120-летие как-то всё же отмечали, даже сняли биографический сериал «Маяковский. Два дня», а теперь… Первый канал сообщил, что театр Луны к дате поставил спектакль о Маяковском, небольшой документальный фильм о поэте показал 5 канал, на «Культуре» информировали о юбилее в «Новостях» – и всё… тишина. Указали поэту на его «место в рабочем строю».
Причины того, что юбилей самого известного в мире русского поэта фактически замолчали, слишком очевидны – Маяковский не совпадает с нашим временем. Да, он искренно ненавидел то, что сейчас настойчиво культивируется – «всё, что в нас ушедшим рабьим вбито, мелочинным роем оседало и осело бытом даже в нашем краснофлагом строе». Поэты революции и, упаси Бог, сами революции сейчас не нужны. «Я всю свою звонкую силу поэта тебе отдаю, атакующий класс», класс сейчас не атакует, он изменился до неузнаваемости – технологические, коммуникационные революции преобразили мир не меньше, чем социальные катаклизмы.
Но, послушайте, ведь можно не исполнять «Левый марш», а говорить о том, что всегда современно, о любви – Маяковский великий лирик, но решили закрыть всего поэта. На всякий случай? Навязывают, вводят, как картошку при Екатерине, других. Тоже зря. Как ни раздувай очередных кандидатов на звание «лучшего и талантливейшего», ничего, сравнимого с великими поэмами Маяковского, предъявить не могут.
Он интересен и загадочен сейчас не меньше, чем пятьдесят-сто лет назад. Вот пример, в феврале поэт вместе с Достоевским стал героем очередного выпуска цикла «Магистр игры», который ведёт на «Культуре» писатель и философ Владимир Микушевич. Об этом цикле уже приходилось писать, и хорошо, что появился повод вновь к нему обратиться.
Выпуск назывался «Я сам. Маяковский и Ставрогин». Ведущий оттолкнулся от известных высказываний Бориса Пастернака – в книге воспоминаний «Люди и положения» он писал о Маяковском: «…его решительность и взлохмаченная грива, которую он ерошил всей пятернёй, напомнили сводный образ молодого террориста-подпольщика из Достоевского, из его младших провинциальных персонажей». Борис Леонидович имел в виду роман «Бесы», который до 50-х из-за его явной антиреволюционной направленности поминать избегали. Впрочем, немного позже большевикам это не помешало отпраздновать 150-летие великого писателя как событие мирового масштаба. Не помешало даже то, что Ленин называл его архискверным. Впрочем, он и Маяковского терпеть не мог.
Роднит Достоевского с Маяковским не только это. Кроме потрясающей изобразительной мощи ещё и то, что они оба были страстными игроками. Фёдор Михайлович преодолел эту болезненную страсть, Владимир Владимирович не успел. Он не только проигрывал в карты-рулетку большие деньги, но играл постоянно на интерес, делал ставки на что угодно. Играл, как писал тот же Пастернак, собственной жизнью. «А сердце рвётся к выстрелу, а горло бредит бритвою». Но вернёмся к передаче.
Владимир Микушевич высказал интересную мысль и доказывал её на примере героев Достоевского: никто так много не думает о Боге, как атеисты, и никто так яростно не защищал Христа, как «поэт революции», «богоборец» Маяковский. Первое название поэмы «Облако в штанах», которое, напомним, не пропустила цензура, – «Тринадцатый апостол». Бунт Владимира Маяковского, как полагает Микушевич, это бунт против Бога Отца. Но только во имя Бога Сына. Вспомним другое распространённое мнение: революционеры не были безбожниками, многие из них свято верили – но в своих богов, и у них были свои святые, апостолы, мученики и страстотерпцы. И Маяковский был одним из них, что, безусловно, не может нравиться нынешним адептам истинной веры.
Владимир Микушевич сравнивал персонажа «Бесов» Шатова и Маяковского. Шатов полагал, что если Бога нет, то Бог – он, Шатов. И он докажет это тем, что может распорядиться своей жизнью так, как хочет он. И распорядился, покончил с собой. Поначалу не виделось никаких сходств Маяковского со Ставрогиным, но… они, конечно, были. Оба не мещане, не разночинцы какие-нибудь, Маяковский всегда помнил: «Столбовой отец мой дворянин, кожа на моих руках тонка». Их обоих очень любили женщины. Судя по стихам Маяковского, этого не скажешь, он всегда страдал от недостатка любви, но биографы поэта непреклонны: он не знал слова «нет», донжуанский список его впечатляет – может быть, поэтому однажды по приказу Лили Юрьевны он сжёг свою поэму «Дон Жуан».
Цитата из «Бесов» о Ставрогине вполне подходит Маяковскому: «Все наши дамы <…> резко разделились на две стороны, – в одной обожали его, а в другой ненавидели до кровомщения; но без ума были и те и другие». А вот что Достоевский писал Каткову о своём герое: «Это и русское и типическое лицо… Я из сердца взял его».
Некая ставрогинская двойственность в Маяковском тоже была: он, призывающий к коллективизму, сам был отъявленным индивидуалистом, а последователей у него было ещё больше, чем у Ставрогина; в том числе такие мерзавцы, как Верховенский, недаром Луначарский говорил про поэта: «Люблю тебя, моя комета, но не люблю твой длинный хвост». Сходство и в жизненном финале. Достоевсковеды причину самоубийства Ставрогина, оставившего записку «Никого не винить, я сам» («Я сам» – так назвал Маяковский и свою автобиографию), исследовали всесторонне, а вот причины самоубийства Владимира Маяковского, хотя последние дни и часы его жизни исчислены, кажется, поминутно, остаются загадкой. Как и то, кто он? Революционный бес, 13-й апостол или герой, «взятый из сердца» Достоевского? Непреложно одно: он гений, оказавший огромное влияние на мировую поэзию. И никто пока до трагической высоты его поэм дотянуться не смог.
Александр Кондрашов