С даром клоуна (высшее звание в актёрском цехе) Виктор Сухоруков постигает глубины драматизма в своих многочисленных странных людях. Первую главную роль в «Бакенбардах» и недавний крохотный эпизод в «Овсянках» известный русский артист проживает на максимальном погружении в образ – это не вопрос количества. В 20-м фильме бондианы «Умри, но не сейчас» он отказался сниматься, поскольку съёмки совпали с графиком спектакля «Игроки» – это вопрос предпочтений. Творческую амплитуду Сухорукова раскрыла переломная работа в картине «Бедный, бедный Павел», когда его император предстаёт в психофизическом объёме противоречий. Народный артист России жаден до работы, пылок и стремителен в созидательном поиске, но что может предложить ему современная режиссура и драматургия?..
– Виктор Иванович, если посмотреть ваши как театральные работы, так и фильмографию, то на удивление много замечательного литературного материала, с которым вам посчастливилось работать…
– Да… Вот вы сказали, и я впервые об этом задумался – действительно… Как-то сам я раньше этого не отмечал. Сейчас вспоминаю: Беккет, Довлатов, Дудинцев, Шукшин…
– Гоголь, Шекспир, Кафка, Гольдони, А. Островский, И. Шмелёв, М. Салтыков-Щедрин, Булгаков, Мережковский, Е. Шварц, де Сент-Экзюпери, Твардовский, Л. Филатов – редкая подборка, прямо скажем. Даже чтение такой литературы воздействует на человека. Наверное, вы колоссальное влияние на себе испытали – не только на профессиональном, но и на личностном уровне…
– Обязательно. Потому что берёшь, казалось бы, только одну тему или предлагают тебе всего-то роль, но, естественно, для того, чтобы трансформировать эту роль в игру, в некое лицедейство, нужны дополнительные материалы. Конечно, каждая роль тебя обогащает литературно, просветительски воздействует. Работа над ролью побуждает артиста расширять свои знания и о герое, и об авторе, и о времени, и об эпохе… А в результате – и о себе самом.
– Вы говорите «предлагают одну роль», но у вас есть уникальный опыт, когда вы по ходу действия перевоплощаетесь в нескольких персонажей – в спектаклях «Маленький принц», «Кремлёвские куранты, или Приезжайте к нам лет эдак через…», «Игроки». Это же большая удача для артиста…
– Ещё и Павел Сафонов сделал инсценировку романа «Преступление и наказание» по Достоевскому. И здесь – да, было интересно, но, к сожалению, я называю все эти шесть ролей моим участием в некоем действе. Потому что каждая роль была слишком формальна, как конструкция в шагах главного героя. Мне там как актёру негде было разгуляться. И если я только-только входил во вкус, например, в роли матери Раскольникова, то всё уже заканчивалось. И моего Мармеладова сбивает лошадь, и я в агонии что-то кричу, и мне бы сейчас только бы начать играть Мармеладова, а я уже сворачиваюсь и заканчиваю свою игру здесь и бегу дальше – по сюжету… Попробовать в данном случае было приятно, но это не роль, а всего лишь участие. Понимаете, не хватило…
– Вы обладаете настолько сильной энергетикой, что рядом с вами не всем коллегам может быть комфортно, кто-то вас наверняка боится. Чувство партнёра – часть профессионализма, конечно, к тому же вы тактичный человек, аккуратны с людьми. Но энергетика – это как талант – или дано, или нет, и не у всех актёров она есть.
– И что мне делать?
– Не знаю, могу только посочувствовать. Думаю, вам трудно сегодня встретить режиссёра и актёров, которые способны «прыгать с парашютом» рядом с вами…
– А я как раз хочу поделиться тайной: большой кусок жизни я был совершенно невостребован, неинтересен, невзрачен. И, может быть, через ожидание, терпение и желание быть, быть заметным, желание играть… вот эта голодуха и заряжала мои внешне невидимые аккумуляторы, и они сейчас источают некую энергетику, и она теперь хлещет через край, что со мной некомфортно, как вы говорите…
– Но вы сами неоднократно говорили, что режиссёры побаиваются приглашать вас даже на пробы. Этот страх возник не потому, что Сухоруков не сможет что-то сыграть…
– Как бы я много дал, чтобы узнать, почему?! Мне кажется, что в каждом отдельном случае есть своя причина. Но если это действительно страх, это ужасно! Я бы тогда к режиссёрам с просьбами о ролях подходил как-нибудь по-другому.
– Это они не знают, как и с чем к вам подходить! Проблема в том, что Сухоруков может всё – от фарса до высокой трагедии. Артистов такого масштаба всегда единицы. С посредственным исполнителем или «ансамблем», когда все на одной ноте гармонируют друг с другом, индивидуально не проявляясь, работать просто и легко.
– Самое интересное, что я, соглашаясь на роль, иду не подавлять, а сотрудничать. Я иду не капризничать, а сочинять! Я иду быть союзником, а не лидером. Поэтому бояться не надо. Про себя мне неловко говорить, талантлив я или неталантлив, но мне кажется, я имею некие способности и умею и люблю трудиться. Трудоспособность, самоотдачу актёра обожают все режиссёры! А вот чья-то одарённость может быть одному интересна, а другому совсем неинтересна. Талант – это то, с чем надо общаться, его нужно разминать, как глину, согревать теплом, он требует постоянного к себе внимания. То есть актёру необходимо уметь совершенствоваться – через потери, через жертвенность, через поиск – всё это очень большая работа! Но если я увижу человека, который передо мной рисует из себя режиссёра (а это сразу заметно!), развернусь, уйду, не буду иметь с ним никакого общего дела.
