Геополитика, логика исторического процесса неуклонно сближают наши страны. Но Иран во многом остаётся для нас тайной. Цепкий взгляд литератора хотя бы отчасти поможет её раскрыть.
«Тегеран – город контрастов», – говорит наш гид Фатима, когда мы прогуливаемся с коллегами по изящному мосту в центре столицы. Город зеленеет, точно украшенный изумрудами. Деревья высажены аккуратно, в рядок, так, чтобы дать тень. Вполне удачно. И я всё пытаюсь сообразить, что это за деревья. Потом наконец узнаю: чинар – он же платан, как и в моём родном Севастополе, а ещё клёны, туи; флора в Тегеране как на крымских улицах. Но это я узнаю потом, а пока что ответа на мой вопрос о trees нет. На английском в Иране говорят плохо.
Где-то я читал, что иностранные языки лучше всего знают стюардессы. Мы летим рейсом иранской авиакомпании, большой самолёт заполнен лишь на треть, и стюард жестами показывает мне, как надуть подушку под голову. Мы справляемся с этой задачей – и благодарим друг друга, выставляя большой палец. No English.
А вот человек из туркомпании, встречающий нашу делегацию, включает переводчик на телефоне и демонстрирует чёрные буквы на мерцающем экране. Там значится: «Давай покатаемся». И я чувствую себя немного испорченной девушкой, приехавшей в Дубай. Но Иран другой. Мы приехали на XXXIV Тегеранскую книжную выставку-ярмарку. Я прибыл по приглашению Российского книжного союза, за что ему низкий поклон. Из литераторов – Павел Басинский, Екатерина Барбаняга и детская писательница Оксана Иванова. Позже на смену нам прибудут Александр Куланов и Евгений Водолазкин.
Чуковский писал, что не успокоится, пока в поезде не перезнакомится с половиной вагона. Та же история и со мной. Интересно всё! Да и дорога из аэропорта долгая – змея асфальта ползёт то ли по пустыне, то ли степью, покрытой, как обычно пишут, редкой растительностью. Хотя больше всего в этом скудном пейзаже полиэтиленовых пакетов, похожих на мёртвые медузы. В Тегеране очень любят упаковку, но, когда я заявляю «ноу пакет», на меня смотрят с уважением.
Иранцы – вообще очень добродушные люди. Вежливо интересуются, откуда ты. Потом слышат ответ и радуются: «О, Руссия!» Радость эта искренняя, пламенеющая, будто своего родственника увидел. Таксист, который вёз меня из дворца Голостан на выставку-ярмарку, долго и шумно вещал на фарси, не зная английского, а потом выдыхал: «Руссия!» Два или три раза он останавливался на перекрёстках, видимо, уточняя дорогу, а после показывал на меня. И улыбчивый мужчина сунул мне в окошко пакет алычи – она в Иране зелёная, твёрдая, кислая, едят её с солью, а продают у дороги или, что чаще, прямо на дороге.
Трафик в Тегеране – отдельная история. Стоять здесь в пробке в два часа ночи, видимо, норма. Это стало ясно сразу же, ещё по дороге от аэропорта, когда наш микроавтобус застрял в железном потоке, забитом в основном старенькими французскими машинами. Больше других, впрочем, выделяются открытые ржавые фургончики – выглядят они точь-в-точь как в дешёвых боевиках, и возят иранцы на них подчас совершенно фантасмагорические вещи – например холодильник, обмотанный чем-то пушистым и красным…
В Тегеране я не видел ни одного дорожного инцидента. По-своему это удивительно. Потому что переходят дорогу здесь, буквально бросаясь в поток машин и лавируя между ними. Довольно страшно; особенно когда появляются мотоциклы и мопеды – их здесь много. Они повышают манёвренность. При этом на мотоцикле часто наблюдаешь такую картину: за рулём муж, его одной рукой обнимает супруга, другой она держит малыша, а между ними втиснут ещё один ребёнок – и вот они мчат дружной семьёй на злящемся мотоцикле.
Спасает добродушие иранцев, всегда готовых помочь. В два часа ночи мы оказались на улице в окружении молодых людей. Они позвали других молодых людей. Звёзды смотрели на нас тревожно и колко. Наверное, в другой восточной стране нас бы попытались ограбить. Однако в Тегеране эти юноши с горящими влажными взорами честно пытались вызвать нам, русским, такси. Сделать это в иранской столице непросто, лучше всего просить кого-нибудь в отеле. В остальных случаях Snapp! (сервис такси), действующий только с иранских сим-карт, чудовищно избирателен. Но, как вариант, ты можешь броситься на проезжающую машину и, размахивая туманами или реалами (одна валюта была до реформы, вторая присоединилась после), кричать: «Тэкси, тэкси!»
