По страницам книг писателей-фронтовиков
Как это было! Как совпало –
Война, беда, мечта и юность!
И это всё в меня запало
И лишь потом во мне очнулось!
В статье «Взгляд в биографию» Ю. Бондарев, один из участников этого процесса, так характеризует своё поколение писателей: «...это были люди, которые все тяготы войны вынесли на своих плечах – от начала её и до конца. Это были люди окопов, солдаты и офицеры; они сами ходили в атаки, стреляли по танкам, молча хоронили своих друзей, брали высотки, казавшиеся неприступными, своими руками чувствовали металлическую дрожь раскалённого пулемёта, вдыхали чесночный запах немецкого стола и слышали, как остро и брызжуще вонзаются в бруствер осколки от разорвавшихся мин. Это было поколение фронтовиков, оно само всё видело, чувствовало, знало».
Артиллеристы Ю. Бондарев, Г. Бакланов, кремлёвский курсант К. Воробьёв, солдат В. Астафьев, пехотинец, затем командир взводов (стрелкового, автоматчиков, противотанковой артиллерии) В. Быков, разведчик В. Богомолов, партизан А. Адамович, танкист А. Ананьев, военные корреспонденты К. Симонов, В. Гроссман и другие – все они принесли в литературу свой душевный опыт, своё видение мира, своё понимание противоречивости и сложности той эпохи, сущности человека в бесчеловечных ситуациях, «в крови, в страданиях, в смерти» (Л.Н. Толстой).
Каждая эпоха имеет свои причины, активизирующие интерес к прошлому. Сложное и противоречивое время начала XXI века, в преддверии 70-летнего юбилея Победы, актуализировало тему Великой Отечественной войны, обусловило стремление воссоздать правду, дать современный объективный взгляд на проблемы, которые и 70 лет спустя остаются спорными и нерешёнными. Правда о войне трудно пробивает себе дорогу: многие военные документы до сих пор закрыты для изучения, тема войны сегодня крайне политизирована.
За послевоенные десятилетия выросли новые поколения, для которых события войны стали далёкой историей. Рассчитывая на это, некоторые военные и политические деятели Запада стремятся переписать историю, извратить роль России, исказить суть массового патриотизма народа.
Участились факты фальсификации событий войны на постсоветском пространстве: реабилитация воинских формирований, действовавших против своего народа в составе войск СС, заимствование готовых схем правоконсервативной литературы Запада, отождествляющих действия СССР и гитлеровской Германии, и т.п. Молодое поколение в этой ситуации не может представить реальной картины событий войны.
Всё это привело к возникновению своеобразных «белых пятен» в освещении героического и трагического пути к Победе.
В этом контексте особую актуальность приобретают проблемы, связанные с доказательством истины, с необходимостью раскрыть всю полноту правды о войне, не выпуская и не замалчивая ни одного из фактов, обеспечивших Победу, не искажая осмысления её этапов; осветить не только героические, победные события великой войны, но и драматические, и трагические – вот задачи не только науки, но и искусства, обратившегося к художественному воспроизведению событий 1941–1945 годов.
 |
| Иллюстрации художника Н. Усачёва к повестям Виктора Астафьева «Звездопад» и «Пастух и пастушка» |
Военная тема, рождённая этой эпохой, развивалась вместе со временем, получая всё новые импульсы, возбуждённые запросами времени, расширением и углублением знаний о самой войне, о процессах в обществе, связанных с проблемами предвоенного и военного времени, с изменением нравственных, духовных, общественных ориентиров.
Новый этап развития прозы о войне наметился на рубеже 50–60-х годов. Критики назвали его второй волной, окрестив лейтенантской прозой и окопной правдой.
Г. Бакланов ответил на эти нападки: «А я войну видел оттуда, с поля боя, из окопа, откуда видело её большинство народа – солдаты, сержанты, младшие офицеры, те, кого история давила своим самым тяжёлым колесом. Там я чувствовал и понял, что такое война для человека и человечества».
