Недавно побывала в Колонном зале на «Федеральном Сельсовете» общественного движения «народов российской земли», как оно себя именует. Собравшиеся говорили о развитии сельских территорий. Мне тема близка: наше сельхозпредприятие участвует в благоустройстве станицы, где живут наши труженики.
Районная администрация, как в советскую эпоху, опирается на руководителей хозяйств: починить дорогу, помочь школе, поддержать спортивную команду – присоединяйтесь! А как иначе? И в СССР всё развивалось вокруг заводов и колхозов-совхозов: тепло – от заводской котельной, детсад – от совхоза, путёвка в пионерлагерь тоже оттуда. Чем крупнее и богаче хозяйство, тем ощутимее помощь.
И что же я слышу на «Сельсовете»? Будто бы главный человек на селе – фермер. Именно фермера надо поддерживать, и уже от него проистечёт поддержка сельских территорий. Звучит трогательно, однако к реальной жизни отношения не имеет. Никакие фермеры «территориями» не занимаются и заниматься не могут.
Беспричинный культ
Любовь к фермерам иррациональна. Это предмет веры, а не следствие опыта. Ещё Бердяев как-то заметил, что русский интеллигент все практические вопросы превращает в идеологические. Надежда на фермеров – идеологическая конструкция. У нас в области они производят только 20% зерна, главный производитель – большие хозяйства. В зерновых зонах по-другому и быть не может. Производство зерна требует большого хозяйства – об этом писал много десятилетий назад Чаянов.
Фермеры и живут-то за счёт таких хозяйств, подчас вульгарно воруя у них корма и «химию», недоплачивая налоги путём торговли за чёрный нал, выпуская скотину на чужие поля. Им уж точно не до развития сельских территорий. Да и трудно администрации иметь дело с мелкими хозяйчиками, у которых к тому же бЧльшая часть деятельности – в тени. И потом: они сегодня есть, а завтра их нет. Зачастую дети фермеров не хотят продолжать дело отцов (кстати, за границей так же).
На этом месте кто-нибудь патетически воскликнет: «Во всех приличных странах кормилицы – фермеры!» Ну, начать с того, что эти фермеры существуют благодаря огромным госдотациям. Если бы им их государства помогали так же, как наше государство помогает своим аграриям, хвалёные зарубежные фермеры скукожились бы в течение сезона. Хотя природные условия у них обычно несравненно лучше наших. Но и при всём при этом западные фермеры (и европейские, и американские) неперспективны. Нет у них будущего. Современные технологии ориентированы на крупные хозяйства, которые только и могут их купить.
Когда едешь по Италии, частенько встречаешь руины домов из красного кирпича, иногда живописно увитые плющом, как на картинах эпохи романтизма. Что это? Покинутые фермерские дома. Земли скупаются крупными сельхозпредприятиями, фермеры уходят. В Америке они выступают чаще всего как своего рода персонал огромных пищевых корпораций, который используется по принципу аутсорсинга. Но и тамошние фермеры прирастают размером и уменьшаются числом.
«Появление в конце XX века агропромышленности означало одновременное уменьшение численности ферм и увеличение их размеров, – сообщает ресурс ereport.ru. мировая экономика. – Эти сельскохозяйственные компании, иногда принадлежащие «отсутствующим» акционерам, используют больше техники и меньше работников. В 1940 году существовало 6 миллионов ферм со средней площадью 67 гектаров. К концу 90-х годов – только около 2,2 миллиона ферм со средней площадью 190 гектаров. Примерно в этот же период резко упала занятость в сельском хозяйстве – от 12,5 миллиона в 1930 году до 1,2 миллиона в 90-е годы, и это при том, что общая численность населения увеличилась более чем вдвое. В 1900 году фермеры составляли половину всей рабочей силы, но к концу века на фермах трудилось только 2%. И примерно 60% оставшихся фермеров в конце века работали на фермах только часть времени; они также имели другую, несельскохозяйственную работу, дополнявшую их фермерские доходы. Высокая стоимость капиталовложений – в землю и оборудование – делает создание фермерского хозяйства, занимающего полный рабочий день, исключительно трудным для большинства людей».
Подобных оценок очень много, да можно и с реальными американскими фермерами поговорить, но у нас предпочитают веровать, а не умствовать.
По ходу так называемых рыночных реформ, когда колхозы-совхозы силком дробились на паи, мы заимствовали то, что у наших велемудрых заграничных учителей уже тогда устарело и не отвечало требованиям современных технологий и современной жизни. И мы откатились в 90-х годах на много лет назад – и в смысле технологий производства, и особенно в жизни на селе. И этот откат не преодолён. На момент начала реформ наша страна обладала почти оптимальным и вполне перспективным размером хозяйств; надо было их совершенствовать, увеличивать заинтересованность тружеников, возможно, сделать их подлинными хозяевами-акционерами, но ни в коем случае не разрушать крупные хозяйства, заменяя отсталой и примитивной формой – мелким индивидуальным фермерством. Это я поняла с кристальной ясностью, занявшись в 2004 году собственным агробизнесом.
