Из выступления на юбилейных Шукшинских чтениях в Барнауле
Многие интеллигентные люди, в том числе творческие, не понимают и искренне изумляются: за что так любят Шукшина? Почему тьма-тьмущая народу поднимается на гору Пикет в Сростках? В чём дело? А дело в том, что в нём чувствуют родного русского писателя. Более того, те, кто поднимается на гору, несут в своей душе чувства своих родных и близких, отцов и матерей, дедушек и бабушек. Они несут память о жизни родного народа в течение столетий, в течение последних десятилетий, довоенных и современных лет.
Мы так много наговорили политических слов, слов борьбы. Они, конечно, необходимы, но... На съезде Союза писателей России, который прошёл совсем недавно, я расссказал о том, что есть один забытый рассказ Владимира Даля «Уральский казак». Вроде рассказ как рассказ – как казак жил и служил. А в конце два абзаца, которые просто невозможно пересказать... В них изумительный пример сострадания русскому человеку, казаку, солдату, которое испытывал Владимир Даль. Тут даже можно провести параллели с такими знаменитыми эпопеями, как «Война и мир» Толстого и «Тихий Дон» Шолохова... А ведь всего два абзаца! И вот этой линии сострадания сегодня в искусстве практически нет. Она пропала. Она пропала даже внутри нас, в наших писательских душах. Сами писатели утратили эту величавую горечь.
За границей жил и работал Борис Зайцев, писатель, о котором говорили, что он творил при свете Евангелия. Это один из самых чистых писателей русской литературы. Но в эмиграции, лишённый Родины, он всё время повторял: «Грешны, грешны мы в России...»
Мы же сегодня обвиняем во всех бедах наших только врагов Отечества. И пусть даже справедливо обвиняем, но вот этого чувства личной вины перед Россией не испытывам. Вины за то, как мы вели себя в былые годы, считали себя диссидентами, вылавливающими зарубежные «голоса»... И при этом верили, взаправду верили всему, что там говорят, не понимая, что у них там свои цели. Как часто мы были недовольны тем, что вполне можно было как-то перетерпеть, выпустить из виду. Как мы были привередливы, но при этом недостаточно правдивы. И теперь мы не чувствуем своей вины за то, что сами сделали с Россией.
Изумительные книги сейчас издаются! Много сора, конечно, но много и прекрасных книг о России. Раскроешь – и они все оттуда выходят к тебе: святые, купцы, крестьяне, писатели, священники... И каким родным веет от всего этого!
И вот такой же был Шукшин. И как же нам не хватает его! Ведь он умер на такой точке, откуда мгновенно взлетал выше, к новым высотам. Это видели окружающие. И он сам намекал на это перед смертью, говорил, что он уже другой, и кинематограф для него — почти законченный период. И сейчас, когда так тяжело жить в нашем русском литературном мире, я всё время думаю, как обидно, что нет Александра Яшина, Владимира Солоухина, Евгения Носова, Фёдора Абрамова, Дмитрия Балашова и Николая Рубцова... Нет многих писателей, которые могли ещё жить и которые так нужны нам сейчас. И нам, литературным деятелям, и читателям, и России в целом.
Трагедия в том, что писателей хороших много, а русских писателей осталось очень мало. Ведь мало быть просто русским от роду, таких писателей тьма, надо быть сокровенным для родной земли человеком, надо быть тысячелетним, надо идти оттуда, от самого Владимира Мономаха... Мне говорят: ну что ты там утонул в этой старине? А я отвечаю: я более современен, чем вы. Эта старина есть то, что нашу жизнь составляет.
Заблудившийся писатель, так и не дошедший до своих корней, –это непременно писатель несчастный и не до конца раскрывшийся. Раскрыться до конца можно только став глубоко русским писателем, писателем тысячелетия, чувствующим, что всё равно ты – оттуда, издалека.
Вот в том-то и дело.
Подготовил