Правда о войне, лишённая пафосных сцен, обратившаяся к психологии солдата, нравственным проблемам, нередко не встречала понимания в официальных кругах. Это относилось и к другим видам искусства, в частности к кинофильмам. О том, что правдивое освещение будней войны приводило не только к настороженным оценкам, но и к «запретительным», рассказал участник Великой Отечественной войны кинорежиссёр Григорий Чухрай в своих воспоминаниях «За «Балладу о солдате». Комитет по кинематографии обвинил его в том, что он «скатился к чему-то бытовому, непроблемному». Один из руководителей комитета, отговаривая Чухрая от работы над фильмом, приводил такие доводы: «Вы понимаете… был Сталинград, вы сами участник Сталинградской битвы, был Освенцим, лагеря, а вы тут рассказываете: солдат, крышу починить, мама-папа, девочки-мальчики, но это же мелкотемье». Даже некоторые участники группы создателей фильма на общем собрании «от имени коллектива» объяснили режиссёру, что фильм «противоречит социалистическому реализму». Генеральному директору «Мосфильма» «не понравилось, что Красная армия показана не так торжественно, как он бы хотел её показать, слишком бытово. Затем его смутило, что мы показали женщину, которая изменила своему мужу. Советские женщины ждали своих мужей, были им верны, сказал он, а вы вот показали, что изменила. Я заметил, что мы ведь показали и ту, которая верна была. А он в ответ: а что, у нас было – половина на половину? У нас ведь совсем не такая пропорция. Одним словом, математическим подходом он владел».
Когда же фильм, который понравился Н.С. Хрущёву, одержал победу на Каннском фестивале, судьба его была решена: возвратившись из Канн, Чухрай узнал, что картина идёт во всех кинотеатрах, а министр культуры в той же аудитории Дома кино, где он недавно осуждал «Летят журавли» и «Балладу о солдате», теперь осуждал тех, кто старается принизить эти фильмы. «А с моим исключением из партии, – добавляет Г. Чухрай, – сделали вид, что ничего и не было».
Повести «Батальоны просят огня» (1957) и «Последние залпы» (1959) Ю. Бондарева, «Пядь земли» (1959) и «Мёртвые сраму не имут» (1961) Г. Бакланова, «Убиты под Москвой» (1963) К. Воробьёва, «Журавлиный крик» и «Третья ракета» В. Быкова и другие ознаменовали вступление в литературу нового отряда писателей – участников Великой Отечественной войны, прошедших по её дорогам солдатами, младшими командирами, партизанами, которые «узнавали мир вместе с человеческим подвигом и страданиями». Война была для них «жестокой и грубой школой», а «бронебойные снаряды и пулемётные гашетки» заменяли тетради и конспекты.
Но эта «жестокая школа» дала будущим писателям бесценный жизненный опыт. Они на собственном примере познали, как ведёт себя человек в бою, в обстановке смертельной опасности, изведали «настоящую дружбу, за которую платили... жизнью» (В. Астафьев), узнали и полюбили народ и Родину, защитниками которых почувствовали себя. Они быстро повзрослели, эти юноши, шагнувшие из школьного класса в «великую академию – жизнь» (В. Быков), поставившую перед ними проблемы жизни и смерти, жестокости и добра, веры и неверия, любви и ненависти. Они вынесли оттуда, из пылающих военных лет, неизбывную боль и светлую память о тех, с кем воевали, кого «хоронили вдоль долгих дорог войны» (В. Астафьев), кому были обязаны своей жизнью.