И тем не менее, несмотря ни на что, фермер у нас – некий священный идеологический персонаж. Почему?
Трудно отказаться от иллюзии перестройки? От интеллигентских мифов о мужичке, который только и мечтает работать на себя, и дай ему такую возможность – завалит всех продуктами? Помните: «Едет пахарь с сохой, едет – песню поёт; по плечу молодцу всё тяжёлое»? Вот на этого пахаря и умилялись перестроечные витии. К сожалению, этот психотип давно исчез, как исчез, например, психотип воинственно-
благородного рыцаря или истово верующего монаха. Меж тем на основании мифа раздербанили колхозы-совхозы.
Отказываться от иллюзий действительно трудно. Психологически некомфортно: это что ж, выходит, мы всё развалили ради химеры? Эта одна из причин культа фермерства. Запомним, а пока обсудим другие иррациональные верования.
Ещё один спаситель
Второй священный персонаж – малый бизнес. Я его неплохо знаю: в моём торговом бизнесе продавщицы – те самые индивидуальные предприниматели, за которых так ратуют. Некоторые зарабатывают прилично, но для большинства это бизнес выживания. Во что-то существенное малый бизнес разрастается редко. Впрочем, спасибо, что многим не даёт упасть на дно. При повышении пенсионного возраста таких бизнесменов поневоле станет больше. Хотя многим это вполне по душе.
И надо признать, малые бизнесмены приносят большую пользу, заполняя те поры экономического организма, куда большой бизнес не пойдёт. Недалеко от моего дома в Москве есть киоск. В нём сидит улыбчивый парень из Средней Азии и чинит всё: сумки, обувь, точит ножи – всего не перечислить. Работает с 8 утра до 8 вечера, и в выходные тоже: видать, деньги нужны; качество отличное.
Малый бизнес – понятие неоднородное. Есть и камуфляж под него – когда большое предприятие юридически как бы состоит из ряда малых. Это лишь налоговая «оптимизация».
У нас всё приводят в пример заграницу, где малый бизнес замечен и в научных разработках, и в высокотехнологичном производстве и т.д. Приводят впечатляющие цифры, какой процент ВВП создаётся малым бизнесом. Мол, надо и у нас засучив рукава немедленно развивать малый бизнес. Наверное. Но, на мой взгляд, прежде всего надо возрождать и укреплять промышленность и сельское хозяйство. И науку, конечно. Тогда малый бизнес разовьётся сам собой. Сколь-нибудь технологичный малый бизнес всегда существует при... при бизнесе большом, как его обслуживающий, вспомогательный цех. Как и при науке, например.
Вокруг гиганта промышленности могут и должны действовать мелкие вспомогательные производства, мастерские. Между прочим, Ленин писал об этом в 1908 году в статье «О ревизионизме» (он считал, что эта «мелочовка» и есть рассадник ревизионизма, и между прочим, правильно считал, но это отдельная тема).
Как это происходит, расскажу на примере немецкого «антипригарного коврика», которым мы торгуем и который я сама использую в домашнем обиходе. Хорошая штука: стелешь на противень – и ничего не пригорает, даже любимое моими детьми безе, которое наполовину из сахара. Материал разработан большим немецким концерном. Они выпускают его в огромных количествах, в основном для покрытия деталей механизмов. А есть семейная фирмёшка, которая режет материал (это что-то среднее между тканью и бумагой), закатывает в трубочки, укладывает в коробочки и везёт покупателям. Концерну это мелко, а им – в самый раз. Они даже специальную нарезку делают, чтобы можно было стелить материал в сковородку для лучшего изготовления яичницы. Успешные мелкие бизнесмены в кильватере большой корпорации!
Собственно, так всегда бывает: настроили домов – тут же появились мелкие дизайнерские и ремонтные конторы. Вообще очень часто нельзя добиться улучшения чего-то прямым воздействием. Иногда говорят, что решение проблемы лежит уровнем выше этой проблемы. Это верно, но иногда решение лежит где-то в стороне. Так происходит с малым бизнесом.
Малый бизнес – дело полезное, и его люди – симпатичные, смелые (иногда из отчаяния), часто творческие. Я их очень люблю. Но ждать от них прорыва, о котором я писала некоторое время назад («ЛГ», № 42, 2018), и того самого всемогущего слова «вперёд», уж извините, смешно.
Собственно, и в западных экономиках малый бизнес играет определённую, но не определяющую роль. Известный американский экономист Джон Гэлбрейт писал в книжке с выразительным заглавием «Экономика невинного обмана»: «Владелец малого бизнеса, небольшое предприятие розничной торговли или сферы услуг, так же, как и фермер, до сих пор преподносятся экономической наукой в качестве ключевого элемента. Однако эти субъекты являются частью системы, которая была классически описана в учебниках прошлых столетий; они не принадлежат современному миру, они лишь дань дорогой сердцу традиции.
