Галина Илюхина
Родилась в Ленинграде, живёт и работает в Санкт-Петербурге. Автор четырёх книг стихов – «Пешеходная зона» (2006), «Ближний свет» (2010), «Птичий февраль» (2013) и «Колокольная горка» (2016). Лауреат премии «Молодой Петербург» (2009), премии журнала «Дети Ра» (2012), обладатель Специального приза Волошинской премии (2013).
Одна из основателей и организаторов ежегодного Международного литературного фестиваля «Петербургские мосты». Составитель поэтической антологии «Аничков мост» (2010).
И мятный зубной порошок на десне,
и хвоя, прилипшая к мылу, –
всё здесь, ничего не забыла.
Всё помню – как пахнет тугая смола,
что я колупала в щербинках ствола,
увязших букашек и мошек,
и пятна на сгибах ладошек,
и мшистый забор, и дырявый лопух,
и в солнечной пыли бредущий пастух,
и шумно сопящее стадо –
как из-за штакетника сада
смотрела на них, замирая слегка,
поскольку ужасно боялась быка,
и, если он шёл слишком близко,
я к дому с пронзительным визгом
неслась, спотыкаясь о корни, и вот –
в спасительный бабушкин ткнувшись живот,
опять становилась всесильной.
И вечер, душистый и синий,
на дачу слетал – на террасу и сад,
и где-то, людей увозя в Ленинград,
вдали электрички свистели…
И, веса не чувствуя в теле,
я сладко плыла, как туман по земле.
Как тот муравей, застывая в смоле,
я всё забирала с собою:
сосну, умывальник, левкои,
коленки в царапинах, тёплую реч-
ку, шорохи, запахи, травы до плеч,
огромные яблони, сливы…
И близких – живых и счастливых.
Одна из основателей и организаторов ежегодного Международного литературного фестиваля «Петербургские мосты». Составитель поэтической антологии «Аничков мост» (2010).
Мои янтари
…Бренчит умывальник, прибитый к сосне.И мятный зубной порошок на десне,
и хвоя, прилипшая к мылу, –
всё здесь, ничего не забыла.
Всё помню – как пахнет тугая смола,
что я колупала в щербинках ствола,
увязших букашек и мошек,
и пятна на сгибах ладошек,
и мшистый забор, и дырявый лопух,
и в солнечной пыли бредущий пастух,
и шумно сопящее стадо –
как из-за штакетника сада
смотрела на них, замирая слегка,
поскольку ужасно боялась быка,
и, если он шёл слишком близко,
я к дому с пронзительным визгом
неслась, спотыкаясь о корни, и вот –
в спасительный бабушкин ткнувшись живот,
опять становилась всесильной.
И вечер, душистый и синий,
на дачу слетал – на террасу и сад,
и где-то, людей увозя в Ленинград,
вдали электрички свистели…
И, веса не чувствуя в теле,
я сладко плыла, как туман по земле.
Как тот муравей, застывая в смоле,
я всё забирала с собою:
сосну, умывальник, левкои,
коленки в царапинах, тёплую реч-
ку, шорохи, запахи, травы до плеч,
огромные яблони, сливы…
И близких – живых и счастливых.
Колокольная горка
Виталию Дмитриеву
В Доме творчества спят шулера
под нечестно захваченным кровом.
В чёрном небе, как росчерк пера,
звездопад над ночным Комаровом –
словно жалобы в божьи суды,
доказательства – кто тут не лишний.
Измельчали эдема плоды
до трагической чеховской вишни.
Но неплохо идут под коньяк
эти карлики яблочной ветки –
по посёлку гуляя, поэтки
их набрали за так.
Да не свяжет оскомой уста
райский дар – золотая китайка.
Колокольная горка крута,
но попробуй, таких укатай-ка:
мы сидим на наследном крыльце –
принцы-нищие литерной крови,
и мерцает в алмазной пыльце
наша ночь в Комарове.
эти «ярве» и «мяки»,
и оранжево-розовый
свет, неяркий и мягкий,
за стволами сосновыми
от шоссе до залива
нас морочит, и снова мы
бродим неторопливо,
словно в храме с колоннами,
что смолой мироточат,
и вполне просветлёнными
возвращаемся к ночи
на участок старателей
комаровского лета –
наше гетто писателей,
токовище поэтов.
Лебеда, осот.
Отпустили бы часов мне
тысяч восемьсот!
Гул пчелиный, дух полынный,
речка – что стекло.
А ведь больше половины
мимо утекло.
Что же мне всё мало, мало,
жадине такой?
Но сегодня время встало
сонною рекой.
Человечек – божья рыбка,
мелочь, ерунда.
Пусть меня качает зыбко
тёплая вода,
где сверкает купол древний
поплавком в реке,
и рыбарь на солнце дремлет
с удочкой в руке.
под нечестно захваченным кровом.
В чёрном небе, как росчерк пера,
звездопад над ночным Комаровом –
словно жалобы в божьи суды,
доказательства – кто тут не лишний.
Измельчали эдема плоды
до трагической чеховской вишни.
Но неплохо идут под коньяк
эти карлики яблочной ветки –
по посёлку гуляя, поэтки
их набрали за так.
Да не свяжет оскомой уста
райский дар – золотая китайка.
Колокольная горка крута,
но попробуй, таких укатай-ка:
мы сидим на наследном крыльце –
принцы-нищие литерной крови,
и мерцает в алмазной пыльце
наша ночь в Комарове.
Комаровское
Здесь то горка, то озеро –эти «ярве» и «мяки»,
и оранжево-розовый
свет, неяркий и мягкий,
за стволами сосновыми
от шоссе до залива
нас морочит, и снова мы
бродим неторопливо,
словно в храме с колоннами,
что смолой мироточат,
и вполне просветлёнными
возвращаемся к ночи
на участок старателей
комаровского лета –
наше гетто писателей,
токовище поэтов.
Лето
Блещет луковка часовни.Лебеда, осот.
Отпустили бы часов мне
тысяч восемьсот!
Гул пчелиный, дух полынный,
речка – что стекло.
А ведь больше половины
мимо утекло.
Что же мне всё мало, мало,
жадине такой?
Но сегодня время встало
сонною рекой.
Человечек – божья рыбка,
мелочь, ерунда.
Пусть меня качает зыбко
тёплая вода,
где сверкает купол древний
поплавком в реке,
и рыбарь на солнце дремлет
с удочкой в руке.