Светлана Тишина. Мы – тургеневцы. – Орел: Издательский дом «ОРЛИК», 2022. – 224 с.: ил.
В каждой русской книге есть чему удивиться, но в некоторых, при внимательном чтении, особенно. Советская власть настаивала на том, что крепостничество являло собой тяжелейший грех рабства, одинаково губительный для души и помещика, и крестьянина. Но факт есть факт: люди, чей род восходит к тургеневским крестьянам, на протяжении семи-восьми поколений берегут от небрежного поругания черты и незабвенного Ивана Сергеевича, и его часто жестокой матери.
У каждого земного уголка свои молитвенники за его благоденствие, а если уж местность описана в такой гениальной книге, как «Записки охотника», она уже благословлена. Но благословение не индульгенция, а обязательство как минимум лелеять земной уголок и созидать его для передачи следующим поколениям. Русская жизнь, как и многие традиционные в основе своей культуры и цивилизации, основана на родословии. Так – в сагах и Старшей, и Младшей Эдды, и почти так же – в Ветхом Завете, где распрекрасно известно, кто от какого колена и, следовательно, почему и зачем.
Второй повод бесконечно удивляться – непротиворечивость русской истории. Даже при революционном переломе она такова, что для передачи общей событийной канвы в данном конкретном Тургенево у Светланы Тишиной не находится ни одного ужасающего или сокрушающего сознание эпитета, ни одного обвинения ни одной из противоборствующих насмерть сторон. Голод был, денег – не было, но братоубийство на благословенной земле, как видится, вовсе не стало доминантой тех лет. Происходя из учителей, автор констатирует: просвещение как началось, так и продолжалось. Церковно-приходская Красная школа становится Тургеневской, затем к ней присовокупляется звание образцовой, «первая ступень» её начинает именоваться школой крестьянской молодёжи (ШКМ), но меняются названия, а суть образования остаётся прежней. Беды приходят много позже революции и Гражданской: арест отца по политической статье, гонения на Церковь, война. Но вслед за ними – оправдание, снятие судимости и Победа.
Третьим поводом для уже не слишком великого удивления выступает если не сословное единство, то симфония сословий, нераздельность происхождения русской интеллигенции от священства, воинства и университетского ещё братства наук и искусств, а четвёртым поводом – плавность и слышимость за текстом авторской речи, унаследованной и от самого орловского простора, и от специфически тургеневского понимания того, как она принципиально должна звучать.
Только так, на конкретном примере непротивления судьбе, и понимаешь, какая условность все эти «красные», «белые» и прочие горячечные аффекты, и кастовые барьеры, и вообще любые разделения людей по любым признакам, кроме нравственных. За книгой Светланы Тишиной, исполненной светлыми преданиями и былями, будто бы за яблоками, облитыми утренней садовой росой, встаёт универсальный принцип единства любых противоположностей, не враждебности друг другу начал, насильственно объявленных противоположными. Метода Тишиной в публицистической и умаляющей в первую очередь себя саму автобиографии – плетение кос. Совершенно закономерно за жутковато казённым документом ХХ века слышится здесь летняя полевая песня, а то вдруг возникает юношеское стихотворение давних лет. Определение «тургеневская девушка» давно нуждается в пересмотре; настоящая тургеневская девушка – перед читателем: весёлая, заливисто хохочущая, бегущая стремглав навстречу жизни, а не от неё. Дворянские же неврозы происходили от несогласия с жизнью, но гармония её по-прежнему и желанна, и возможна, если не отстраняться от неё «этнографией» и «фольклористикой»: краеведение – это мы сами.
Все мы суть одно, хоть и названное разными именами и фамилиями, наделённое различным имущественным доходом, но – одно. Материя, дух – всё отпускается нам условной мерой и лишь на время. Дочь сельского учителя оканчивает МГУ – сюжет не такой уж редкий при советской власти, но не такой уж немыслимый и при поздних государях Романовых.
Вывод? Один: если все мы внезапно условимся наконец не в шутку держаться тех самых «скреп и корней», то лучше всего уяснить себе, как делятся люди по-настоящему: на святых и бесноватых, честных тружеников и стремящихся уничтожить их подлецов.