Небольшого розничного торговца уже поджидает «Уолл-Март», семейную ферму – гигантские предприятия по выращиванию зерна и фруктов, а также современные крупные производители мяса. Уж они-то постараются, манипулируя ценами и снижая затраты, довести их до банкротства. Экономическое и социальное доминирование крупного бизнеса общепризнано. Малое предприятие ждут крах и забвение».
Ура, инвестиции!
Третьим сакральным персонажем, на которого наша государственная мысль привыкла возлагать радужные надежды и против которого не моги слова молвить – иностранный инвестор. В отличие от фермера и малого бизнеса иностранному инвестору дозволяется быть большим – чем больше, тем лучше.
Что такое иностранная инвестиция? Оставим в стороне так называемые портфельные инвестиции, которые суть не что иное, как валютные спекуляции, от которых общественное богатство отнюдь не прирастает, а просто перераспределяется, притом не в нашу пользу.
Поговорим о промышленных инвестициях, которые принято благоговейно уважать. Купил иностранец (а может, и русский с кипрским паспортом) недорастасканную какую-нибудь фабричонку – это промышленная инвестиция! Все бьют в литавры. Перенесла гигантская корпорация производство в Россию – вот тебе и ещё инвестиция, огромная, высокотехнологичная. Автомобили у нас собирают – тут уж восторгу нет предела. Но ведь это всё равно их производство, даже и при высоком уровне локализации. Иностранцы никогда не передают за просто так самую суть, сердцевину технологии. И правильно, наверное, делают – со своей точки зрения, разумеется. Это Советский Союз всем задарма делился с братьями по классу и борцами с империализмом, а передовые бизнесмены предпочитают держать рычаги управления в своих руках: выращивать конкурентов никто не намерен.
Может быть, иностранные промышленные инвесторы научат нас искусству передового менеджмента? И этого нет: выше определённого уровня loca staff не допускается. Всё это я лично испытала ещё во времена перестройки, когда по наивности с энтузиазмом участвовала в создании совместных предприятий.
Россия без Штольца
И при всём при этом, совершенно отвергая собственный четвертьвековой эмпирический опыт и игнорируя любые факты, мы продолжаем религиозно веровать в троицу: фермер – малый бизнесмен – иностранный инвестор – как путь к спасению. Кто «мы»? Да все мы – и начальники, включая самых высоких, и подчинённые, и бизнесмены даже, хотя они-то, как правило, имеют наиболее адекватную картину мира.
Чем питается такая вера? Мне кажется, её корень – старинная наша обломовщина. К сожалению, этого прекрасного романа, насколько мне известно, нет нынче в школьной программе. Не поленитесь перечитать его – по-взрослому. Что такое обломовщина? Это вовсе не лежание главного героя на диване. Это гораздо хуже. Обломов хронически не занимался своими делами, передоверяя их жуликам, проходимцам и неумехам. В какой-то момент советы экспертов и консультантов довели его, богатого помещика, до ручки, до нищеты. В чём же причина? Ему было страшно даже приблизиться к своим делам и увидеть, в каком они находятся положении. Надо сказать, что «приближение к объекту» (как называют это действие некоторые специалисты по управлению) – это очень психотравмирующий поступок, требующий мужества: мало ли что можно узнать о себе и своих делах. К тому же ведь дальше действовать придётся – в первом лице!
Обломовщина – это вера в то, что не я, а кто-то другой, знающий как, придёт и сделает. Как сделает? Ну, он сам знает; он вообще всё знает. В этом же причина того, что так на душу нам легло учение о «невидимой руке рынка», устаревшее ещё при королеве Виктории, а может, и никогда не отвечавшее никакой реальности. А нам оно, как говорит молодёжь, «зашло» исключительно. Этим же питается и наша любовь к «троице» и вера, что всё как-то само собой «образуется».
Впрочем, Обломову такая вера была простительна: у него был друг Штольц, который всегда появлялся в нужный момент и разруливал дела. К сожалению, у страны России такого друга нет. У нашего государства вообще, к сожалению, друзей маловато. При этом никто, никакая сила, кроме непосредственно государства, не способна у нас решить самые главные и насущные вопросы жизни. В частности, вопросы руководства хозяйственной жизнью. А где руководство – там и планирование, централизованное распределение ресурсов, пресловутый «учёт и контроль».
«Эх, достаёт жизнь!» – вздыхал Илья Ильич. И нас она, жизнь, достаёт, да ещё как! Очень хочется верить, что хоть чуть-чуть сумеем сработать на опережение. Ведь доброго Штольца среди наших партнёров нет и не предвидится. Но прежде чем двигаться вперёд, надо разгрести завалы мифологии, которая по-прежнему руководит нашей жизнью.
Татьяна Воеводина,
предприниматель, публицист