Великий Александр Кабаков, как известно, был большой «оптимист». Как-то раз я ему сказал: «Что-то, Сашка, жизнь всё хуже и хуже становится». Он отреагировал мгновенно: «Успокойся, недолго мучиться осталось». Три с лишним года назад он ушёл из жизни, в эти дни ему исполнилось бы 80 лет.
И исполнилось. Вот его вроде бы уже нет, а на самом деле он есть. Настоящие писатели всегда живы, если живы их произведения. Кабаков был НАСТОЯЩИЙ.
Странный мир, созданный им, существует. Это мир его сочинений, начиная с триумфального «Невозвращенца», предугадавшего то, что предугадать простому человеку в 1989 году было невозможно. «Невозвращенец» был переведён в тридцати с лишним странах, и журналист перестроечных прогрессивных «Московских новостей» Кабаков мгновенно стал богатым и знаменитым писателем. С ним заигрывали, перед ним заискивали, знакомством с ним гордились. «Как денди лондонский одет», он многим казался холодным, точным, расчётливым, однако на самом деле был наивен и весьма часто оказывался в ситуации лоха, обмануть которого святое дело. Чем и пользовались from time to time1 люди, считавшие его близким себе, таким же, как они, идущие впереди прогресса и всегда знающие, КАК НАДО. Разрыв был неизбежен, и он произошёл после того, как Александр Абрамович опубликовал в 2014-м свои «Частные размышления», где вовсе не сжёг то, чему поклонялся, ибо никогда ничему не поклонялся и ни в какую идеологию вовсе не верил. А просто высказал то, что думал, что ощущал всегда, что обсуждал и со своим учителем Василием Павловичем Аксёновым, и со мной, его другом и соавтором по известной мемуарной книге «Аксёнов».
Например, что (цитата):
«Бесчестье, превратившееся в моральный ущерб, изменило понятие «человек». Всё, что мы привыкли воображать себе, когда произносим «человек», – загадочная душа, мучительная любовь, непобедимая страсть, необъяснимая ненависть, зависть и ревность, гордость и навязчивая идея… Всё исчезло или должно исчезнуть вот-вот. <…> Демократия не предусматривает ни гениев, ни злодейств».
Или:
«Перемены в мире, которые чрезвычайно занимают и огорчают меня, начнут прямо сказываться на существовании мирного российского обывателя, которым я был, есть и ещё сколько-то времени буду, уже после меня».
Да, после него, после того как он, назвавший себя «обывателем», отмучился и покинул сей вещный мир 18 апреля 2020 года, уже много других мерзостей произошло и конца им пока не видно. Он жил для того, чтобы писать книги и предупреждать. «Московские сказки», «Подход Кристаповича», «Всё поправимо» и ещё с десяток книг мог написать только он. И он их написал. А предупреждение – цена предупреждения известна. Как бы выразился один из его любимых персонажей бравый солдат Швейк, цена любого предупреждения – дерьмо.
Он плохо относился к профессиональным писателям – тем советским, что вдруг переобулись в воздухе и стали антисоветскими.
Он был подлинной, а не дутой величиной в современной русской литературе. Читатели разных поколений знают это. Его книги были переведены в США, Франции, Германии, Италии, Испании, Японии, Китае и многих других странах.
Он объездил полмира. Он ненавидел тусовочную литературную жизнь и никогда не был членом ни одного из многочисленных писательских союзов. Исключение он сделал перед смертью только для нашего «Русского ПЕН-центра», куда вдруг взял да и счёл нужным вступить незадолго до своего печального исхода. Нашёл своих. Для меня это его решение тоже было загадкой, но он объяснил мне это тем, что здесь – «хорошая компания» и нет противных его душе «тузов и шишек». Он был членом жюри премии «Триумф», стал дважды лауреатом «Большой книги», президентом всяких литературных фестивалей.
В январе 2015 года политолог Сергей Караганов вручил ему премию за эссе «Частное слово», опубликованное в журнале «Знамя». Караганов сказал тогда:
«Предлагая вручить Александру Абрамовичу премию за патриотизм, хотел бы обратить Ваше внимание на то, что он показал ещё одну замечательную сторону русского национального характера, которым мы, русские, тоже можем гордиться, – залихватскую гусарскую храбрость.
В тексте эссе он бросил вызов мнениям, доминирующим в его социальном кругу. Что вызовет, а он это знал, повсеместное шипение. Лавров властвующего думами на этом поприще не сыщешь. Власти предержащие его точно не отметят».
Кабаков тогда писал в этом эссе почти восемь лет назад:
«А власть… Что ж власть… Она, конечно, отвратительна, как руки брадобрея (теперь мало кто бреется, тем более в парикмахерской, в основном управляются с подращённой щетиной триммером, все метафоры стареют, все!)… Но у меня один риторический вопрос: почему те, кто теперь клеймит нынешнюю власть, предыдущую – в смысле советскую – не клеймили публично? По возрасту могли бы успеть… Я о бывших тогда комсоргами и ставших теперь совестливыми вольнодумцами здесь не говорю, у меня вопрос к приличным людям. Единственным автором откровенной и прямолинейной, «встольной» и подпадающей под статью антисоветчины был тогда в нашей, теперь поголовно «болотной» компании, извините за нескромность, я. И я их не сужу, что они тогда не пёрли на баррикады с наружной стороны. Но каким-то не вполне героическим вижу я их теперешний самозабвенный протест. А для меня личные мотивы важней, чем общественные. Я, видите ли, по профессии должен интересоваться психологическими внутренностями человека, а не социальной косметикой».
Боже, что тут началось в стане «совестливых вольнодумцев», красовавшихся перед молодёжью и друг перед другом! Помните? Я помню и никогда этого не забуду.
Так что спи спокойно, дорогой товарищ. Ты всю жизнь вёл себя как настоящий писатель и свободный человек. Мы тебя любили и любим. Ты когда-то придумал правильную формулу: «Всё гораздо хуже, чем хотелось бы, но гораздо лучше, чем могло бы быть».
__________________
1Время от времени (англ.).