Дмитрий Голубков: ученик Городецкого, друг Тарковского
Не так давно увидел свет сборник дневников Дмитрия Голубкова в обрамлении десятков его стихотворений и фрагментов прозы («Это было совсем не в Италии…»). На выход книги откликнулась в том числе и «ЛГ» («Недуг забвения», № 43, 2013). Её гостеприимно приветствовал заслуженный работник культуры РФ, директор торгового дома «Библио-глобус» Б.С. Есенькин. Борис Семёнович предложил нам провести презентацию книги, «показав личность и поэзию Голубкова на срезе Серебряного века».
Дмитрий Голубков – поэт, писатель, переводчик, художник, всегда тяготел к литературе XIX столетия и Серебряного века. С отрочества его кумирами стали Тургенев, Лермонтов, Л. Толстой и Есенин, а в юности он открыл для себя Блока, Бунина, Бальмонта, Северянина, а потом и Ходасевича. Студентом МГУ, по собственному признанию, писал стихи под Блока – «я так ведь чувствую!» – и выбрал себе (раздобыв номер телефона) поэтическим наставником Сергея Городецкого – друга Блока и Есенина, – вопреки издёвкам сокурсников из Литобъединения МГУ: «Ты выдающийся декадент современности, ещё бы Гиппиус в учителя взял!» Забегая вперёд, заметим, что через 10 лет, по приглашению своего бывшего декана, Голубков сам будет вести Литобъединение в МГУ.
Окончив журфак в 1955 году, будучи редактором Гослитиздата (ныне – издательство «Художественная литература»), Дмитрий воочию увидел Ахматову и Пастернака, перед которыми преклонялся, а рукопись «Доктора Живаго» получил от самого автора, став одним из первых читателей этого некогда запрещённого романа. Несколько лет спустя он будет провожать в последний путь и Анну Андреевну, и Бориса Леонидовича, о чём детально расскажет в своих дневниках.
В 50-е Голубков активно занимался переводами – пока «вызревали» собственные стихи (первый его лирический сборник «Влюблённость» вышел в 1960 году). Так новичок на поприще литературы познакомился – пока заочно – с прославленным автором восточных переводов Арсением Тарковским. Переводы Голубкова – рядом с шедеврами мастера – опубликованы в сборниках грузинских классиков – Важи Пшавелы, Галактиона Табидзе, Георгия Леонидзе, «Избранном» великого туркмена XVIII в. Махтумакули. Переводы Голубкова включены также в Антологию каракалпакской поэзии вместе с великолепной русской версией эпоса «40 девушек» Арсения Тарковского.
В 1957 г. молодой стихотворец перейдёт (старшим редактором) в редакцию русской советской поэзии издательства «Советский писатель», где станет защитником многих талантливых книг. «О честности Голубкова ходили легенды», – скажет впоследствии Павел Басинский в своей статье «Воскресение Дмитрия Голубкова» в «Российской газете». Очевидно, что принципиально беспартийный редактор заступился перед издательским начальством в своё время и за первый сборник Тарковского «Перед снегом». Из дневника Голубкова (ноябрь 1961 г.): «Всё невозможнее для меня становится писание лёгких стихов, всё гаже – ложь собратьев и бодрячество прессы и радио, всё строже мысли – о достойной жизни, о человеческой близости, о высоком искусстве».
Наверное, гражданскую позицию Голубкова разделял и Арсений Александрович, иначе его автограф на книге «Перед снегом» не был бы столь душевным: «Милому Дмитрию Ивановичу [описка: Николаевичу] Голубкову, поэту – и – дай Бог! – другу. 25/VII.1962 А. Тарковский». А вот автограф Арсения Тарковского на второй книге его стихов «Земле – земное»: «Моему дорогому редактору, поэту, чей талант так дорог мне [дальше – неразборчиво] Дмитрию Николаевичу Голубкову с любовью. 19.IV.1966. А. Тарковский».
Любопытно, что название четвёртой книги лирики Голубкова («Твердь»), вышедшей в октябре 1966 г., синонимично названию сборника Тарковского («Земле – земное»), увидевшего свет несколькими месяцами ранее, в апреле того же года. Жаль, нам уже никогда не узнать, случайно ли такое совпадение: наш отец и дед вёл дневник далеко не каждый день, бывали даже многомесячные паузы.
Не берёмся утверждать, что А.А. Тарковский и Дмитрий Голубков стали близкими друзьями, но единомышленниками – безусловно (несмотря на существенную разницу в возрасте – 23 года). Они оказывались рядом на драматических и значимых событиях 60-х: прощались с Ахматовой; слушали стихи приехавшего в ЦДЛ из Ленинграда Иосифа Бродского – и выступали в его защиту; вместе отмечали выход второй книги стихов Арсения Александровича. Кроме того, оба были страстными меломанами и очень взыскательными читателями, благоговеющими перед Боратынским и Ахматовой. Они даже жили по соседству – именно поэтому все пять сохранившихся писем Тарковского Голубкову – без конвертов. В дневнике Дмитрия Николаевича можно найти и самое неожиданное подтверждение дружеского общения с ним Тарковского: в апреле 1968 г. они наметили совместный досуг – из тех, что планируют мужчины, решившие уйти от своих жён.
