В скверике филологического факультета, под строгим вниманием скульптур Герцена и Огарёва, готовились к вступительным экзаменам те, кто хотел стать либо лингвистом, либо литературоведом. Конкурс был немалый: двадцать человек на одно место. Толпа абитуриентов, занявшая все лавочки и приступки под чугунной оградой, явно не умещалась в сквере и целиком заняла красивую лестницу в центре здания, ведущую в библиотеку. С первого взгляда было ясно: девушек большинство. Среди них много красивых. Наверное, потому, что юношей было явно меньше, они бросались в глаза, хотя ни статью, ни мужественностью не привлекали. Впрочем, я отметила нескольких. Среди них светло-русый, этакий русский добрый молодец. Почему-то подумала я, что если он поступит, то выберет лингвистику – так для меня внешний облик слился с возможной профессией. Он поступил.
Лев Скворцов, имя доброго молодца, родился 10 июля 1934 года в старинном русском городе Суздале. В 1949 году семья переезжает в Москву. В 1952 году золотой медалист поступает на модный физический факультет Московского университета. Год проучился с хорошими отметками, но с пониманием, что всё это не его. В 1953 году, без сожаления, оставил физику ради филологии. И ни на миг не пожалел об этом.
Отец и мать Скворцова были агрономы-полеводы. Любили книги и двум своим сыновьям передали эту любовь. Старший Борис семи лет пошёл в школу. Он любил учить уроки вслух. Лев на слух ловил многое и в четыре года уже умел читать и писать. В пять лет родители записали его в суздальскую детскую библиотеку. Быстро прочитывал книжки, буквально глотал их.
Сегодня Скворцов вспоминает, как однажды к ним в дом зашёл солдат чехословацкого корпуса, тогда формировавшегося в Суздале под руководством генерала Сво́боды, и увидел маленького ребёнка, читающего книгу. Солдат, бывший в Чехии сельским учителем, не поверил своим глазам: малое дитя читает?!
– А ну, давай мне вслух, – и показал, откуда нужно читать. Мальчик так бойко и быстро читал, что солдат поразился.
– Я никогда не видел, чтобы дети столь рано начинали читать, – сказал он матери маленького Льва.
В тот день, когда я впервые увидела Льва Скворцова в скверике филологического факультета, он не готовился к экзаменам, его вопрос уже был решён: золотой медалист, плюс две грамоты, полученные им ещё в школе на олимпиаде по русскому языку. Лев просто перенёс свои документы с физического факультета на филологический. Но ему было интересно посмотреть, кто поступает на филфак.
Наш курс, где Лев и я проучились с 1953 по 1958 год, дал немало ярких специалистов-филологов. Среди них известные литературоведы: Валентин Недзвецкий, Элла Венгерова, Святослав Котенко, Анатолий Карпов, Ирина Усок и блестящие лингвисты: историк языка Игорь Улуханов, лексиколог по заимствованным словам Леонид Крысин, орфограф Владимир Лопатин. И наконец, Лев Скворцов – сегодня его называют патриархом отечественного языкознания.
Не будучи в ряду преуспевающих ни литературоведов, ни лингвистов, я посещала семинар гениального Николая Ивановича Либана, бывшего всего лишь старшим преподавателем, перед которым робели понимающие его особую значимость академики и профессора филологического факультета. Видела в самом Либане образ, достойный понимания: прежде всего нужно выявить в себе предназначение и следовать ему. Для меня предназначением было собственное творчество, но оно, конечно, не могло стать предметом изучения, рядом с Лермонтовым и Чеховым, посему занималась я литературоведением, поэтами-романтиками 30–40-х годов ХIХ века, и без претензий на что-либо обожала в лингвистике листать, перечитывать, вчитываться в словари. Словарь Сергея Ивановича Ожегова замусолила, отыскивая синонимы:
«белиберда – вздор, бессмыслица, чепуха»,
«нападки – придирки, обвинения»,
«остервенелый – неистовый»,
«прерогатива – привилегия, исключительное право» и т.д.
Тот, кому знакома пристальная любовь к чтению словарей русского языка, поймёт, что такое чтение приятно, успокаивает нервную систему и полезно. Я бы сказала, развивает мускулатуру грамотности. Но это для дилетантов, а Льва Скворцова словари захватили и стали профессией.
