Беседу вёл
Владимир Смирнов, член Союза писателей России
Монах ближе стоит к Богу, чем другие люди. Конечно, если он монах не по названию, а по призванию, как, например, насельник Сергиевой лавры отец Парфений (на фото). Ему исполнилось 52 года, и половину своей жизни он монашествует. Руководит в обители социальной службой. Интервью отец Парфений не привык давать, и сделать с ним материал мне стоило труда.
– По какой причине, почему при Свято-Троицкой Сергиевой лавре образовалась социальная служба?
– Лавра – большой мужской монастырь, куда каждый день приходят тысячи людей, приходят в том числе просители, которые стучатся во все двери, даже так случается, что отрывают от работы непосредственно наместника монастыря. И вот, чтобы упорядочить взаимодействие с людьми, которые приходят в лавру со своей нуждой, было принято решение создать такую службу. Она образовалась в 2014 году.
Сотрудники социальной службы внимательно рассматривают просьбы. Мы поддерживаем многодетные семьи, собираем продуктовые наборы для малоимущих жителей города. Сергиево-Посадское управление социальной защиты населения нам предоставило адреса таких людей, и под опекой у нас находится 150 семей. Приобретаем какие-то необходимые по дому, по хозяйству вещи, например стиральную машину или холодильник. Помогаем погорельцам, были случаи, когда мы собирали деньги на постройку дома. Как испокон веков и было на Руси, помогаем мы всем миром, потому что в одиночку монастырь не справится. К нашей радости, есть много людей, которые нам, слава Богу, доверяют, жертвуют средства, а мы потом отчитываемся, конечно, перед ними, на что были потрачены пожертвования.
После начала СВО владыка Кирилл благословил сбор гуманитарной помощи, и у нас круглосуточно работает довольно большой склад на проспекте Красной Армии. Какая-то часть помощи идёт военным, а какая-то – мирным жителям освобождённых регионов. Есть у нас сезонные проекты, например «Рисуем вместе». Летом каждый день мы раскатываем лист бумаги метров на 15, прямо под монастырскими стенами возле Уточьей башни, ставим краски, кисти, и дети, которые приходят в лавру на экскурсию, с паломнической целью или живут в городе, приходят и рисуют с удовольствием на одном большом листе бумаги. Вот.
В прошлом году на Троицу у нас открылась новая благотворительная трапезная для бедных и малоимущих жителей Сергиева Посада. Это ежедневный обед в три смены и ежедневный ужин в три смены. И когда видишь, какие люди приходят на трапезу, то понимаешь, что это востребованный и очень нужный проект. Обед, конечно, скромный, разносолов нет, но бесплатно можно пообедать и поужинать.
– Почему вам поручили руководство социальной службой?
– Я думаю, что Господь каждого ставит на место своего служения, а по доброму стремлению руководства нашего монастыря насельникам стараются дать послушания по силам и способностям.
Социальной службой, новыми проектами мне было поручено заниматься в 2017 году, но во все времена, с основания обители, доброделание было смыслом монастырской жизни. До революции лавра содержала десятки домов призрения, и в наши дни она ведёт большое социальное служение. Не буду всё перечислять, но скажу, что социальное служение, которое проводит лавра, финансируется не государством. Лавра расходует свои средства, помогают благотворители, слава Богу, при лавре есть попечительский совет, куда входят благодетели, благотворители монастыря, они поддерживают социальные проекты и отзывчивы на добрые дела.
– А в народе почему-то говорят: не хочешь зла, не делай никому добра.
– В мире действует закон духовной справедливости, и если ты не получил человеческую благодарность, то Господь восполнит недостачу. За добрые дела человек стяжает благодать. Это можно сравнивать с физическим законом сохранения энергии. Вот.
В ведении социальной службы находится Паломническая слобода. Она появилась в 2014 году. К 700‑летию преподобного Сергия Радонежского, основателя нашего монастыря, устроили четыре благотворительных корпуса на сотни мест. Вот, случилось такое чудо. Это уникальный благотворительный проект. Паломники у нас могут жить три дня бесплатно. В прошлом году здесь смогли остановиться почти 60 тысяч человек. Преподобный Сергий Радонежский завещал нам страннолюбие, и я думаю, что слобода возникла по его благословению. Он оставил нам завет: «Внимайте себе, братия, всех молю, прежде имейте страх Божий и чистоту душевную и телесную; к сим же и страннолюбие, и смирение с покорением, пост и молитву. Пища и питие в меру; чести и славы не любите».
