«Форма жизни» – такое название носит этот новый сборник. В него вошли избранные стихотворения 2008–2019 годов из четырёх предыдущих изданий Круглова и стихи ранее не опубликованные.
Заимствованное из латыни слово «форма» («forma» – «наружность») ни в коем случае не говорит о том, что стихи формальны или поверхностны. Главное слово здесь – «жизнь» с её сложностью, драматизмом, философией, радостями, страданиями, чувствами, страстями, отдельные моменты бытия, поиски его духовных основ, отражённые сознанием автора, заключённые в стихотворную форму, превращённые в поэзию. Ведь призвание поэта, согласно словам Александра Блока: «Строй находить в нестройном вихре чувства, / Чтобы по бледным заревам искусства / Узнали жизни гибельный пожар!» (Слово «гибельный» к рассматриваемой книге не относится.)
Людям, выросшим при советской власти, которая декларировала равенство и справедливость, обещали светлое будущее. Круглов принадлежит к поколению тридцатилетних, чьё детство и отрочество прошло на руинах социалистической империи, в нищей и униженной стране. Им ничего не обещали, кроме возможности, если удача улыбнётся, заработать побольше «бабла». Как известно, поэт – существо духовное, перспектива обогащения, деньги не могут его полностью удовлетворить. Не видя целей и жизненных ориентиров, многие молодые поэты сочиняют нынче унылые вирши, полные могильного мрака и безысходности. Роман в некоторых своих стихах тоже не избежал подобных настроений, но ему всё же удалось их в основном преодолеть.
Лаконичность и образная ёмкость
Стихи Круглова отличает автобиографичность, открытость, почти полное слияние автора и лирического героя, а также лаконичность, отточенность формы, образная ёмкость. Одно из первых в книге стихотворение «Конь» – развёрнутая метафора со множеством смыслов. В нём автор представляет читателям героя, который едет «На дарёном коне, / Обскакав дураков». Хоть он и обогнал многих, но не удовлетворён достигнутым и впереди ещё далёкий путь. А конь у него особый, воображаемый, и говорит человеческим голосом: «Я – забитая в голову в детстве фигня… / Только ты ведь никто без меня».
Что же это за ценная «фигня», в голове героя или всё же автора? На этот вопрос отвечает следующее стихотворение: «Крестоносцы были в детстве. / В юности – Толстой. / Целый мир тебе в наследство. / Властвуй. Бог с тобой». То есть это вся сумма знаний, которую вкладывают в голову ребёнка родители, преподаватели, прочитанные книги, чтобы он превратился в человека – и не абстрактного индивидуума, а гражданина своей страны, наследника её сложной истории.
Далее следуют в основном стихи о превратностях любви, семейной жизни, взаимоотношениях с любимой женщиной. В них можно обнаружить оттенки чувств и переживаний в диапазоне от мрака отчаяния до озарения счастья. Начиналось всё красиво: «Как будто бы фонарь горел, / Не помню точно. / Мы танцевали во дворе / Той зимней ночью. / И тени в свете фонаря / Густы, как вакса. / И ты, и холод января, / И дактиль вальса…»
Мучительным переживаниям героя, его страданиям от душевного одиночества посвящено много стихотворений. Тем не менее «древо жизни вечно зеленеет». Любовь не остаётся бесплодной, и «скоро будет ребёнок». Следует помириться, но слова примирения звучат нерадостно: «Вот мы уже не на меже – / На финишной кривой дорожке: / Межа-то пройдена уже, / Не будет никого дороже».
Но среди сложных, драматичных и запутанных переживаний, как форточка в иное измерение, появляется удивительно простое и светлое:
На полустанке я смотрел на звёзды,
Смеялся, пил взахлёб холодный воздух,
По телефону получив посланье
О том, что ты соскучилась по мне.
Снег штриховал железную дорогу,
Состав стоял в дыре, забытой Богом,
Ну а меня Бог вспомнил – было счастье,
Сверкнуло в выси, в Вышнем Волочке.
Неразрешимая загадка
Тема смерти – одна из вечных, её касаются, наверное, все поэты. Смерть в книге предстаёт неразрешимой загадкой, безответным вопросом бытия: «Жив-здоров, но разве в этом дело? / Кроется в материи живой / Издевательство над смыслом тела – / Непристойность куклы восковой. <…> Часа ждёт не бледный ангел смерти, / А в гробу напудренный паяц. <…> Неужели эти все улики, / Эта подлая игла в яйце – / Чтобы видеть замысел великий / В женщине, в ребёнке, в мертвеце?»