С первого курса, в дни летних каникул, Скворцов участвовал в длительных диалектологических экспедициях (по академической программе русского диалектологического атласа) в Вологодскую и Архангельскую области, а на старших курсах даже руководил студентами из педагогических институтов Подмосковья. Дипломную работу по лексике «Изборника Святослава 1073 года» он писал под руководством К.В. Горшковой. Видимо, тогда и зародился, а в дальнейшем укрепился и расширился его интерес к русской лексике, к проблемам лексикологии и лексикографии.
Филологический факультет Московского университета в 1953 году был чрезвычайно богат преподавательским составом. Перечисляя имена С.И. Ожегова, Р.А. Будагова, С.М. Бонди, А.Н. Соколова, Е.М. Галкиной-Федорук, В.И. Чичерова, Н.К. Гудзия, П.Г. Пустовойта, Н.М. Шанского, не устаю удивляться богатству, которое даровали нам, студентам, эти великие люди. Лев Скворцов, охочий до знаний, ходил на доклады академика В.В. Виноградова, в семинары В.Ф. Ржиги, В.Н. Турбина, В.К. Чичагова, К.В. Горшковой. Впитывал жадно всё, чем богат был факультет, чтобы отдать, да не со временем, а сразу. Его имя звучало в кругах лингвистов с первого курса до последнего, набирая силу успеха.
Окончив МГУ, Скворцов в составе большой группы однокурсников был принят в отделившийся в то время от Института языкознания Институт русского языка АН СССР на Волхонке (директором его стал академик В.В. Виноградов, чьё имя носит ныне Институт русского языка РАН).
Скворцова распределили в сектор современного языка и культуры речи, впоследствии – сектор (и отдел) культуры русской речи, которым руководил (до своей кончины в 1964 году) профессор Сергей Иванович Ожегов.
Не могу не вспомнить слов замечательного советского поэта Евгения Винокурова:
 |
| С сыновьями учителей |
Учитель, воспитай ученика,
чтоб было у кого потом учиться.
Сергей Иванович Ожегов и Лев Иванович Скворцов. Словно от одного отца родившиеся «Ивановичи», но лишь при понимании, что обоим отец – русский язык. Учитель и ученик. До сего дня они неразлучны, хотя и нет ныне на земле Ожегова, но для Скворцова он жив, ибо ученик никогда не расстаётся с ним.
Передо мной два толстенных тома.
Первый – «Толковый словарь русского языка» С.И. Ожегова, новое издание, под редакцией Л.И. Скворцова, 100 000 слов, терминов и выражений.
Второй – «Большой толковый словарь правильной русской речи» Л.И. Скворцова. Около 8000 слов.
Ах, скажете, масштаб ученика поменьше, но не торопитесь, тут всё взаимосвязано. Словарь Скворцова – наиболее полный и авторитетный справочник по культуре русской речи, выполнен в жанре нормативно-стилистического пособия. Включает трудные случаи, варианты и колебания литературной нормы в области произношения, ударения, словообразования, грамматики, употребления слов и фразеологических выражений. Чрезвычайно полезное издание.
Словарь ученика не только не повторяет словаря учителя, он есть новое слово в лингвистике, стоящее на крепком ожеговском фундаменте.
Большое удовольствие для тех, кто понимает, читать словари Ожегова и Скворцова параллельно. Замечать, как Лев Скворцов тонко и чётко прослеживает изменения норм русского литературного языка, объясняя случаи объективного выравнивания этих норм. Особенно интересны мне, литератору, цитаты из русской художественной литературы до сего дня. Вот, к примеру: цитаты к слову «бобёр» он берёт из «Снегурочки» А. Н. Островского, а следом четверостишие современного, ныне здравствующего поэта Валентина Сорокина:
Белка, соболь, бобёр, горностай,
Карпы в озере, в речке налимы,
Годы в памяти перелистай,
Сохнут степи, жарою палимы.
Удивительно и необъяснимо: ординарный читатель, нередко воображающий себя судьёй тому или иному произведению, лишь потому что научился читать, будет наслаждаться плохоньким детективом или сюжетом любовного жанра, похожего на бледный сценарий для телесериала, не задумываясь, что рядом с ним протекает глубоководная, незамутнённая словарная река русской речи – увлекательное чтение словаря, вроде бы сегодня отодвинутое перед изысками интернетных жанров, но – нет.
