КНИЖНЫЙ 
РЯД
Сергей Есин. Маркиз: Роман. – М.: Дрофа, 2011. – 336 с. – Тираж не указан.
Не знаю, как вас, но меня до сих пор неизъяснимо волнует это зрелище: в толщах песка, намытого современной российской культурой, до сих пор вызывающе ерепенятся и мерцают натуры, которым восемнадцатое столетие с его наивно технократической попыткой перераспределить вселенское Добро и Зло куда ближе столетия девятнадцатого, так странно бредившего забрезжившей свободой.
Будем объективны: никого в России ни освободить, ни образумить с тех самых пор не удалось. После бунтов, моров, пожарищ и войн холопы остались холопами, а сюзерены сюзеренами. Правда, произошёл некоторый весёлый и кровавый маскарад под флагом якобы рабоче-крестьянской власти, но надобно признать, что практически тот же процесс, лишь с некоторыми поправками на идеологические шалости (движения низовых кадров вверх), начался в то же самое время и по всему активно обуржуазившемуся с тех пор миру. Так что и здесь мы ничем особым из мировой истории не выделились. Однако ползучая смена элит настолько болезненна на каждом историческом повороте, что сама по себе является тропом. Именно этот мотив – центральный в романе Сергея Есина «Маркиз».
Фабула: давно почивший (1790–1857) маркиз Астольф де Кюстин, навестивший николаевскую Россию в 1839-м и выпустивший по следам путешествия скандальное для русских патриотов-государственников исследование, вновь посылается с секретной миссией наблюдателя в Россию наших лет (точнее, с 2005 по 2009 год, вплоть до катастрофы на Саяно-Шушенской ГЭС). Командируется с того, разумеется, света. И что ж он видит? Да то же, что все мы, только на свой очаровательно французский, а теперь ещё и инобытийный лад.
Можно с совершенной уверенностью говорить о том, что Есину эта возмутительная для каждого упёртого русского патриота фигура понадобилась лишь для того, чтобы иметь возможность маневрировать. Чтобы смотреть чужими глазами. И чтобы, не дай бог, самого в русофобии не обвинили.
Расхожее, кстати, обвинение: чуть что не так – русофоб. Что ни скажи, как ни скажи – русофоб. В духе ушедшего века произнесём: в переродившемся ленинизме-сталинизме, очевидцем которого и участником был Есин, возобладал клопизм-комаризм. Идеология паразитарного всасывания движимого и недвижимого, бездумно транслируемая, как теперь модно говорить, на всё общество разом. Иными словами, распил-занос, включая «радение родным человечкам» и прочую грибоедовщину (Грибоедов, молвим справедливо, обличил русскую жизнь задолго до Кюстина. А уж Радищев!..)
Воруют. И будут воровать до тех пор, пока тлеющая смута вновь не разгорится на полмира. И впрямь, как в век Просвещения, дуально: Соединённые Штаты, этот подземный для России мир, насаждая у нас либерально-воровскую этику, приблизили тем самым некую централизацию власти и некоторое даже предчувствие – свят-свят! – грядущих репрессий по её мотивам, создали в потребительском обществе ощущение гибнущего НЭПа-2. И, что уж совершенно точно, обострили жажду справедливости, которой теперь пользуются вполне ловко именно те, кому не разрешили воровать в две руки.
Маркизу внятны: пробки перегруженных московских автодорог и обречённая скученность метро; ветшающие, но всё ещё «престижные» дома интеллигенции с врезаемыми в них задушевными хоромами знати; мещанский абсурд телесериалов и расследований; сатириазис потребления; мерзость сносов, замаскированных под реставрации; нашествие в столицу азиатских рабов; крах армии, образования, медицины, искусства и самого языка. Маркиз навещает адовы премиальные сборища и пышные театральные премьеры с участием нуворишей. Он зрит победительную хамоватость Москвы и провинциальную заброшенность упрямого Петербурга, хранящего дух империи, коллекционирует истории возвышений и падений, спрашивая себя поминутно: что в этом кошмаре есть настоящее и что – будущее, как не бесконечное предательство прошлого?
Да, за двести лет многое изменилось, но лишь затем, чтобы зафиксировать простейшую, гибельную, неотвратимую мысль: не изменилось ничто. Россия гибнет, и гибель её стала за многие века национальным образом жизни. Национальной, если угодно, идеей. И нет на земле страны более подземной и несгибаемой в этой своей подземности.
Жить страшно, дурно, несправедливо, так, как не живут нормальные люди, занятые заботой не только о ежедневном пропитании, но и о будущем, – суверенная российская роскошь, главная привилегия каждого из нас. Может ли такой образ национальной мысли не привлечь французского эстета? Может ли оставить равнодушным?
Ни в коей мере.
Синклиту в составе Консулата Иосифа Сталина, Владимира Ленина, Екатерины Великой, Петра Первого и Ивана Грозного лазутчик бестрепетно донесёт свои записки. Феликс Дзержинский, руководитель тайной операции, положит их на стол бывшим правителям страны. Рассмотрение начнётся. Трибунал вынесет приговор: за упоённое воровство и многократное небрежение Отчизной новых ставленников, «опору державы», расстрелять, как бешеных собак. Это и есть основная пощёчина романа элите новой. Послание, так сказать, от элиты старой, не только писателей, но и интеллигенции в самом общем и конкретном смысле – военной и гражданской, гуманитарной и технической. И да отсохнет язык у того, кто обзовёт её «советской» в фирменно либеральном пренебрежительном смысле. Интеллигенция на Руси всегда одна: та, что ковала промышленно-оборонную мощь страны и выводила русскую культуру на мировую авансцену.
По сравнению с ней сами вожди выглядят плоско. Зачем Есину понадобилось уравнивать их в пошлости с современными обывателями, рассуждающими о спасении Родины, рисовать их в ключе отчаянно «перестроечном», гротескно-памфлетном? И с тем, чтобы показать упадок сознания современного, не способного вместить могущество прежней мысли, но и для того, чтобы показать их людьми ординарными, плотскими без плоти, мыслящими без мысли. В посмертном бытии духи волнуются и бунтуют, но уже бесплотно. Пока мы здесь, следует видеть выгоды тела в том, чтобы влиять на события активно, если направлять, то не в должности безвольного наблюдателя, но – преобразователем, созидателем, творцом. Лишь автоматы тел, оснащённых живыми, совестливыми душами, способны привести себя в движение и переломить роковые и вековые обстоятельства апатии, подлости, вознёсшейся гордыни. Подобная идея донельзя близка «великолепному столетию», в тоске по диалогу с Создателем породившему первых механических кукол.
Ничто не меняется, но ничто и не исчезает бесследно. За каждым из нас послеживает вполглаза и подземное, и небесное воинство. Иное – здесь, утверждает Есин. Оно прямо за порогом и ночами неслышно касается тебя, овевает и морозным, и жарким днём. Что ответить ему? Как прожить достойно, тем более в России, каждый день которой преимущественно наполнен стыдом?
На эти вопросы роман не отвечает, не желая произносить банальностей: жить надо честно. И хотя об этом написаны тома, эти слова каждый раз, в каждом проносящемся столетии надо произносить заново. Чтобы не забывали.