Мировая премьера Большого театра – балет «Мойдодыр» – как симптом кризиса русской танцевальной сцены
Начну с парадокса: мне спектакль понравился при всех его очевидных слабостях. Поэтому не ждите разгрома этого произведения, объективно слабого по форме и малоубедительного по содержанию.
Автора музыки, Ефрема Подгайца, я знал до «Мойдодыра» всего по единственному произведению: концерту для гитары с оркестром, который как-то слушал в исполнении столичного виртуоза и – отчётливо помню! – всё время боялся за его пальцы. Сломать которые «о Подгайца» можно было запросто. Поэтому и опасался музыки, когда шёл в балет.
Зато хореографии не опасался ничуть: единственный номер Юрия Смекалова, виденный мною, произвёл хорошее впечатление. Не исключено, из-за Евгении Образцовой, к которой давно неравнодушен.
Состав выбрал второй. Конечно, посмотреть, как дурачатся примы – нежно любимая Нина Капцова и бесконечно почитаемая Мария Александрова, – можно, но «только ради лузлов». Понятно, что данный спектакль – полигон для тренировки молодняка, поэтому Анастасия Сташкевич, которую я увидел в роли Чистюли, была сильной «переплатой» за тот пустяк, который предложили детям.
Короче, диспозиция сложилась такая, что ожидать можно было всего. Увиденное, однако, в чём-то обрадовало, ни в чём не разочаровало, а в целом даже заставило задуматься о большем, чем отдельно взятый спектакль.
Первое. К музыке претензий нет – я её попросту не заметил. Полунавязчивый мотивчик – и всё. Вспоминается без раздражения. Тут Подгайц скорее выиграл, чем проиграл.
Второе. К хореографии претензий нет – я её попросту не заметил. Что вовсе не означает, что спектакль плох. Просто это не балет. Мюзикл, кукольный театр, что угодно, но не балет. Но Смекалов, в отличие от Подгайца, скорее проиграл, чем выиграл. Хотя все «променады» и иные массовые сцены сделаны хореографом хорошо, гораздо лучше, чем сольные танцевальные номера.
Далее – без нумерации.
Потрясающе хороша сценография. Андрея Севбо. Открывается занавес – и мы оказываемся в мире Корнея Чуковского, известного нам не только по текстам, но и по чудесным иллюстрациям. И тут начинается волшебство. Ты ещё не знаешь, что ждёт тебя впереди, но уже захвачен этим миром и несёшься вперёд без страха. Яркие чистые цвета, отчётливо дореволюционный, дворянско-русский стиль как минимум уездного города, всё чинно и благородно. Дамы и господа, гимназистки и городовые, даже Крокодил, прошедший на заднем плане, – всё складывается в уютную картину счастливого быта финской Куоккалы, где естественно было рождение фантастических баек за дружеским столом, в тесном кругу поэтов, художников и писателей.
И вдруг! В налаженный красивый быт врывается Революция – Замарашка, грязное существо, пытающееся запачкать окружающих. Не думайте, что это моя беспочвенная интерпретация, – зачем тогда художник даёт «ландшафтом Замарашки» заводские кварталы с коптящими трубами? Слишком различны картинки социально, чтобы можно было говорить о случайности.
С этого момента спектакль перестаёт быть детским. В нём по-прежнему происходит невесть что, но тот, кто знает о даче «Чукоккала» образца 1906–1914 гг., не может отвлечься от самой фигуры поэта. Чуковский жил хорошо до переворота, сумел пристроиться и при большевиках. Какой ценой? Не скажем точно, но его тоска по старым порядкам оставалась неизменной.
Да, поэт был конформистом. Частый гость Куоккалы Николай Гумилёв был последователен в своём неприятии нового режима – и его расстреляли. Но Чуковский, кажется, вознамерился убедить русский народ, что «новый гегемон» может облагородиться, что Замарашку можно отмыть, что Чистюля станет ему примером. В 1921 году появляется «Мойдодыр», в 1922-м – «Федорино горе». Оба произведения на одну тему – перерождения революции. Оба можно найти в сценическом «Мойдодыре» Большого театра.
Вот только Замарашка у Смекалова отмывается вовсе не из-за положительного примера Чистюли, а под угрозой насилия – Главная Мочалка в исполнении Кристины Кретовой преследует грязнулю вездесущей ЧК–ГПУ–НКВД.
Как может не понравиться спектакль, рождающий такие ассоциации? Да и молодым артисткам, которых предостаточно на сцене, работа в «Мойдодыре» в радость, знаю из частных бесед. Значит, удача?
Не сказал бы.
Сейчас в репертуаре Большого есть детский спектакль «Чиполлино» Генриха Майорова. У него практически нет недостатков – это балет без примесей. Тогда как опус Юрия Смекалова содержит мелодекламацию, которая балетной современности чужда. Приём введения слова в танцевальное действие пока оправдал себя, на мой взгляд, только у Жана-Кристофа Майо (см. «Сон в летнюю ночь»), но там случай особый, связанный с «театром в театре». Ничего такого в «Мойдодыре» нет. Есть только растерянность перед непонятым. Непонятым принципом построения спектакля.
Кажется, ещё немного – и осуществится отступление к Людовику XIV, к опере в стиле барокко, где балет был не более чем вставным номером. И оттуда пойдёт новое завоевание культурного пространства. Почему?
Почему случилось так, что наш балет, имеющий несомненные достижения, оказался невостребованным Смекаловым?
Начать нужно с того, что балетных театра у нас два: Петипа и Григоровича. Мы никогда не продвинемся вперёд, пока теоретически не осмыслим наши успехи. Освоив формально Петипа, мы давно знаем, как строились его балеты, каков был способ вовлечения танца в них. От этого метода отказались – «устарел». Но нам до сих пор неясно, как формулировал своё хореографическое высказывание Григорович, как он вовлекал танец в спектакль. Я не сторонник эстетики Григоровича, но убеждён, что морфология его балетов, когда будет понята, станет основой будущих шедевров русской сцены.
«Чиполлино» лучше «Мойдодыра» ровно настолько, насколько безупречнее нравственная позиция нонконформиста и коммуниста Джанни Родари поведения приспособленца и барина Корнея Чуковского. Балет Майорова лучше балета Смекалова не только потому, что принадлежит обществу сложившихся форм, но ещё и оттого, что имеет ясную направленность. Оба балета – продукт времени, но только второй принадлежит эпохе, лишённой цели.