На дни преподобного Сергия (это 18 июля и 8 октября) и на день Святой Троицы, то есть трижды в год, в лавре бесплатно кормят всех паломников, как это было и до революции. Закупаем одноразовую посуду, расставляем столы на территории Паломнической слободы и готовим обед на полевых кухнях.
Но на самом деле у нас скромные возможности, и монастырь не так богат, как иные думают. Когда я пришёл сюда, то у нас даже не было возможности жить в отдельных кельях, не было священного права на одиночество, что очень важно для монаха.
– Вас не пугала эта неустроенность?
– Монастырь, собственно говоря, это не стены, а люди, монахи, это живые носители духа, мы идём к ним. Мы – это новое поколение монашествующих, и нам жизненно необходимо преемство в монастыре. Я застал насельников, которые жили здесь со времени открытия обители. Открыли монастырь на Пасху в 1946 году. Первоначально было около 30 насельников, и все они были исповедники, потому что в монастырь уйти в то время было подвигом. И приходилось им куда труднее, чем нам. В отдельных корпусах жили мирские люди. По территории монастыря ходили куры и были протянуты бельевые верёвки. Монастырю было запрещено нанимать людей на работу. Монахов не оставляли в покое, против них постоянно чинились какие-то козни. Были случаи, когда насельников монастыря склоняли всячески к тому, чтобы они доносили на своих товарищей. Годами не давали прописки, не разрешали проповедовать открыто. Очень напряжённой тогда была жизнь в обители.
– Люди, которые пришли в монастырь после Великой Отечественной войны, это были бывшие фронтовики?
– Как правило. Люди, которые пришли в монастырь во второй половине XX века, что ни человек – то эпоха, каждый из них – легендарный человек, про каждого можно много рассказать. И про отца Наума (Байбородина), и про отца Кирилла (Павлова), он был командиром взвода в Сталинграде. Их называли папой и мамой нашего монастыря. Отец Кирилл – он был такой любвеобильный, всегда возился со своими чадами, как курочка с цыплятами. А отец Наум был строгий по Богу, он как отец.
Этот период, который начинается с 1946 года и вот до нашего времени, он ещё как бы не осознан, не описан, потому что по времени близко от нас, а великие вещи можно разглядеть с большого расстояния. Поэтому нужно, чтобы прошло время.
– Отец Наум и отец Кирилл были ясновидящими. Я знаю это из рассказов людей, которые беседовали с ними и были поражены тому, что старцам было всё про них известно.
– Здесь удивляться нечему. Тому, кто общается с Богом ежедневно много часов подряд, даётся какое-то внутреннее видение другого человека или видение предстоящих событий. Это в порядке вещей, я бы так сказал.
– И сейчас такие есть в монастыре?
– Мне рассказывали про таких, но опять-таки, чтобы не навредить братьям в их духовном делании, называть, конечно, никого не буду. Но то, что в наше время есть отцы, проявляющие прозорливость и проникновенность в жизнь других людей, – это абсолютный факт.
(Не знаю, что послужило тому причиной, но почему-то при этих словах я внезапно поймал себя на мысли, что мой собеседник – тоже из числа немногих, может быть, насельников монастыря, кому дано такое видение. У меня возникло даже искушение спросить об этом у отца Парфения, но я поостерёгся, потому что это было бы бестактно.)
А отец Парфений продолжал.
– В какой-то момент, особенно после этой ковидной истории, после этого периода, когда у нас умерли 17 человек за один год (это именно те отцы-исповедники, которые ушли в монастырь ещё в советское время), казалось, лавра была обескровлена, возник страх потери связи поколений и традиций, а вместе с этим страхом появился и вопрос: а что будет с нами? Что будет с лаврой, когда уйдут все исповедники? Я молился день и ночь, и Господь ответил мне, что подрастает новое поколение отцов, действительно молитвенников, действительно делателей духовных, которые будут представлять будущее нашего монастыря. Просто нужно время, нужна тишина, чтобы они окрепли...
Но мы и сейчас не лишены духовного утешения, чувствуем крепкую защиту благодаря тому, что жив наш главный духовник монастыря архимандрит Варфоломей (Калугин). Ему уже 91 год, но он служит до сих пор и исповедует всю братию обители.
– Монахи, бывшие фронтовики, рассказывали что-то о войне или не любили вспоминать об этом?
– Когда я разговаривал со старшей братией, меня больше интересовало другое. Первый вопрос, который я задавал, касался того, какой была лавра, когда они сюда пришли. Мне интересно было вот это. Кто прошёл войну, по скромности о себе ничего не рассказывал. О себе неудобно говорить. Знаю, что архимандрит Михаил (Балаев) горел в танке, потом от ожогов мучился всю жизнь.