Вынеся на своих плечах «непостижимо тяжёлую работу» (В. Астафьев), которая выпала на долю артиллеристов, пехотинцев, ротных и полковых разведчиков, танкистов, рядовых великих сражений, увидевших войну «изнутри», испытавших азарт боя, муку и холод, тоску смерти и мечту о доме, мире, счастье победы – всё, что зовётся военной судьбой, они испытали непреодолимую потребность рассказать правду о войне, вновь вернуться на передовую, чтобы художественным словом воспроизвести подвиг народа, победившего фашизм. А. Адамович назвал 50–60-е годы «порой личной, солдатской и партизанской памяти... о войне», «исповедальной литературы, пронизанной живым, полемическим чувством правды, искренности».
Повестями «нравственного эксперимента» назвала критика эти произведения.
Об этом же писал и В. Быков, называвший себя представителем «убитого поколения»: «Во время войны, как никогда ни до, ни после неё, обнаружилась важность человеческой нравственности, незыблемость основных моральных критериев. Не нужно много говорить о том, какую роль тогда играли и героизм, и патриотизм. Но разве только они определяли социальную значимость личности, поставленной нередко в обстоятельства выбора между жизнью и смертью? Как известно, это очень нелёгкий выбор, в нём раскрывается социально-психологическая и нравственно-этическая суть личности».
Определяя специфику образа войны, созданного писателями фронтового поколения, прежде всего отметим такую особенность, как личностный характер изображения, обусловленный этико-биографическим опытом авторов военной прозы. К. Симонов, В. Гроссман, В. Быков, Ю. Бондарев, А. Адамович, В. Астафьев, В. Богомолов и другие принесли в литературу своё видение войны, основанное на собственном военном опыте, особый вид эмоционально-оценочных отношений, нашедших воплощение в образной системе произведения.
Только беспримерный жизненный опыт дал будущим писателям возможность испытать горечь встречи почти безоружного, живого, смертного человека с жестокой вражеской техникой, несущей гибель. Вот свидетельство Вячеслава Кондратьева: «Помню, как без единого артиллерийского и миномётного выстрела, с одними родимыми винтовочками пошёл наш батальон в наступление, в первое, второе, потом в третье… И через месяц от бригады никого почти не осталось».
Участие в войне, законы фронтового братства, жизнь на грани «или – или» породили глубочайшее чувство ответственности перед живыми и мёртвыми товарищами, ответственности за жизнь вообще как общечеловеческую, всемирную, вселенскую ценность. Именно об этом свидетельствует Ю. Бондарев: «Мы помним о войне потому, что человек – величайшая ценность данного мира, а его мужество и свобода его – это освобождение от страха, зла, которые разъединяют людей».
Война дала понимание психологии солдата на передовой, понимание подвига, духовной основой которого была способность, осознав ценность своей жизни, преодолеть страх смерти, пойти на самопожертвование во имя Родины и народа.
Героизм и гуманизм, объединённые общечеловеческими нравственными ценностями, оказывают взаимное влияние, заключающееся в том, что цель героического деяния глубоко гуманна, нельзя совершить подвиг против человека и человечества только во имя! И оказавшись в антигуманных, «предельных» обстоятельствах, когда решается вопрос жизни и смерти, герой остаётся человеком, не теряет своих истинно человеческих качеств.
Героизм и гуманизм – в центре произведений В. Быкова, утверждающих правду о войне, о моральной стойкости и силе советского народа, являющихся решающими факторами в достижении победы. Герои В. Быкова делают последний выбор на своём поле боя, на своём воинском пути. Длина этого пути, величина поля – разные. «Но всегда это путь, на преодоление которого брошены все силы человека».
Мир повестей Быкова тревожен, внимание автора сосредоточено на важнейших нравственных проблемах, которые решаются героями перед лицом смерти, в чрезвычайно напряжённых ситуациях, где ничего не совершается без моральной оценки. Автор предельно приближён к своим героям, максимально сопереживает все перипетии солдатской службы: радости и горести, «холод, голод, тоску смерти, боль в теле и сердце, гнев и порыв» (Адамович).