«Истине часто предпочитают подделку, однако истина от этого сверкает ещё ярче», так сказал замечательному поэту Виктору Бокову его поэтический учитель Борис Пастернак, и Виктор Фёдорович не переставал вспоминать эти слова.
Лев Скворцов, помимо главного своего занятия, ещё и поэт, явно сатирического направления. Думаю, он «балуется стихами», чтобы время от времени встряхивать себя, погруженного в словари. Впрочем, Скворцов вполне современен и способен неторопливо, но явственно дать понять заблудившемуся в словах современнику, чтó зачем, чтó почему и даже чтó почём. Пример? Пожалуйста. Приведу здесь почти целиком гражданственную, смелую его статью по поводу появления в повседневности русского языка термина «полиция» вместо термина «милиция». Думаю, эта статья есть образец злободневности в работе Льва Скворцова, сегодня невредно вспомнить её. И хотя победило не мнение Скворцова, а бюрократическая тенденция, тем более есть смысл, вспомнив эту статью, увидеть правоту серьёзного лингвиста и патриота. И задуматься.
И в названии дело тоже!
Не будем касаться ни сугубо правовых и содержательных сторон Закона о полиции, ни суммы расходов на это переименование, когда все силы и средства должны быть брошены на возрождение сгоревших лесов и угодий, на обводнение торфяников, восстановление сгоревших жилищ и разрушенных коммуникаций, на немалые денежные компенсации потерявшему имущество населению. Постараемся с собственно лингвистической точки зрения решительно возразить против введения в наш речевой обиход нового старого официального термина «полиция» вместо привычного «милиция».
В словах любого развитого национального языка, в соответствии с характером народа-носителя, закрепляется своеобразная их смысловая символика, которую ни заменить и ни отменить нельзя никакими распоряжениями или указами «сверху». А связано это с действием объективного закона сохранения этимологической (исторической) памяти слова независимо от того, известен этот исходный, исконный смысл говорящим и пишущим или нет.
Обратимся к этимологии слов «милиция» и «полиция», а попутно к краткой истории их употребления в русском языке.
Слово «милиция» традиционно употребляется в русском языке в двух основных значениях:
1. Административное учреждение, в ведении которого находится охрана общественного порядка, государственной другой собственности, безопасности граждан и их имущества; и 2. (устарелое) Добровольная военная дружина, народное (земское) ополчение. (См. толковые словари).
В нынешнем его значении слово «милиция» употребляется со времени принятия Декрета СНК от 28 октября (10 ноября) 1917 года. Исторически оно восходит к латинскому militia – «военная служба, войско», а также «военная кампания, поход» (по глаголу milito – «быть солдатом, пехотинцем»). В русский литературный язык слово «милиция» попало скорее всего через французское или польское посредство (см. старую французскую форму milicie; польскую milicija).
Что касается слова «полиция», то в наших общих и исторических словарях оно толкуется, по традиции, как «административный орган охраны государственной безопасности».
В русском языке слово «полиция» известно с начала ХVIII века, а в словари оно вошло в первой его трети (Словарь Вейсманна, 1731).
Непосредственно оно восходит к немецкому polizei – «полиция», которое происходит от латинского politia – «государственное устройство, государство». Само же латинское слово politia имеет истоком греческое слово πολιτεια – «государственные дела, форма правления, государство» (в его основе лежит слово πολις – первоначально «город», а затем – «государство»).
Этимологические истоки слов «милиция» и «полиция» объясняют особенности их употребления в современной русской речи. По своей исторической семантике первое из них (милиция) связано с охраной гражданских прав населения, борьбой с преступностью, хищениями собственности и т.п., а второе (полиция) – с сохранением государственного строя, режима правления, его общей безопасностью (вспомним царскую охранку).
В «Новейшем большом толковом словаре русского языка» (СПб.-М., 2008, гл. редактор С.А. Кузнецов) читаем: «МИЛИЦИЯ» В СССР и в России после 1991 г.: государственный орган для охраны общественного порядка и безопасности граждан, ведущий борьбу с преступностью и правонарушениями» (стр. 542).
А вот что говорится там же о слове «полиция»: «ПОЛИЦИЯ. 1. В России до 1917 г. и некоторых других странах: система особых органов надзора и принуждения, располагающая вооружёнными отрядами для охраны существующего строя и порядка». С примерами: сыскная полиция, земская полиция, политическая полиция и др. (стр. 903).
