Александр Балтин
Топча февральский снег, идут в букинистический¸ на ходу выдумывая курдлей: те, что даны у Лема, ограничены рамками его прозы: а хочется новых, переливающихся их, подростковыми красками.
Сашка будет разглядывать поэтические сборники: старые, с крыльями бабочек: так воспринимаются страницы, хотя часто видятся книги эти – глубоководными рыбами…
Стекло прилавка чуть отливает синевато.
Митька, уже болеющий историей Франции, ищет соответствующие тома: старые монографии, или новые, научно-популярные-полярные издания.
…лабиринтом запутанные дворцы, где интриги чередуются с балами, где длинноодеянный кардинал проходит анфиладой комнат, чтобы предложить королю…
– Смотри, Северянин прижизненный!
– Тебе разве нравится он? – недоумевает Митька.
– Да, многое вполне…
…советское, тёплое, вечное.
Ходили в школу вместе – жили недалеко, и Митька, проходя мимо Сашкиного подъезда, махал приветственно рукой.
Двинулись.
Митька мог прочитать свежесочинённый стишок.
А то: Пластилин я забыл. Не отковырнёшь от своей молекулы кусочек?
Сашка, достав своё изделие из пластилина, поделился.
Химия мало влекла, но химичка – колоритная Алла Адольфовна, маленькая и доброжелательная, как фея, любила искусство: в разных его ипостасях, можно было поговорить…
А с Женькой?
– Пыля! – фамилия Поляков переделана в такой код. – Фиджи твою давай на Новую Зеландию и Барбадос?
– Подумаю…
Долговяз, патлат, хитёр, и даже музыкой, которая потом определяла долгие периоды жизни, не увлекается ещё.
Женька не общается с Митькой, с которым дружит Сашка, пришедший в эту школу в четвёртом классе, когда переехали в район.
Сашка и Митька – не-разлей-вода.
У Митьки, живущего в доме-двадцатипятиэтажке – на курногах: известный дом, на Проспекте Мира; у Митьки, расположившись на диване, играют в метропольку, покупая дома, улицы, что там ещё?
Картонка коробится.
Карты с названиями улиц, и деньги распадаются веерами, и время, играющее с ними, прищуривает правый глаз: не думайте, ребятки, что всё будет так.
Скоро в стране, мнящейся незыблемой, и впрямь станут покупать улицы, дома, людей, всё подчинив деньгам, которые – в виде бумажек – разбросаны тут…
Митька, учащийся отлично, Сашка, въехавший в сильнейший пубертатный криз, из которого вытягивали психиатры: не нормализуется в жизни.
Страх родителей: обжигающий ледяной страх.
Нормализуется, однако.
– Твоё сочинение о Христе, как о любимом персонаже настолько выдавалось из общего массива…
– Ладно, Мить, чего уж там.
Сашка читает стихи, завораживая класс, себя считающий непривлекательным: толстый, неуклюжий подросток, словно преображает себя ж голосом и поэзией, а собственные стихи впереди – о чём не подозревает.
Митька, легко поступивший в университет, Сашка, устроенный на работу в библиотеку захирелого вуза, какой преобразиться вскоре: раз всё подчинено деньгам, а вуз… про них, родимых…
С Женькой – пожилые Сашка и Женька – встречаются во дворе, идут наугад.
– Куда?
– Всё равно…
Время оказалось быстрым: всем под 60, Митька должно быть во Франции…
Не общались после школы, переписывались, когда Митька оказался в армии.
С Женькой пересеклись во дворе: оказалось – разменялся с родителями, живёт в соседнем доме.
Сочинял музыку, но, издав диск за свой счёт, убедился в сложности «пробивания», и застыл с этим.
Занимался риэлтерством, нигде официально не работал ни дня, но всегда с деньгами, вот – занялся моделированием.
Стим-панг! Провозглашает – мой жанр: прикладное искусство.
Из металла сооружает виолончель в форме женской фигуры, играя отделкой, из вёдер и велосипедных цепей собрал рыцаря, а по мелочи, используя самые разные металлические детали, чего только не собирал.
Несколько наборов шахмат.
Паровоз.
Сколопендру, к которой теперь собирается приделать павлиний хвост.
Они идут на ВДНХ.
Главный вход, отдающий помпезностью советского Вавилона, от того не менее красив; и выставка, столько раз преображённая, отдаёт вечным праздником.
Или вечерним – учитывая их возраст: хотя в обоих сидит по мальчишке: в Сашке с его писаниной, в Женьке с моделированием всего на свете.
Пыля высок, тощ, патлат, и жизнь живёт одиноко, заполнив однушку изделиями, Сашка – с семьёй, но, оказавшись литератором, не ходит больше на службу, куда ходил более тридцати лет.
Монеты?
О да, покупал иногда по возможности: вот, блестят их серебряные ряды, уложенные в планшеты.
Женька собирал настольные медали.
Показывал – здесь планшеты громоздки.
– Да ну, Пыля, слишком давят такие предметы.
– Как раз! Берёшь в руку! – достаёт Скарлатти, бронзовеющего профилем золотисто, – и… во, какая вещь!
Коллекция фильмов пялится с полок.
В специальных стеллажах – модели машин.
Предметный мир: когда влечёт полёт бабочки, сквожение стиха, скольжение времени, внутри которого потерялся Митька, с каким Сашка дружил всю школу насквозь: вспоминает ли?
Митька…
За окном кружит листья византийский ветер вечности.