– Вы говорили про священное право на одиночество…
– У человека, а особенно у монаха, должно быть право на одиночество. Мы, когда читаем Евангелие, видим, как поступал Господь, когда хотел предаться молитве. Он уединялся, уходил на гору или в какое-то безлюдное место, в пустыню. И Он оставил нам пример такого молитвенного предстояния перед Богом. И для монаха такой образ жизни является естественным. Главное, чем должен заниматься монах, – это молитва, а она должна твориться в тишине и в одиночестве...
«Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно»
(Мф., 6:6).
Мы не должны распылять своё внимание. Только немногие святые, например Иоанн Кронштадтский, другие великие старцы, могли целый день проводить с людьми, а душой и сердцем быть в Боге.
Нормальное бытие монастыря установилось только в последние годы, когда к 700‑летию преподобного Сергия Радонежского были проведены титанические реставрационные работы. Это проект бюджетный, такие деньги лавра никогда бы не нашла, оплачивало государство, ведь лавра – это не только монастырь, но историческое и культурное наследие страны.
У нас все стены и храмы монастыря были покрыты строительными лесами. И работа эта была просто фантастическая. Чего стоит только одна вычинка кирпича?! Представляете, когда сырой и рыхлый от времени кирпич вручную зубилом убирается, а на его место вставляется новый. Были проверены и заменены кирпичи во всей стене монастыря с внутренней и внешней сторон, а протяжённость стен лавры составляет 1400 метров при средней высоте 10 метров и ширине 6 метров... Вы представляете, какая это колоссальная работа?! Но без этой работы мы бы никогда в таком благолепии лавру не увидели.
На лавру всегда смотрели как на кадровую кузницу для Русской православной церкви. Архимандрит Илия (Рейзмир) был смотрителем патриарших покоев при четырёх патриархах, а архимандрит Никита (Пронин) был личным секретарём у четырёх патриархов, и уже по возрасту патриарх Кирилл отправил его в лавру на покой. Очень много епископов отсюда вышло, и у нас достаточно таких неординарных и особых послушаний, которых нет в других монастырях. Например, у нас есть батюшка, который несёт послушание в Звёздном городке. Это отец Пафнутий (Фокин). Он с утра до вечера общается с космонавтами. И есть отец Феофилакт (Кириллов), который сохранил детскость в душе, такую открытость, и я думаю, что это во многом влияние того послушания, на котором он находится. Он служит в храме детского дома для слепоглухих, общается со своими маленькими прихожанами на языке жестов. И вот что интересно, эти больные дети наполнены радостью бытия и с ними полезно пообщаться тем, кто слышит и разговаривает, но при этом живёт в унынии.
– Сколько сегодня насельников в лавре?
– Около трёхсот насельников, но не все они живут в монастыре. У нас есть множество скитов и подворий, где проживает наша братия. Самое ближнее подворье находится в 200 метрах от центрального входа в лавру – храм великомученицы Параскевы Пятницы. Это ближайшее подворье лавры, а самое дальнее подворье – в Антарктиде: храм Святой Троицы, который расположен на острове Кинг-Джордж (Ватерлоо), самом крупном из Южных Шетландских островов, неподалёку от российской полярной станции «Беллинсгаузен». Он был освящён в 2004 году наместником Свято-Троицкой Сергиевой лавры епископом Феогностом (Гузиковым), сейчас он уже митрополит. И ежегодно в Антарктиду от лавры направляются один иеродиакон и один иеромонах. Они несут там вахту наравне с полярниками.
– С некоторых пор, года два, наверное, уже, должности наместника монастыря и ректора Московской духовной академии совмещает епископ Кирилл (Зинковский). Как вы думаете, одному по силам выполнять такой объём работы?
– Вы знаете, быть не может, чтобы такие перемещения и назначения совершались вне Промысла Божьего. Но вообще прецеденты такого объединения в истории есть. Митрополит Платон (Левшин) – он умер в 1812 году – одновременно был и правящим архиереем Сергиева Посада, и наместником монастыря, и ректором Московской духовной академии. Такое было.
– Я про него читал. Митрополит Платон изображён на памятнике «1000‑летие России» в Великом Новгороде.