– Мне, как зрителю, очень жаль ваших долгих лет творческого простоя, но с тем багажом за плечами, который всё-таки состоялся, не скучно ли вам существовать в современном контексте?
– Да, скучно. Отвечая на этот вопрос, боюсь, что я скачусь в обвинения кого бы то ни было. Не знаю, может, такое положение диктуется временем, обстоятельствами, кассовым интересом. Не знаю! Мне трудно судить. Но режиссёр нынешний – именно нынешний! – стал более ленив, чем он был ещё десять лет назад. Тогда он был азартен, более диктаторски настроен в своих постановках, знал, чего хочет добиться. Сегодня режиссёры более легковесны, отчасти легкомысленны, трусливы, нежны, какие-то даже утончённые. Они не инфарктные! Не хотят тащить свою режиссуру, как локомотив, они не упрямы, не мучительны в душе своей, а как-то иллюстративны: «Я… – режиссёр». А не то, что (скороговоркой): «Я – режиссёр! Отстаньте от меня! Дай! Дай, иди сюда! Нет, не так! Я не согласен! Присядь! Ну что ты рот открыла!..» Понимаете, сегодня режиссёр смотрит на себя со стороны, а не погружается туда, в таинственное пространство творчества – в нас, актёров, в сюжет, в материал.
– А как вы оцениваете современное прочтение режиссёрами классических произведений? По сути, выработано два пути: это сложнопостановочные, костюмированные, громоздкие кинокартины, большой объём работы, масса действующих лиц или, напротив, утрированный минимализм в джинсах и вытянутых свитерах с чёрным задником на пустой сцене, когда всё условно…
– Мне кажется, с классическими произведениями можно делать всё что угодно. И от всей пьесы или романа может остаться только одно: что мысль – это всего лишь материал. Взять пьесу XIX века, например Генрика Ибсена, и перенести её действие на современную железнодорожную станцию. И это будет допустимо. А если взять современную историю, сюжет нынешнего дня, драматургию нашей с вами действительности, то тут уже ничего не накрутить и не навертеть. Мне кажется, я просто фантазирую, разговаривая с вами, – если одеть девушку из XIX века в современный костюм, то это нормально. Если же одеть девушку в костюм Татьяны Лариной в современной истории, скажут, что это какая-то шизофрения. Потому что идею произведения не держат! Сейчас режиссёры и драматурги мало озадачены тем, чтобы подчинить всю свою историю какой-то определённой идее. Слишком много, как мне кажется, увлекаются технологиями, всевозможными аттракционами, иллюзионистской сценографией, нежели глубокой драматургией, её постижением. Как сыграть на сцене задумчивость? Страсть можно показать. А как сыграть совесть? Мы же не знаем, что о нас будут говорить через сто лет!
– А зачем её уметь играть? Сегодня бессовестное время, совесть ушла из жизни, и это выражается во всём, в том числе и в искусстве.
– Думаю, да. Не знаю, как в других мирах-европах, но у нас раньше всегда задавался вопрос: «О чём?» – спектакль, например. Или: «Ради чего?» поставлен этот фильм. На эти вопросы обязательно должен быть ответ. Потому что это принципиальная основа для существования искусства.
– С одной стороны, дефицит сильной современной драматургии, с другой – обращение к классике – помимо всего прочего, испытание мастерства, доказательство профпригодности. Сейчас в тренде – пренебрежение к классике, как, например, дурно прославившиеся постановки опер в Большом театре – для формального радикализма трактовки: «А нам плевать, что это Пушкин, Чайковский, Моцарт, Римский-Корсаков! Мы-то круче!»…
– Больше десяти лет я играю у Олега Меньшикова в театральной антрепризе спектакль «Игроки» Гоголя. С огромным удовольствием и триумфом мы показываем этот спектакль. Также играю в спектакле сделанном по двум драматическим пьесам Алексея Толстого («Смерть Иоанна Грозного» и «Царь Фёдор Иоаннович». – Авт.), «Царство отца и сына» – сначала роль царевича, а затем – царя Фёдора Иоанновича. Когда я встретился с Юрием Ивановичем Ерёминым в Театре имени Моссовета, то пожалел только об одном: что не работал с ним раньше. Он человек уже немолодой, но с какой воспалённостью, рвением и душевностью он работает! Я так давно не наблюдал и не испытывал радости и полёта во время работы, хотя после спектакля до пяти утра уснуть не могу… Но я человек свободный, я ничей – вот как уехал более десяти лет назад из Петербурга, так нигде и не причалил. Получаю очень интересные предложения от очень серьёзных людей. Но я всё время сравниваю: а будет ли это лучше, выше того, что я уже сделал? Мне не хочется спускаться на первый этаж, я хочу дальше идти. Не к призам, не к славе, не к каким-то чепчикам в воздухе, а к результату, к качеству! Я хочу удивиться самому себе. Может быть, эти мечты где-то максималистские, но что же здесь плохого!
– Фантазия всегда богаче реальности. Как вы справляетесь с этим контрастом?
– Я очень интересно живу! У меня фантазии на таком уровне возникают, что они неосуществимы и нереальны. Но это не означает, что моя реальная жизнь пресна, скучна, отвратительна, никчёмна, бесцветна… Нет, я очень интересно, красиво и радужно живу.
– Но вы же прилагаете к этому усилия, всё не просто так…
– Обязательно! Я тружусь. Чтобы красиво жить – не только в материальном плане! – нужно находиться в движении. Я в движении. А что, сесть в соломенное кресло, наблюдать за гнездом ласточки и ждать летом снега, а весной – осеннего листопада? Вот так незаметно мы перешли из реальности в фантазию!
Беседовала