Мод Симоно. Небесное дитя.
– Поляндрия No Age, 2022. – 159 с.
Анни Сомон.
Ничего страшного, это пройдёт.
– Жуллиар, 2002.
В фильме Стивена Долдри «Часы» по роману Каннингема звучит фраза, отлично резюмирующая бытие миссис Даллоуэй: «Вся жизнь женщины в одном дне. Один день. И в этом дне – вся её жизнь».
Вирджиния Вулф, безусловно, в ответе за женские литературные голоса Англии, и мне никогда бы не пришло в голову сравнивать французскую литературу с англо-американской (и не только литературу – кинематограф, живопись, моду, гастрономию…), однако способ письма, интонация, дыхание – схожие (хочется сказать «одно дыхание на всех женщин»).
Если рассматривать срез французской интеллектуальной современной прозы, а также литературы двадцатого века, создававшейся женщинами, мы увидим те самые приметы – одни и те же, не для всех, но для многих, – описанные Элен Сиксус в книге «Смех медузы» (на русском «Хохот медузы», но рекомендую читать в оригинале). Центральный образ у Сиксус – так называемое говорящее тело, то есть женщина-создатель как цельный организм, подчинённый определённым биологическим циклам. Их всего два: беременность и кормление. Биологически это так. И всё, что выходит за рамки циклов, а именно творчество, – квалифицируется как некая аномалия, истерия, точнее, the anxiety of authorship («писательское тревожное расстройство» – термин Гарольда Блума). Вспоминаются слова Лакана о том, что «по-настоящему с женщиной можно встретиться только в психозе». Так считаю не я, так считала мировая культура, в частности медицина – столетиями. Актуальными подобные рассуждения представляются именно в связи с тем, каким образом формируется интонация в подавляющем большинстве женских шедевров – у Жорж Санд, у Дюрас, у Анаис Нин, у Саррот, у Симоны де Бовуар, у Вулф и многих-многих современных авторов. Основные характеристики женской интонации: прерывистость, циклическая гомогенность, ритмизация текста, смешение языковых регистров, эллипсис.
Я недаром начала с фильма «Часы», он представляет собой идеальную визуализацию женской интонации: длящееся мучительное терпение (интонационная гомогенность), заканчивающееся истерикой и прерывистым дыханием в буквальном смысле, сакраментальной фразой: «Ну почему всё не так?» – классика жанра, любимые слова всех героинь великой женской литературы, начиная, не побоюсь сказать, наверное, аж с XVIII века. Ну почему всё не так?..
Филолог и переводчик с английского языка Анни Сомон, автор нескольких романов и сборников рассказов, чувствует своё «не так» очень остро. Однако все герои гениального сборника «Ничего страшного, это пройдёт» относятся к жизни просто, почти в духе Камю или Ромена Гари. Смерть – часть жизни, предательство – ну, бывает, любовное разочарование – пошлость, ложь и враньё – общее место, крах – так получилось. Это не значит, что нет надежды или света, нет божественного, прекрасного, нет красоты. Всё есть. Но даже если в какой-то период нет, ничего страшного, пройдёт. Один мой знакомый сказал про культуру французских песен: «Никто так элегантно не переживает любовную утрату, как французы». Я подумала о том, что эта элегантность, отсутствие заламывания рук («Я тебя люблю – я тебя тоже нет») распространяется не только на музыку. Те обстоятельства жизни, которые в русской литературе были бы трагедией, а в англо-американской, по крайней мере, драмой, для французов – обыденность, всего лишь то, что надо понять, симптом. Ален Браконье, известный французский психиатр, в одном из интервью сказал, что его пациентке, временами чувствовавшей, будто её не существует, стало гораздо лучше, когда она научилась говорить себе: «Окей, сейчас я чувствую, что не существую, но это симптом, он пройдёт». По такому принципу построены новеллы Анни Сомон. Так живут все её персонажи – старики, дети, мужчины, женщины. Синтаксис задыхается, но мысль кристальна и спокойна.
Мод Симоно в романе «Небесное дитя» поднимает редкую в художественной литературе тему аутизма у подростков. Любовные и просто экзистенциальные проблемы главной героини уходят на второй план, мелькают фоном, потому что на первом плане сын, исключительное дитя, любимое и не до конца познанное. Он общается через рисунки, коллекции предметов, камней, растений, он странно пишет (и это своеобразное письмо тоже напоминает женский «почерк»). Персонажи отправляются в далёкое путешествие, которое открывает новые формы взаимодействия через новые впечатления. Поделиться эмоцией, разделить чувства – общечеловеческая необходимость, наиболее проявленная у детей и женщин: сказать – значит отпустить. Мод Симоно в своём почти травелоге демонстрирует гомогенность и континуальность, органичную для женского «почерка». Эта интонация необходима, чтобы не получить инфаркт от жизни, «смерть в кредит», а продышаться, проплакаться и вылечить сразу двоих: мать и дитя.
Цикл замыкается. Женщина и писатель в гармонии.