Словари и справочники ничего не скажут вам о таком явлении, как брутальная лирика. Однако это вовсе не означает, что её не существует. Её, если верить интернету, как раз в избытке. Другое дело, что нередко брутальность ошибочно приписывается откровенно маргинальным и невнятным текстам. Это как если обычного бомжа принять за идейного бунтаря, выступающего против мещанского уклада жизни. Подлинная, если хотите – природная брутальность – не может быть срежиссирована и сыграна. Не помогут тут ни обсценная лексика, ни порнографические мотивы в текстах, ни экстравагантное поведение автора.
Помнится, несколько лет назад один столичный актуальный поэт решил шокировать публику своей недюжинной маскулинностью, выйдя на сцену голым. Ожидаемого эффекта, однако, он не добился. Любители поэзии ядовито хихикали и обсуждали невеликое дарование контркультурщика. Как тут не вспомнить восточную мудрость: «Имеющий в кармане мускус не кричит об этом на улицах. Запах мускуса говорит за него». Вот и со стихами примерно так же. Брутальность, если она есть, будет исходить от самих строк, и совсем необязательно резких и провокационных.
Поэты, представленные здесь, очень разные, но в то же самое время их объединяет, как это ни парадоксально, ностальгия по недавнему прошлому страны, по 90-м годам ХХ века. Меньше всего мне хотелось отбирать тексты авторов специально по данной тематике, хотя я легко мог бы это сделать. Но и без дополнительных текстуальных подтверждений читатель легко уловит основной мотив. Это стихи сорокалетних, чьё взросление и становление пришлось на «минуты роковые». А те времена, как мы помним, не располагали к лирическим изысканиям, заряжая (и заражая) людей на всю оставшуюся жизнь своей жёсткой энергетикой. Отсюда и грубоватость тона, и некоторая «хрипловатость» строк. Причём ностальгия здесь сродни солдатской, ветеранской – «Бойцы поминают минувшие дни. И битвы, где вместе рубились они…» Выжившие и не сломавшиеся имеют на это право.
Арутюнов родился в Красноярске, Плахов – во Львове, а Григоров – из Баку. Но реальность они переживают примерно одинаково. И не оттого, что живут в Москве; я полагаю, они везде писали бы именно так. Это стихи не для широкой аудитории, но лишь потому, что и аудитория давно не составляет единого целого. Собственно, недостаток мужественности в нынешней литературе, подмена подлинного искусственным превращает самые обычные вещи в экзотику. Живи Хемингуэй в наше время в России и пиши он на русском – его бы обязательно назвали неотёсанным мужланом, туповатым мачо, горьким пропойцей и кровожадным истребителем животных. А ведь когда-то его любили за харизму не меньше, чем за прозу. Все Фрэнсисы Макомберы мира завидовали героическому образу Папаши.
И вот смотришь на какое-нибудь бесполое существо, манерно читающее верлибры, и думаешь – неужели за ними будущее? Они ведь не только написать что-то стоящее – они ребёнка порой зачать не могут! Вероятно, человек я старомодный, но в стихах мне нужна не отвлечённая пошлятина вторичной свежести с претензией на эстетизм, а конкретика, нерв, боль. Я готов выложиться на все сто, расчувствовавшись при чтении чужих стихов, но лишь в том случае, если и автор выкладывается по полной. Не буду сейчас рассуждать о «женской» и «мужской» поэзии, разговор это долгий, но иные стихи может написать только мужчина. Настоящий мужчина. Во всех смыслах. Вы поймёте это с первых строк.