Есть в книге строчки о призвании поэта, стихотворном мастерстве, вечной неудовлетворённости художника, его попытках выразить невыразимое, уловить неуловимое, сказать несказанное. Об ускользающей реальности: «Поймать живое волшебство, / В стихах запечатлеть его – / Оно смеётся, / Уже почти даётся – да! / И остаётся, как звезда / На дне колодца».
Но поэт снова и снова пытается «заглянуть под фату мгновенья», порой достигая почти японской лаконичности, выявляя изобразительную ценность каждого слова:
Ветка с белыми цветами
всё лежит в моём кармане,
Потому не оставляет
запах ночи и грозы.
В этих лоскутках увядших –
яблоневом талисмане –
Заключаются азы.
Остальное – что сложнее –
это только дым и копоть,
Мысли и переживанья – злы и мелочно грубы.
В свой черёд проступят сами,
на бумагу будут капать
Из прокушенной судьбы.
Банальность искусства
На недавней встрече с читателями Роман Круглов сказал: «Искусство должно быть банальным». Казалось бы, эти слова должны вызывать протест.
Как так? Мы хотим, чтобы нас удивляли! Но, если говорить предельно упрощённо, в искусстве, как и в человеческой природе, нет прогресса (вспомним навскидку хоть непревзойдённые шедевры эллинистического искусства). И что может быть банальнее человеческой жизни: родился, пожил, сколько сумел, потом умер. Но как человека делает уникальным и удивительным его индивидуальность, так и произведение искусства делает неповторимым только талант и мастерство художника. Вот пример простого стихотворения из книги:
Просёлок, обнесённый тополями.
Привычно сквернословит вороньё.
Навстречу речка жалкая виляет.
Улиткой проползает самолёт
Над жухлыми весенними полями…
Что горе отсыревшее твоё?
Всё это о защите умоляет
И мужество внезапное даёт.
Картинка – банальнее не придумаешь. А представишь эти недолюбленные просторы Родины, и слёзы наворачиваются. Забываешь свои мелкие несчастья, начинаешь мыслить шире.
Ещё один пример, как поэтический взгляд на простейшую картинку вызывает философские размышления, уводящие героя в иные пределы, в горние области:
Свет в окнах, пьяный у ворот,
Скамейка, тополей обрубки,
Мир уязвимый, очень хрупкий,
Легко меня переживёт.
Ведь я расту корнями вверх
В нелепом поиске опоры,
Нетленной, подлинной, которой
Нельзя достигнуть, – верь не верь.
Бог есть любовь
Сейчас, когда понятия добра и зла намеренно определёнными силами размываются, только христианская традиция помогает отделить одно от другого, найти те самые жизненные ориентиры и опоры. «Бог есть Любовь», – написано в Библии. А вот как это звучит в книге:
Вот реальность. Смешные учёные!
Как всерьёз можно верить в неё?
Это просто любовь, облачённая
В очень ветхое бытиё.
Приведу ещё одно стихотворение:
Значит, будет и что-то потом,
Если я, ограниченный телом,
Уместиться в тебе целиком
Не могу, как бы мне ни хотелось.
Значит, кем-то за всё я прощён,
Если Губ Твоих был причащён –
Это так незаслуженно много
Для меня,
И достаточно для
Доказательства Бога.
Это можно понять, как обращение к любимой женщине, как сакрализацию любви. Но написание «Губ Твоих» с прописных букв отсылает читателя в запредельные области, заставляет вспомнить символистов с их Вечной Женственностью, Прекрасной Дамой и стремлением изобразить «незримое очами». Можно даже предположить, что герой целуется с самой Жизнью.
Лирический герой, его душа, проходит на страницах книги ряд инициаций обстоятельствами жизни, ищет место и предназначение в жёсткой, а порой жестокой реальности, чтобы в результате обрести новое качество, некое душевное равновесие.
В стихах Круглова читателя порадует изящество формы, искренность, психологизм, интересные мысли и чувства, необычные образы, выстраданный оптимизм; в них даже можно найти утешение для тех, кто в печали.
Светлана Хромичева