На каком языке мы говорим? Едва ли не для большинства сограждан не будет слишком неожиданным ответ: «на русско-английском суржике». И дело не только в засилье англицизмов. Проблема глубже. И возникла не в последние десятилетия.
Подтверждение тому и работы выдающегося отечественного филолога, создателя одного из наиболее известных толковых словарей русского языка Дмитрия Ушакова, чьё 150-летие отмечается в эти дни. Обращаясь к его творчеству, как и более чем полвека назад, встаём перед проблемой (подчеркну: проблемой!) сохранения, развития, возрождения русского языка. Возрождения, подобного возрождению культуры античности в ренессансной Европе. Возрождения, воскрешающего на новом витке развития лучшие отечественные традиции XIX–XX веков, включая часто нарочито игнорируемый современниками советский период.
О нём я хочу сказать особо. Советский Союз – это то пространство-время, в котором творил Д. Ушаков, равно как и другие великие филологи и философы культуры. Это пространство-время, сделавшее весь мир свидетелем невиданно широкого издания словарей, работ русских классиков, научных трудов и преподавания родного языка вопреки цензуре и идеологическим ограничениям.
А что ныне? Почему зачастую говорим на суржике, весьма далёком от литературного русского языка?
Ответ очевиден: язык, с одной стороны, имеет собственные законы бытия, но с другой – находится под мощным воздействием общественных отношений. Информационные технологии и тотальный рынок вкупе с мощным социальным неравенством порождают несколько разных, во многом не совсем русских языков. Англоязычность информационных (и не только) технологий, равно как и англоязычность ставшего тотальным рынка, диктует англицизмы и в нашем языке. Да, можно издать указ, обязывающий всех, начиная с министров и заканчивая школьниками, называть инфляцию – надуванием, смартфоны – умнофонами, маркетинг – рынкоделанием и т.п. Но до тех пор пока русскоязычное пространство не станет доминирующим в развитии технологий, экономики, социальных отношений и культуры, эта борьба будет лишь отчасти успешной. Когда наша страна была второй сверхдержавой мира, русский язык учили в десятках стран, поскольку он был языком образования, искусства, науки, техники и… социального прогресса (вспомните Маяковского: «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин»).
Но это одна сторона медали. Другая сторона – собственная жизнь культуры со своей внутренней логикой, лишь отчасти зависящей от внешнего воздействия экономики, политики, технологий. Но и здесь тотальный рынок делает своё чёрное дело: на него преимущественно работает художник (писатель, сценарист, создатель компьютерных текстов). И даже если работает только на русскоязычный рынок, то хочет, чтобы его произведения покупали. А наибольшим платёжеспособным спросом обладают у нас те, кто живёт в пространстве компьютеризированного и англицированного как бы русского суржика…
Что можно противопоставить?
Теоретически ответ прост, а практически сложен почти до неосуществимости: сделать Россию лидером социального, культурного, экономического, технологического прогресса, во-первых; во-вторых, вывести культуру, и в первую очередь языковое пространство – образование, литературу, кино, – из подчинения рынку, который был, есть и в перспективе будет пространством, во многом чуждым отечественной культуре и языку.