой радости, от горького бессилия и обиды на свою судьбу».

«Выходя из войны», фронтовик Глеб Пагирев скажет за себя и за своё поколение:

В дневнике поэта Семёна Гудзенко, который он вёл на фронте, предстаёт документальная правда тех исторических дней:

«Ночь на 9 мая 1945.

С трудом добираемся до Елгавы. Здесь утром были немцы. По пути встречаем много немцев — колоннами и группками. Нет конвоя. Они кланяются, на них не обращают внимания. Говорят, что Прагу защищают власовцы. Говорят, наоборот, что они восстали против немцев. Одно известно, что есть очаги сопротивления. Очень не хочется погибнуть в День Победы. А навстречу везут раненых. Сегодня до 12 часов наши ещё бомбили. Дымятся обломки, повозки.

11 мая 1945.

11 мая возле парламента хоронили погибших 10 мая, после войны. Ст. л-т Глазков, капитан Семёнов. Зелень, цветы, слёзы чешек. Хороним полковника Сахарова. Чехи брали на память горячие гильзы от крупнокалиберного пулемёта. Это память о храбрых и о освобождении.

Увы, не вспомнят ныне русофобствующие чешки и чехи тех слёз, не поведают они правнукам о том, как на родине не дождались в День Победы ст. л-та Глазкова, капитана Семёнова, полковника Сахарова, которые погибли 10 мая после войны, освобождая от врагов чужую неблагодарную Прагу…

В стихотворении Владимира Боброва «Победа», написанном в том же 45-м году, поэт обожжёнными нервами чувствует тревожные сигналы будущего: «Знаю, какова она — /отгремевшего салюта / настоящая цена». –

И всё-таки «часы отбили какое-то иное, новое время». Евгений Винокуров дважды передаст ощущение этой неизвестности. Сначала в стихотворении «Окончилась война», изнутри того времени и пространства:

Потом, через тридцать лет после войны, пытаясь заново пережить, а теперь ещё и осмыслить событие:

Похожее чувство (видимо, общее для многих) в мае 45-го описывает поэт Николай Грибачёв в стихотворении «Конец!»:

Иван Рядченко в стихотворении «В день окончания войны» добавляет свои подробности, звуки и краски в общую для всех историю:

Многие фронтовики могли бы подтвердить, насколько точно передал в своём стихотворении Евгений Иванов, как долго и психологически трудно они возвращались в мирную жизнь после войны:

Есть ещё один сюжет в этой неисчерпаемой теме, – светлый, трогательный. Так, в победном 45-м Виктор Гончаров пишет стихотворение «Возвращение»:

О дне Победы и обо всём что с ним связано есть два великих стихотворения, одно А. Твардовского – монументальное, эпическое, мощное, словно уходящая под своды небес органная музыка Баха: 

И второе, М. Исаковского, написанное в 1945 году, – неожиданное, может быть, самое трагическое, не сразу принятое критикой, ставшее с музыкой М. Блантера самой исповедальной песней о войне, о возвращении – «Враг сожгли родную хату»:

Поэт Сергей Орлов, танкист, горевший в танке, в год 30-летия Победы, за два года до смерти, написал загадочное стихотворение, которое стало в какой-то мере итоговым для начинающего уходить фронтового поколения. При всей внешне спокойной элегической интонации, в стихотворении звучит скрытая тревога и предупреждение, в котором словно сбываются слова о. Павла Флоренского о том, что творчество есть не что иное как «память будущего»:  

Можно сказать, что День Победы – это тоже творчество целого народа, всех его физических, нравственных, духовных сил. И потому, Победа навсегда для нашей страны, для новых поколений – «память будущего», полученная от наших отцов и дедов, без чужих, выдуманных клевещущих сказок и песен.