– И сейчас у нашего владыки Кирилла тот же самый круг обязанностей: он одновременно ректор МДА, наместник Свято-Троицкой Сергиевой лавры и правящий архиерей Сергиево-Посадской и Дмитровской епархии, а это, на минуточку, 350 храмов. Вот. Вполне вероятно, что такая мера временная, потому что действительно для одного человека это, конечно, колоссальная нагрузка. Представляете, раньше эти должности исправляли три человека, а сейчас приходится такую работу делать одному. Поэтому, наверное, с течением времени будут какие-то корректировки, время покажет, как начальство распорядится.
Для меня владыка Кирилл – это пример монашества, потому что он молитвенник. Когда заходишь в храм и слышишь, как он молится, то даже если ты внутренне не настроен, сразу тянешься за его голосом, за произнесёнными словами. Он, безусловно, сохранил монашеский дух и не пропускает службы. Поэтому образ владыки – это такой постоянный укор, что ли, или пример того, что можно и нужно молиться, несмотря ни на какие другие обязанности и попечения, пускай даже их великое множество.
– Отец Парфений, вы не сожалели никогда о выбранном пути? Разве плохо было стать, к примеру, капитаном, моряком и посмотреть весь мир?
– Нет, знаете, монахами не становятся! Монахами рождаются. И я попал в монастырь именно потому, что родился для монастыря, и мыслей других у меня не было. Кто-то говорил, что нет русского человека, который хоть однажды в жизни не воскликнул: «Уйду в монастырь!» И на Руси всегда было много монастырей, потому что существует общая предрасположенность души к монашеству. И в монастырь идут не для того, чтобы стяжать богатства на земле. Мне даже трудно представить, что может быть в голове у человека, который идёт в монастырь ради корысти.
– Как звали вас в миру, отец Парфений?
– Дмитрий Котов.
– Кто ваши родители?
– Папа окончил Академию художеств имени Репина в Ленинграде, мама была заведующей детского сада, у неё педагогическое образование. А я после средней школы поступил на художественно-графический факультет педагогического института имени Герцена, то есть взял что-то и от папы, и от мамы. Но очень скоро понял, что меня это не наполняет. На рождественские каникулы поехал к знакомому священнику под Чебоксары. Меня с ним познакомили мои родители. Я к нему поехал на недельку, на каникулы, а реально остался на целый год. Это глухая деревня, очень глухая, автобус к нам ходил один раз в день. Приехал на недельку, просто побыть у батюшки, а в итоге остался на год, подготовился к поступлению в семинарию и поступил в 1992 году с первого раза.
– Вы, когда пришли учиться в семинарию, уже видели себя монахом?
– Наверное, как только поступил в семинарию, мысль в голове эта появилась. Но пока я учился, у меня внутреннее расположение менялось. Почему? Потому что я смотрел на своих одноклассников и видел, что кто-то женится, кто-то рукополагается и поступает на приход, а я всё никак не определюсь. Но Господь по своему милосердию удержал меня от неправильных решений, потому что когда я всё-таки решился подать прошение в монастырь, то был очень рад, и сразу какое-то напряжение у меня ушло. Через месяц после окончания Московской духовной академии в 2001 году подал прошение о поступлении в монастырь. И став насельником обители, я ни разу не пожалел, что сделал такой выбор, такой шаг.
– Как родители приняли ваш уход в монастырь?
– Никаких вопросов не было. По мне было видно, что я хожу радостный, а родители понимали, что если мне хорошо, то и слава Богу. Значит, это моё, значит, этой дорогой и нужно идти.
– Родители у вас были верующими?
– Первым пришёл к вере папа, где-то в возрасте около 30 лет. Потом мама начала ходить в храм. А я поначалу сопротивлялся. И чем больше родители старались затащить меня в храм, тем больше я сопротивлялся, был таким строптивым ребёнком. Ну а потом, когда меня оставили в покое и не требовали от меня ничего, я уже потихонечку сам начал ходить в храм. И брат мой, он был на семь лет младше меня, потянулся за мной и сразу как-то всё легко воспринял. Ощущение Бога в душе – это врождённое чувство, которое присутствует у любого человека. Вот некоторые говорят: «Я в храм не хожу, у меня Бог в душе». Врут эти люди или не врут? Не врут. Потому что ощущение Бога в душе – это данность. С этим чувством человек рождается.
– Брат ваш тоже стал монахом?
– Да, у нас даже кельи были через стенку. Мы с ним приняли постриг в один день. Брат был иеродиаконом, но он умер два года назад, скончался на Пасху 2023 года. Ему было 42 года.
– Простите, пожалуйста, отец Парфений. Не мог даже и предположить... Спасибо вам большое за беседу.