Все мы немножко лошади

НРАВЫ

Инна КАБЫШ

«Я упала с самосвала, тормозила го­ловой» - это про меня. Только упала я не с самосвала, а с лошади.
С детства мечтала научиться ездить вер­хом и, увидев объявление о приёме в школу верховой езды, сразу же записалась.

Сначала всё шло хорошо, я уже научи­лась ездить строевой рысью. И вдруг...
Как сказал один мой знакомый, твоё хо­рошее отношение к лошадям (заметим, вос­питанное русской литературой. - И.К.) не совпало с их отношением к тебе. Да уж!..
Но ладно лошадь, что с неё взять (кто знает, какая вожжа попала ей под хвост, что она вдруг взвилась и понесла): зверь -он и в манеже зверь.

Меня поразила реакция инструктора. Издали бросив: «Вы в порядке?» - она бро­силась ловить свою разбушевавшуюся по­допечную. Мне никто не помог встать, не успокоил, не говоря уже о том, чтобы от­вести в травмпункт. Инструктор ловила лошадь, порвавшую узду и носившуюся по полю, а группа тех, кто, как и я, пришёл за­ниматься, была явно недовольна, что вот сорвалось занятие, за которое заплачено.

Испуганная (точнее, пережившая шок), грязная, с болью в голове и шее, я побрела домой, благо сравнительно недалеко.

На следующий день, когда я уже побывала в травмпункте и знала диагноз: сотрясение мозга, смещение шейных позвонков, - я по­звонила инструктору, чтобы предупредить,что, мол, так и так, пусть занимаются без ме­ня, я услышала ответ: «Да? Ну хорошо»

Я понимаю, что не все люди филологи, но, по-моему, достаточно быть просто но­сителем языка, чтобы почувствовать, что слово «хорошо» в ответ на подобное при­знание, мягко говоря, неуместно. (Меня много раз поражали тележурналисты, кото­рые, стоя на фоне дымящихся развалин или горы трупов, говорили в эфир: «Добрый ве­чер». Неужели нельзя в подобной ситуации сказать просто: «Здравствуйте»?)

Что это - бестактность или бессерде­чие? Но продолжу хронику того злопо­лучного дня. Из травмпункта меня от­правили в районную поликлинику к не­вропатологу.Я зашла в здание, где не была лет де­сять. Перед кабинетом врача плотн^хм ряд­ком сидели счастливые обладатели талонов (оказывается, к невропатологу можно по­пасть только по заранее взятому талону, на один приём воздают пятнадцать).

Глянув на лица этих людей, я поняла, что здесь бесполезно что-то объяснять (в травмпункте мне сказали, что к врачу я могу пройти без очереди): несмотря на сотрясение мозга, у меня хватило чувст­ва реализма.
Я молча присела на банкетку.

И тут к двери медленно подошла жен­щина. Она прислонилась к дверному косяку и стала ждать. Дверь кабинета открылась, и женщина сделала было шаг, но тут на неё заорали в пятнадцать глоток, а один муж­чина набросился и отшвырнул от двери.

Я думала, что женщина тут же умрёт, но она встала и по стеночке, по стеночке доб­рела до банкетки и села рядом со мной (тут-то я и узнала, что она только что пе­ренесла инсульт и была направлена - тоже без очереди - на приём к врачу).

«Господи, - подумала я, глядя на своих во­пящих соотечественников (они всё не могли угомониться и то и дело бросали: «Ишь выискалась, умная!», «Деловая!» - и т.п.), - всё-та­ки то, что можно простить лошади, трудно простить людям: ведь у них есть душа.

Потом в очереди было ещё несколько стычек: молодые сцепились со старыми, женщины с мужчинами - шла война всех против всех.

Но, как написано на кольце царя Соло­мона, «и это прошло».
Поздно вечером, получив рецепты, я наконец-то очутилась дома. Машинально нажала на кнопку телевизора - многолет­няя привычка при любом раскладе смот­реть новостные программы - и только тут поняла, что происшедшее со мной: и в ма­неже, и в поликлинике, - просто ничто в сравнении с тем, о чём говорили с экрана. А говорили о том, как мать на руках с че­тырёхлетней дочкой, сбитой машиной буквально в нескольких метрах от больни­цы, металась от одних дверей к другим и всюду получала отказ в помощи (очевид­но, у неё не было талона в эту больницу).

Ребёнок умер. А на следующий день на дверях больницы появилось объявление, гласившее, что за детей, сбитых машинами на территории больницы, администрация ответственности не несёт.

Я разрыдалась прямо у экрана. Всё настолько очевидно, что заклинать над бездной: «Что же с нами случилось? Как мы дошли до жизни такой?» - я не буду.

В эти страшные минуты я вспомнила слова одного молодого священника.
Как-то в разговоре со мной отец Димит­рий сказал: «У человека есть только одна задача - стать святым».
«Милый, милый, смешной дуралей», -подумалось строчкой поэта, единственная задача, которая есть у со­временного человека, - не стать зверем.

Ибо стать им, оказыва­ется, очень просто, тем более что, как провидчес­ки вырвалось у другого поэта, «все мы немножко лошади».