Этот спектакль ждали давно. Всем было интересно, каким предстанет Сергей Женовач в МХТ в качестве художественного руководителя. Как я и предполагал, режиссёр продолжил свои творческие искания, не ориентируясь ни на чьи ожидания, не подстраиваясь ни под какую конъюнктуру.
Об интерпретации на современной сцене классики спорят неумолчно и яростно уже не один год. Кто-то ратует за нудную, консервативную точность, кто-то – за безрассудное и полное осовременивание, а порой и искажение до неузнаваемости проверенных веками сюжетов и образов. Обе стороны чаще всего не правы, поскольку ориентируются на нечто весьма внешнее, рассчитанное на зрителя поверхностного, а подчас просто случайного.
Сергей Женовач – умный режиссёр для умных зрителей. По тому, как он прочитал пьесу «Бег», это становится в очередной раз ясно.
Не случаен подзаголовок к спектаклю – «сны». Из булгаковских снов Женовач выбрал не все, выстроив свою сценическую историю, сконцентрировав и усилив отдельные булгаковские акценты, разбросав по всей партитуре драгоценные камни новаторства.
Многолетний соратник Женовача сценограф Александр Боровский и на этот раз подтвердил свой высокий класс. Весь спектакль идёт на фоне одной декорации, где видится и виселица, и плаха, и вокзал. Благодаря продуманным передвижениям конструкций они легко превращаются и в парижскую квартиру, и в константинопольские трущобы.
На сцене всё устроено так, что персонажи перемещаются или горизонтально, или же в рамках той же горизонтали чуть меняя высоту, создавая удивительную оптику, и потому всякий их уход в перпендикуляр сразу выглядит заметней и выразительней. Как, например, в венчающей спектакль сцене самоубийства Хлудова в блистательном исполнении Анатолия Белого.
Наверное, общим местом было бы сказать, что пьеса Булгакова о жизни и смерти. Все пьесы так или иначе о жизни и смерти. Однако Женовач, как мне кажется, находит интереснейшую парадигму столкновения живого и мёртвого, выуживает её из булгаковских видений и преподносит зрителю как главную драматургическую скрепу своей инсценировки.
Спектакль разрезан искусным и целительным скальпелем Женовача надвое. И в первой части безраздельно властвует смерть. Смерть – это Хлудов. Он здесь повсюду, его голос, его фигура. Белый блестяще воплощает характер Хлудова: с одной стороны, жестокий и безжалостный командир, с другой – благородный человек, и плюс ко всему всё больше сдающийся нарастающему болезненному безумию. Из всего, что происходит на сцене, жизнь уже выкачана. Не случайно действие развивается рядом с множеством лежащих в самых разных позах недвижимых солдат, да и иные участники постановки время от времени сливаются с этой массой поверженных тел. Это великолепная метафора, работающая сильно и однозначно, помогающая осознать то фатальное, смертельное, что происходит с героями. И только не так уж много появляющийся в первой половине Чарнота, в изумительно неожиданном актёрском решении Михаила Пореченкова, этой смерти противостоит и ментально, и сюжетно – именно он спасает Корзухину от верной смерти в контрразведке белых.
Вторая часть выводит к зрителю Чарноту во всём его обаянии, жизнестойкости, юморе и нежелании сдаваться обстоятельствам. Здесь и знаменитая сцена карточной игры с Корзухиным, где Игорь Верник в роли Корзухина невероятно пластичен и за счёт ног и рук передаёт характер персонажа больше, чем за счёт реплик, и речь, полная остроумия, и вся его повадка – могутная, крепкая, уверенная. Его фраза по поводу того, что Константинополь тоже кто-то должен заселять, звучит почти как гимн продолжению жизни. В этом контексте даже трагический финал воспринимается не так фатально, как мог бы.
То, чему надлежало умереть, – умерло, а то, чему надо жить, – выжило. Таков моральный вывод спектакля Женовача, и он по-настоящему булгаковский, по-настоящему гуманистический.
Театр Женовача – помимо того, что насквозь метафоричен, ещё и театр звучащий. Многое построено по музыкальным законам. Так, в «Беге» можно проследить систему лейтмотивов, почти как у Вагнера. Это просящие, повторяющиеся словосочетания в речи Голубкова, или узнаваемые гротескные интонации Люськи (И. Пегова), или пришепётывание Крапилина (А. Краснёнков).
Многие критики муссировали тему: Женовач давно не работал со звёздами, он привык сам лепить из молодёжи индивидуальностей, как он будет в МХТ уживаться с такой знаменитой труппой? «Бег» эти опасения развеял. Весь ансамбль играет по партитуре, слаженно, никто не фальшивит, все преисполнены замыслом режиссёра и предельно глубоки в каждой своей сценической интенции.
Премьера «Бега», несомненно удавшаяся, – это начало ожидания новой работы Сергея Женовача в МХТ. И ожидание это увлекательно и приятно.