Мироощущение обоих лириков – и мастера, и молодого поэта – было сходным. Так, в эпоху воинствующего атеизма оба писали слово «Бог» с заглавной буквы, а не строчной, как было предписано «свыше», что уже говорит о многом.
Голубков был поэтом, всерьёз изучавшим историю и мировое культурное наследие. Это тоже сближало его с Арсением Тарковским.
Позднее он станет автором биографической прозы – рассказов «Кузен Мишель» (о юности великого поэта), «Девочка» (о шедевре Валентина Серова); повестей о мятежном поэте XIX в. Александре Полежаеве («Пленный ирокезец») и художнике Мартиросе Сарьяне («Доброе солнце»); романов о старой Москве («Милеля»); о художественной интеллигенции периода культа личности («Восторги») и о Е.А. Баратынском «Недуг бытия»; поэм о Константине Коровине «Живописец радости», «Державин в Карелии» и повести в стихах «Лермонтов». Протагонисты прозы Голубкова в 50-х и 60-х годах ХХ в. размышляют о Блоке, Есенине, Бальмонте и Пастернаке, цитируют их. А сам автор, как всегда, вдумчиво читает классиков.
Из списка прочтённых книг (не публиковался):
«М. Цветаева. Лебединый стан. Стихи. (Сила – в страстности, в романтическом вандеизме – и, главное – в благородстве защиты гонимого, казнимого – особенно – Стенька Разин: пощадите Стеньку Разина!)
О. Мандельштам (т. 2-й, проза) «Египетская марка» и «4-я проза» гениальны (очень похожи на Набокова). Критика поэтич[еская] мудра и глубока, хоть иногда грешит манерностью, эффектными парадоксальностями».
Дмитрий Николаевич был непоколебим в своей старомодности («мне дорога моя несовременность!»). Внимать рассказам хранителей времени – Тархова, второй жены Владислава Ходасевича Анны Гренцион, самобытнейшего писателя Бориса Шергина и поэта Сергея Городецкого было его жизненной необходимостью: «Время, строй чувств, идей, направленность сердец отделились от нас прозрачной, но глухой стеклянно-синтетической стенкой… А я – там, и Тархов был там, и Борис Шергин… Потому и плохо нас слышно здесь, потому и не может быть нам ни славы, ни утоленья».
И ещё через несколько страниц дневников: «…Вечер у С.М. Городецкого, учителя моего. Чему он меня учил? Поэтической взволнованности. И – рассказы: живая, хоть и путаная, и рвущаяся нитка – от Тургенева – к Блоку – к Есенину – к нашим… Имя его, словно упругий мячик, билось об имена великих и больших: о Блока, Белого, Клюева, Есенина… В старом альманахе – гадкое его стихотворение о Гумилёве. Но – жалко, но столько с ним связано».
Сопоставим два стихотворных отрывка: «Рукопись» Арсения Тарковского, посвящённую Ахматовой, и «О сходстве» Дмитрия Голубкова.
Первый:
…Я младший из семьи
Людей и птиц, я пел со всеми вместе
И не покину пиршества живых –
Прямой гербовник их семейной чести,
Прямой словарь их связей корневых.
И второй:
Не страшно походить на великана –
Страшится сходства с ним лишь лицемер
И – право слово и смешно, и странно
Бояться сходства с Гёте, например.
Учусь любовно у поэтов славных,
Они живут и думают со мной.
Пусть буду я похож на них: я правнук,
Я не чужой по крови, я родной.
Похоже, не правда ли? На наш взгляд, уместно говорить о перекрёстных темах и сюжетах молодого лирика и мэтра Поэзии. Они умели слушать голоса леса, видя в Природе близкого друга:
И собеседник и ровесник
Деревьев полувековых,
Ищи себя не в ранних песнях,
А в росте и упорстве их.
(«Деревья» А.А. Тарковский)
Меня ты лечишь и растишь,
И, овладев душой моею,
Во мне ветвится всё звучнее
Твоя властительная тишь.
(«Лес» Д. Голубков)
Поля страниц книги «Перед снегом» испещрены восклицательными знаками и пометками «великолепно!», «прекрасная звукопись!», «чудесная музыка!», «хорошо!» редактора – и одновременно восхищённого читателя – Голубкова.
Сохранилось пять писем Тарковского Голубкову: три из них – о работе над рукописью второй книги стихов. Пятое целиком посвящено восторженным похвалам последнего прижизненного сборника стихов Голубкова «Окрестность». (У нашего отца и деда был обычай отправлять по почте свои «новорождённые» книги поэтам и писателям, чьим мнением он дорожил: Солженицыну, Тарковскому, Трифонову.) Четвёртое письмо (записка) касается некой рукописи, которую «дали на три дня». Есть основания полагать, что речь шла о «Раковом корпусе» Александра Солженицына, т.к. в дневнике Голубкова 1968 года встречаем зашифрованное упоминание об этом («дочитать «Р.к.»), а в записной книжке – его подробный рассказ о «келейном» обсуждении в ЦДЛ знаменитого впоследствии романа.
Марина Голубкова,
Владимир Грачёв-мл.