Александр Шуралёв
Родился в 1958 году в селе Кушнаренково. Профессор кафедры русской литературы БГПУ им. М. Акмуллы в Уфе, доктор педагогических наук, член Союза писателей РФ и РБ, автор книг и статей по литературоведению. Стихи публиковались в журнале «Дружба народов», «Литературной газете», «Литературной России», «Литературной учёбе», сборнике «Московский год поэзии» и других изданиях. Лауреат ряда международных литературных конкурсов. В 2011 году награждён медалью «За вклад в развитие образования России». В 2016 году – почётной грамотой правления Союза писателей Башкортостана за большой вклад в дело развития и пропаганды литературы Республики Башкортостан.
Сын солдата
Метался по планете
всеобщею виной
и харкал кровью ветер,
израненный войной.
Застыло в небе солнце
холодное, как лёд.
Не дождь стучал в оконца,
а слёз круговорот.
Ещё глаза вдогонку
бежали за отцом,
а вот уж похоронку
несут в остывший дом.
С ней мир, войной сожжённый,
угрюмый и пустой,
сын принял, поражённый
вселенской немотой.
Он ветер успокоил
и солнце разогрел,
вспахал-засеял поле
и песнь отца запел.
Метался по планете
всеобщею виной
и харкал кровью ветер,
израненный войной.
Застыло в небе солнце
холодное, как лёд.
Не дождь стучал в оконца,
а слёз круговорот.
Ещё глаза вдогонку
бежали за отцом,
а вот уж похоронку
несут в остывший дом.
С ней мир, войной сожжённый,
угрюмый и пустой,
сын принял, поражённый
вселенской немотой.
Он ветер успокоил
и солнце разогрел,
вспахал-засеял поле
и песнь отца запел.
Та сторона
Когда я был совсем ещё мальцом
и первые шажки познанья делал,
ходили на прогулку мы с отцом
на сторону другую зимней Белой.
«Та сторона…» В простом созвучье том
чарующе влекла неизречённость,
и я, ведомый по тропе отцом,
в неведомое ощущал влюблённость.
Прочесть пытались тайнопись следов,
вдыхали воздух, от мороза жгучий…
Не помню в точности отцовских слов,
но знаю: ничего не слышал лучше.
Слова росли из глубины веков
могучими древесными стволами,
держали на вершинах горний кров
и вдаль вели отцовскими шагами.
Бывало, что в снегу я увязал,
плутая по извилистому логу.
Тогда отец мне руку подавал
и выводил на верную дорогу…
Мир детства, ты остался за спиной,
но чувствую и с радостью, и с болью:
на стороне далёкой, неземной
отец идёт по вечному раздолью.
И если я сваляю дурака,
в кольце невзгод упав в изнеможенье,
с той стороны протянется рука
и выведет меня из окруженья.
Когда я был совсем ещё мальцом
и первые шажки познанья делал,
ходили на прогулку мы с отцом
на сторону другую зимней Белой.
«Та сторона…» В простом созвучье том
чарующе влекла неизречённость,
и я, ведомый по тропе отцом,
в неведомое ощущал влюблённость.
Прочесть пытались тайнопись следов,
вдыхали воздух, от мороза жгучий…
Не помню в точности отцовских слов,
но знаю: ничего не слышал лучше.
Слова росли из глубины веков
могучими древесными стволами,
держали на вершинах горний кров
и вдаль вели отцовскими шагами.
Бывало, что в снегу я увязал,
плутая по извилистому логу.
Тогда отец мне руку подавал
и выводил на верную дорогу…
Мир детства, ты остался за спиной,
но чувствую и с радостью, и с болью:
на стороне далёкой, неземной
отец идёт по вечному раздолью.
И если я сваляю дурака,
в кольце невзгод упав в изнеможенье,
с той стороны протянется рука
и выведет меня из окруженья.
Орёл
Бывает, что всё не так:
окрестность – глухой тупик,
в душе – непроглядный мрак,
раскис, растерялся, сник.
Осталось собрать рюкзак,
решимости наскрести,
отправиться на вокзал,
былому шепнув: «Прости».
Сесть в поезд, идущий вдаль,
в вагоне на посошок
для тонуса в чай – печаль,
для бонуса – сахарок.
Сплетая узоры фраз,
за словом не лезть в карман:
с попутчиками – рассказ,
с попутчицами – роман…
Растопится чей-то лёд,
затеплится чей-то свет,
а поезд идёт вперёд,
и рельсы как длинный след.
Осталось под стук колёс
о чём-то хорошем спеть,
то ль в шутку, а то ль всерьёз
метнуть наудачу медь.
Не спать, а всю ночь мечтать
и строить воздушный дом,
пятак в кулаке зажать,
нацеленный вверх орлом.
Остался совсем пустяк:
сойти где-нибудь с утра,
разжать с пятаком кулак
и выпустить в высь орла.
Бывает, что всё не так:
окрестность – глухой тупик,
в душе – непроглядный мрак,
раскис, растерялся, сник.
Осталось собрать рюкзак,
решимости наскрести,
отправиться на вокзал,
былому шепнув: «Прости».
Сесть в поезд, идущий вдаль,
в вагоне на посошок
для тонуса в чай – печаль,
для бонуса – сахарок.
Сплетая узоры фраз,
за словом не лезть в карман:
с попутчиками – рассказ,
с попутчицами – роман…
Растопится чей-то лёд,
затеплится чей-то свет,
а поезд идёт вперёд,
и рельсы как длинный след.
Осталось под стук колёс
о чём-то хорошем спеть,
то ль в шутку, а то ль всерьёз
метнуть наудачу медь.
Не спать, а всю ночь мечтать
и строить воздушный дом,
пятак в кулаке зажать,
нацеленный вверх орлом.
Остался совсем пустяк:
сойти где-нибудь с утра,
разжать с пятаком кулак
и выпустить в высь орла.
Стремление
Мысли закутались в толстые шубы:
зябко в бездумье бродить нагишом.
Светлой надежды последние зубы
выпали в гонке за близким локтём.
И всё ж стремимся, в труде и печали
слёзы и пот проливая сполна,
к Слову, которое было в начале,
веруя в солнечность Судного дня.
Мысли закутались в толстые шубы:
зябко в бездумье бродить нагишом.
Светлой надежды последние зубы
выпали в гонке за близким локтём.
И всё ж стремимся, в труде и печали
слёзы и пот проливая сполна,
к Слову, которое было в начале,
веруя в солнечность Судного дня.