В общем, люди в Иране удивительные. В Тегеране, удивительно похожем на город из пятого GTA, есть своего рода разделение на сектора: они отличаются не только архитектурно, но и людьми, там проживающими. На севере в основном селятся обеспеченные люди. Здесь подчас передвигаются уже не на стареньких «рено» и «пежо», а на «вольво». Много состоятельных иранцев в торговых центрах – без денег туда не ходи. Надо быть миллиардером. Это не шутка: один миллион реалов здесь равен примерно 150 рублям. При этом иранцы плюют на санкции и производят, к примеру, точно такую же колу, как и везде; просто пишут на ней «Made in Iran». А на улицах блестят огни витрин с мировыми брендами. Кстати, лучшую пиццу, что само по себе забавно, я попробовал именно в Тегеране. И стало ясно, отчего в ресторан выстроилась такая длинная очередь.
Меж тем ресторанчиков, закусочных, кафе здесь великое множество – очень разные, всегда колоритные, но у всех в меню – неизменно вкусное мясо. Оно, к слову, или это мне так повезло, не особо отличается что в видовом ресторане, где вестернизированные иранцы курят кальяны и знакомятся с иностранцами, что на базаре в жуткого вида закусочной, рядом с которой спят нищие.
Я сказал о том, что Иран находится под санкциями – да, вот уже более 40 лет. И многие иранцы, улыбаясь, предлагают научить «Руссию», как жить под санкциями. Уверен, они смогут. В 1979 году в Тегеране произошла исламская революция – шах бежал, а к власти пришёл Рухолла Хомейни. Страна из светскости двинулась в сторону религиозности. Причём революция по большей части случилась из-за социальных причин. Да, порою шах выбирался в город, но в целом был бесконечно оторван от своего народа, а тот куковал без воды, газа, образования, электричества. Сам же шах жил роскошно – наш гид Фатима водила нас по некоторым его резиденциям на уровне особняков российских олигархов как минимум.
Что сейчас в данном контексте? Не спешу выносить политические оценки, хотя, безусловно, Россия и Иран – больше чем просто партнёры. Но вот что я почувствовал остро – так это то, как сталкиваются не просто два Ирана, а два человека – человек традиции и человек толпы. Почувствовал я это во дворце Голостан у потрясающих мозаик. Они не только были эстетически совершенны, но и содержали в себе огромное количество отсылок и смыслов. Я рассматривал их, поражённый, а тем временем к мозаикам подходили люди и делали фото, селфи, не обращая внимания на само искусство. И вдруг стало очевидно, что великое наследие цивилизаций, сконцентрированное в Иране, многим совсем не нужно, оно лишь фон для человека толпы, когда цивилизацию создавали люди-умы, а прикончат её люди-желудки. Это вестернизация в её худших проявлениях, а остальное – пластические операции иранок, голливудские атрибуты – лишь всё отблески. В Иране я ощутил, увидел, услышал, как беспощадно наступает на человека традиции человек толпы.
И да, жить прошлым, безусловно, нельзя и вырезать себя из мира тоже. Однако вот хороший пример: в Тегеране местные девушки и некоторые парни переделывают себе носы, ломая их, чтобы выглядеть по-европейски. При этом после операции они как можно дольше носят на носу пластырь, чтобы показать всем и каждому – смотрите, я сделал это. И вот этот пластырь на носу, который вполне может сочетаться с чадрой, – это своего рода символ отказа от собственной идентичности.
Так, внутренний человек, о котором говорил апостол Павел, ведёт вечный бой с человеком внешним, с матрицей дивного нового мира. Я почувствовал это в Тегеране в первый же день приезда. А потом, на одной из встреч во время выставки-ярмарки, убедился в том окончательно. Тема моего выступления звучала так: «Внутренний человек русской литературы» – это понятие «внутренний человек» нашло мощнейший отклик у аудитории. Толпа собралась у стенда, люди слушали, после задавали вопросы, и даже по окончании встречи мы долго-долго беседовали с иранцами. Они, как и я, хотели взрастить своего внутреннего человека. И я думаю, это роднит нас не только на уровне конкретных людей, но и на уровне стран, народов. Мы, в Иране и России, несмотря на все пертурбации, стараемся отстоять, сохранить и по итогу взрастить своего внутреннего человека, как бы ни наваливалась на нас цивилизация метамодерна.