В своё время К. Маркс подчёркивал, что полиция является одним из наиболее рано обозначившихся признаков государства; например, в древних Афинах «...публичная власть первоначально существовала только в качестве полиции, которая так же стара, как государство» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., 2- е изд., т. 21, стр. 118).
В Средние века институт полиции получил наибольшее развитие – это был период её расцвета, особенно в условиях полицейских государств эпохи абсолютной монархии.
Наконец буржуазия, завоевав, в свою очередь, политическую власть, не только сохранила, но и усовершенствовала полицию, которая (подобно армии) стала оплотом буржуазного государства.
У нас в России полиция была учреждена Петром Первым в 1718 году. Делилась она на общую, следившую за порядком (её сыскные отделения вели расследования уголовных дел), и политическую (информация и охранные отделения, в дальнейшем – жандармерия и пр.). Имелись также специальные службы полиции – дворцовая, портовая, ярмарочная и др. Городские полицейские управления возглавлялись полицмейстерами; были также участковые приставы (надзиратели) и околоточные (постовые городовые). Кстати, для этих городовых в народе появилась презрительная кличка – фараоны. Вся эта разветвлённая иерархическая система имела весьма широкие полномочия, в связи с чем В.И. Ленин отмечал, что «царское самодержавие есть самодержавие полиции» (5-е изд., т. 7, стр. 137).
Слова «милиция» и «полиция» по закону этимологической памяти языка сохраняют смысловые связи с исходными толкованиями, что отражается и на их современном употреблении, дистрибутивных (сочетаемостных) возможностях и т.д.
Мы можем сказать, например, народная милиция, но вряд ли скажем когда-нибудь народная полиция – это противоречит и духу языка, и сложившимся устойчивым коннотациям (закрепившимся в менталитете народа дополнительным оттенкам значения этих слов). Точно так же возможна и понятна полицейщина (полицейский режим, полицейское правление), но нет и быть не может милицейщины (или милицейского режима, милицейского правления).
В самые первые годы Великой Отечественной войны на временно оккупированных территориях нашей страны появилось словечко «полицай» (множественное – «полицаи»), сначала в речи жителей Украины и Белоруссии, а затем и в других местах. Словечко-прозвище, резкое, как бич, слово-приговор, слово-клеймо для предателя, изменника Родины – как оценка тех, кто пошёл в услужение оккупантам, стал их прихвостнем и прихлебателем, врагом своего народа. А теперь вы хотите, чтобы полицейскими и полицаями называли тех, кто охраняет покой наших граждан, кто денно и нощно несёт свою трудную и по-настоящему героическую службу, нередко рискуя собственной жизнью, – наших доблестных милиционеров? Речь идёт, понятно, о лучших из них (а таких – большинство). Сам язык выступает против такого «переименования». Как вряд ли могут появиться у нас полицейские народные дружины. Кто в них пойдёт добровольно?
Могут сказать: стерпится – слюбится, была у нас милиция, станет полиция; есть у нас спортсмен и спортсменка, будут – полисмен и полисменка. Ну и что такого? Зато уж название-то такое современное и международное, объединяющее в себе и полицию нравов, и тайную полицию (то бишь жандармерию), и налоговую полицию (была у нас такая в 1993–2003 гг.), не говоря уже о появившихся на дорогах лежачих полицейских (не лежачих же милиционеров в самом деле!).
На такие возражения наивных оптимистов отвечаю следующим образом: по упомянутому выше объективному закону сохранения этимологической памяти в языке слова «милиция» и «полиция» не будут у нас смешиваться и взаимно заменяться: модный ныне ребрендинг (замена вывески без смены содержания) здесь не пройдёт. Первое из них «милиция» (с производными «милиционер», «милицейский» и др.) в общественном языковом сознании связано с заботой властей, государства о благополучии, покое и охране личных прав и свобод граждан, а второе – «полиция» (с производными «полицейщина», «полицай» и возможным возрождением забытого фараона и даже легавого) навсегда соединилось в нашем общеязыковом сознании с антидемократической политикой государства, с отторжением народа от власти, её представителей.
Возможно, кто-то возразит, что есть, мол, и теперь у наших стражей порядка такие словечки и прозвища, как менты, мусорá и прочие. Да, есть, но ведь они, как это всем понятно, имеют окраску разговорной и добродушной шутки и не несут в себе тех коннотаций, то есть дополнительных смысловых и экспрессивных отрицательных оценок, которые содержатся в словах «полицейский», «полиция», «полицай» и «полицаи».