Исследование героического потенциала человека и народа находим уже в первых повестях В. Быкова: «Журавлиный крик» (1959), «Третья ракета» (1961), «Альпийская баллада» (1964) и других. Затем, в 70–80-е годы, нравственная проблематика его повестей углубляется: «Волчья стая», «Сотников», «Дожить до рассвета», «Обелиск», «Круглянский мост», «Атака с хода», «Его батальон», «Знак беды» и другие.
По поводу повести «Сотников» В. Быков полемизировал с западногерманским литературоведом Шарлоттой Шмитц, которая в своей рецензии отказала Сотникову в героизме, определив его поведение в момент казни (партизаны Сотников и Рыбак попадают в руки гестапо) как бессмысленную жертвенность, тем самым выводя ситуацию и самого героя из ряда трагических. Более того, она приравнивает поведение патриота Сотникова и труса, предателя Рыбака: «…оба они терпят фиаско, они ничего не меняют в течении событий».
Возражая своему оппоненту, В. Быков утверждает, что Сотников противопоставлен Рыбаку. Хоть в их судьбе много общего, находятся они по разные стороны некой черты, которая разделяет людей и нелюдей, патриотов и предателей. Чувство ответственности, сила духа – вот что определяет поведение Сотникова. Сильный, здоровый Рыбак оказывается беспомощнее слабого и больного Сотникова.
Хотел ли Сотников жить? Несомненно. Он размышляет: «Жизнь – вот единственная реальная ценность для всего сущего и для человека тоже. Но ведь и смерти не избежать!».
В. Быков формулирует вечный вопрос философии и искусства: в чём смысл жизни человека, во имя чего живёт он на земле? По-разному отвечают на этот вопрос Рыбак и Сотников, поставленные в одинаковые обстоятельства. Ибо разные цели преследуют они, различна их нравственная сущность, различен и их выбор.
Полемизируя с теми концепциями в западной литературе, которые утверждают мифологическими фигурами Сизифа и Тантала тщетность усилий человека, его бессилие, невозможность что-либо сделать, изменить в мире, В.Быков воспевает нравственную силу личности, способную восторжествовать над жестокостью и насилием. Убить человека можно, победить его нельзя.
Именно так раскрываются характеры Сотникова, Левчука, Степаниды, Сущени («Сотников», «Волчья стая», «Знак беды», «В тумане» В. Быкова), Ершова («Жизнь и судьба» В. Гроссмана), Прищемихина («Июль 41 года» Г. Бакланова), Княжко («Берег» Ю. Бондарева), Мохнатова («Донна Анна» В. Тендрякова) и другие.
Содержанию военной прозы – изображению человека в бесчеловечных обстоятельствах войны – соответствует художественная форма, выражающая эстетическую позицию художника.
Каждый образ, в том числе и героический характер, раскрывается в определённых жизненных обстоятельствах – это второй образный слой произведения, фабульный, проникнутый целенаправленным действием. И фабула, и сюжет, и композиция, и конфликт – все эти слагаемые художественной формы в их соответствии с содержанием дают возможность создать полноценные героические характеры, совокупность которых представляет глобальный образ, отражающий авторскую концепцию.
Г. Бакланов назвал правду в книгах о войне категорией нравственной. Художественная правда о человеке на войне – это правда героической нравственности, это познание духовной структуры личности в её многообразных связях с народом, это единство личного и общего, ставшее основой массового героизма советского народа. В понятие «правда о войне» входит прежде всего правда о человеке, о человеческих взаимоотношениях, об обстоятельствах, о событиях, об обстановке, окружающей этих людей. Поэтому в понятие «правда о войне» входит «предельная достоверность и действенность деталей времени, это концентрация войны» (Ю. Бондарев).
Таким образом, проблема правды – основная, ведущая, решив которую, писатель выполняет задачу своей творческой деятельности – воссоздание эпохи войны в контексте глобальных проблем человечества, причём значимость этой художественной картины зависит не только от масштабности материала, использованного писателем, но и от масштабности его творческой личности, «широты взгляда автора», как писал Ф.М. Достоевский, от «самобытного нравственного отношения автора к предмету», как утверждал Л.Н.Толстой.
Лучшие книги писателей – участников этой беспримерной в истории битвы с фашизмом, правдиво показали трагедию начального периода войны: это «Живые и мёртвые» К. Симонова, «Убиты под Москвой» К. Воробьёва, «В списках не значился» Б. Васильева, «Июль 41 года» Г. Бакланова, «Донна Анна» В. Тендрякова и другие.
Роман Г. Бакланова «Июль 41 года» воссоздаёт трагедию времени, когда атмосфера подозрительности, доносительства сковала армию, вызывая у кадровых военных унизительные чувства неуверенности, страха: ведь бывало так, что на одном собрании человек выступал с разоблачениями, а уже на следующем сам был объявлен врагом народа.
Через восприятие Щербатова, Бровальского и других персонажей Бакланов воспроизводит предвоенную обстановку в стране, высвечивает те факты, которые привели к трагедии первых дней войны.
Один из эпизодов романа являет собой столкновение двух полярных тенденций – реальной и мнимой, воображаемой, приведшее к трагическому результату. В первый же день войны массированный налёт вражеской авиации, не остановленный ни единым залпом зенитной батареи, стоявшей в районе вокзала, уничтожает город, жителей, воинские части. Поражённый молчанием зениток, Щербатов находит их у горящего вокзала: «целые, приведённые к бою зенитные орудия – и ни одной воронки вблизи них. Расчёты стояли у расчехлённых орудий, смотрели в небо и не стреляли». Растерянный майор объясняет молчание так: «Мне приказано не стрелять! Не отвечать на провокацию!». Вывод автора: перед Щербатовым стоял «не виновник, а результат...»
И как точка в этой трагической ситуации: оказавшись вместе с корпусом в окружении, Щербатов случайно в лесу, в бумагах разбомблённого штаба, находит директиву наркома обороны. Приказывалось уничтожить авиацию противника и группировку его наземных войск. «Но уже не было самолётов, способных выполнить это. Они погибли под бомбами на своих аэродромах, не успев взлететь, и раньше, чем был подписан этот приказ». И не существовало уже средств связи, чтобы этот приказ передать.
Для Бакланова и его героев война – не приключение. Даже воссоздавая эпизоды беспримерного мужества и патриотизма, описывая яркие героические деяния, автор всеми своими книгами утверждает, что война – страшное всенародное бедствие.
«Пядь земли» (1959) – вот та малая Родина, защитить которую должны простые советские люди, солдаты и командиры. Человек – в центре внимания автора. В книге «О нашем призвании» Г. Бакланов утверждает: «В литературе человек – мера всех мер. В нём отражены и великие, и малые события, формировавшие его, сквозь него просматривается длинный ряд поколений, уходящих в глубь веков. В нём заложено будущее».
Героизм этих людей лишён внешнего блеска, они «просто, без жалоб, честно и до конца выполняют свой долг» (В. Быков), воюют, понимая, что «бой идёт… не ради славы, ради жизни на земле» (А. Твардовский).
Определяя значение произведений писателей фронтового поколения как социального феномена, их ценностного статуса как художественного открытия, следует выделить общезначимую гуманистическую идею, получившую воплощение в художественной концепции авторов, отвечающую глубинным потребностям общества: «Неужели можно было предотвратить это массовое убийство? И миллионы остались бы живы…»
Чувство личной причастности к истории, связь частной человеческой жизни и общенародного начала, предельная, обнажённая правда, исследование этического потенциала человека, суровейшая проверка его нравственной сущности – отличительные особенности образа войны в книгах писателей-фронтовиков.
Великая Отечественная война – это уже история, но её итоги ощущаются и сегодня, и «пуля, попавшая в советского солдата на последней войне, – пишет В. Астафьев, – всё продолжает лететь в пространстве».