Если мы хотим и готовы увеличить пропасть между властью и народом, то давайте вводить в официальный оборот термин «полиция» (с его производными, включая презрительно-ругательное «полицай», множественное – «полицаи»).
Вот только будет ли это служить укреплению и единению нашего общества, идейно (да и организационно) расшатанного в последние десятилетия? Ответ, я думаю, очевиден, и, видимо, многие поддержат меня в моих прогностических оценках и сугубо лингвистических доводах.
Лев СКВОРЦОВ, доктор филологических наук, профессор
P.S. Весьма показательны результаты первых опросов по поводу смены названия (полиция вместо милиции) в «Новой газете» от 18.08.2010 г.: за милицию проголосовало около 50 процентов читателей (49,25 процента), за полицию – менее 20 процентов (18,97 процента), а около трети (31,78 процента) заявили: «А нам всё равно».
Глас народа – глас Божий. Или уже нет?
(Российская Федерация сегодня. – 2010. – № 20 – С. 40–41.)
Не услышали? Это не его проблема. Он сказал.
Лев Скворцов не только ученик великих российских лингвистов Виноградова, Ожегова, Реформатского, но и учитель для любого серьёзного, современного лингвиста, гигант в области языкознания. Ему ныне впору вести по телевидению целую разработанную им же программу; она, я уверена, получится не только познавательно необходимой, но и увлекательной, весёлой, ибо по сей день одарённый озорной мальчик из Суздаля просвечивает сквозь годы в кажущемся солидным профессоре.
У Льва Скворцова юбилей – 80 лет. Не сказать, что ему не додано в почёте и славе. Профессор кафедры русского языка и стилистики Литературного института им. Горького и кафедры мировой литературы и культуры МГИМО МИД России, постоянный председатель жюри десяти всероссийских олимпиад школьников по русскому языку, действительный член Академии российской словесности, член Союза писателей России. Осенью 2008 года 26-м изданием вышел «Толковый словарь русского языка» С. Ожегова с дополнениями Л. Скворцова. Начиная с 24-го издания он является титульным редактором этого знаменитого словаря.
Особая слава, вроде бы не звёздная, но его слава – почёт и уважение коллег, безоговорочное признание от учеников. Немало.
– Когда Лев Скворцов читал у нас лекции факультативно, я всегда сбегал с обязательных занятий, чтобы послушать его. Потрясающий знаток! – так сказал мне в частном разговоре бывший студент, а ныне сотрудник международного информационного агентства «Россия сегодня».
В жизни замечательного лексикографа, как и в работе, всё чётко, солидно, серьёзно. На вечеринке в конце 1953 года он встретил девушку. Она родом из Вологды, отличница, умница, красавица. Татьяна Стенина. Однокурсники. Лингвисты. Общие интересы. Суздаль и Вологда. Он и Она. Сплелись в их общей судьбе. Помню, на исходе пятого курса, когда распределение для каждого студента, оканчивающего филфак МГУ, было свободным, что означало выход в жизнь на все четыре стороны, то есть куда сможешь устроиться, там и твоё место, пронёсся слух: десять лучших студенток-лингвисток получают распределение в корректорскую газеты «Правда». Многие завидовали счастливицам. Я была в меньшинстве, считая работу корректора важной, но скучной. Таня Стенина-Скворцова, скромная русская женщина, под стать мужу, проявила недюжинное постоянство. Росла на работе. Поднялась до руководящей корректорской должности. Скучная работа? Какая глупость! Если любишь, не может быть скучно.
Дети? Сын Ярослав Львович, декан факультета журналистики Института международных отношений.
Дочь Ирина Львовна, преподаватель английского языка на факультете иностранных языков МГУ.
Жизнь удалась. Лев Скворцов сегодня на боевом посту. Там, где нужна его недюжинная сила для защиты русского языка.
О чём мечтает на пороге 80-летия?
Чтоб близкие не болели.
Чтоб успеть завершить задуманное.
Чтоб ничто не мешало сесть за письменный стол и погрузиться в океан родного русского языка, чьи сила и красота неисчерпаемы, возможности не ограничены, а опасности, подстерегающие язык, непредсказуемы.