О судьбе толстых журналов, новой книге и профессиональном образовании для писателей беседуем с прозаиком, поэтом, заместителем главного редактора журнала «Москва», преподавателем Литературного института Михаилом Поповым.
– Ваш новый сборник прозы «Идея» объединил под своей обложкой самые разные произведения: здесь есть и тяготеющая к автофикшену повесть, давшая название книге, и сугубо реалистическая проза, и фантасмагоричные рассказы. Как сложилась эта книга? И что объединяет её тексты?
– Её появление объясняется очень просто: захотелось собрать вместе свои относительно малоформатные произведения. А то всё романы, романы… Не то чтобы я хотел похвастаться, я, мол, и так могу, и вот эдак, и про маму, и про Шерлока Холмса, и про приключения однополой любви. В жюри одной очень уважаемой премии сочли, что такое разнообразие не извинительно, и сняли меня с «соревнований», даже не захотев разбираться в том, что в художественном произведении собственно темой ничего не исчерпывается.
– Как вы относитесь к набирающему популярность жанру автофикшена? Почему, на ваш взгляд, читателя привлекают такие тексты?
– В самом деле, жанр автофикшен на подъёме, достаточно зайти в книжный магазин и бросить взгляд на книжные полки. У меня этот факт не вызывает никаких сильных чувств. Но, если вдуматься, литература автофикшен строится на совершенно иных принципах, нежели литература широкого вымысла. Ведь достаточно вспомнить, что в исторической науке, например, автобиография не считается документом. Автор не может быть к себе объективен, даже если хочет. Невольно, не злонамеренно, но лжёт, просто в силу того, что он человек. Приукрашивает себя или, напротив, как в «Исповеди» Августина, клянёт себя сверх меры. В литературе широкого «вымысла» автор, наоборот, кристально честен. Ведь, согласитесь, мы знаем про Наташу Ростову только правду, и ничего кроме правды. При этом автор автофикшена настаивает как раз на том, что он единственно правдив, причём настаивает на этом как на главном свойстве своего произведения. Покупая мою книгу – вы покупаете правду. Вспомните «Роман без вранья».
– Многие критики отмечают разносторонность ваших художественных интересов (что и проявилось в «Идее»). Есть ли какой-то жанр или направление, к которому вы больше тяготеете? Или всё решает замысел?
– В вашем вопросе «разносторонность» отдаёт немного «всеядностью». Что ж, буду утверждать, что «разносторонность» есть, а «всеядности» нет. Мне вот, к примеру, неинтересно писать автофикшен. Даже про те тексты, которые похожи на него, я не буду утверждать, что это «Романы без вранья». Даже повесть «Идея» я не назвал «книгой о матери». Там многое придумано. Причём придуманное относится к числу самых лучших эпизодов повести.
– Вы написали несколько исторических романов, посвящённых древним царствам: «Тьма египетская», «Тёмные воды Тибра», «Железный хромец»... Раз за разом вы исследуете феномен диктатуры, величие и жестокость правителей, способных создать и удерживать в своей власти великие государства. На какой вопрос вы пытаетесь ответить для себя? И удалось ли вам это?
– Трудно ответить на этот вопрос. У меня нет единого принципа в подходе к изображению исторических персонажей. Пресловутая роль личности в истории меня занимает мало. В том же романе «Тьма египетская» главный персонаж отнюдь не историческая личность, а простой мальчик, вокруг которого закручиваются узлы гигантских исторических событий. И потом, я люблю заниматься в общем-то запрещёнными в исторической романистике вещами, сращиваю реальные события с событиями явно выдуманными. Вообще, в истории самое интересное – сослагательное наклонение. А что бы было, если бы… Кстати, начало этому жанру положил отнюдь не романист, а маститый учёный Арнольд Тойнби. Он сочинил статью о том, что было бы, если бы Александр Македонский не умер в Вавилоне в молодом возрасте, а продолжил свою деятельность.
В детстве я читал много исторических романов. Даже не знаю, откуда у меня бралось столько усидчивости и терпения. Потому что исторические романы в значительной степени чтение довольно нудное. Когда они написаны хорошо, их называют просто романами. Наконец я набрёл на одно восклицание Томаса Манна, оно объяснило мне суть проблемы: «Клио тоже муза!» В общем, дело в том, что роман должен сначала получиться как роман, а уж потом будем смотреть, насколько он историчен. В конце концов, если вспомнить, сколько было претензий к «Войне и миру» у современников и разных специалистов... И где все они сейчас.
– За годы творческой работы вы получили множество престижных литературных наград. Как премии влияют на писателя? Насколько они важны как институция?
– Премии – вещь очень хорошая, и надо бы, что их было у нас в стране намного больше. Каждая примечательная книга должна получить свою премию. И не мешало бы увеличить денежную составляющую всех этих премий. В стране, где практически отсутствует такая вещь, как гонорар, просвещённая часть общества (а я верю, что премии придумывают именно такие люди) должна хотя бы с помощью подобных инструментов поощрять своих художников.
Существует много недовольных объективностью премиальных жюри. Я придерживаюсь своей точки зрения. Недовольство пусть остаётся недовольством, наверно, есть премии, задуманные под каких-то конкретных людей. Но достаточно посмотреть на шорт-листы основных наших премий, и вы получите вполне реалистический, объёмный взгляд на состояние нашей литературы за соответствующий год. Другое дело, что большинство лидеров критических симпатий не переживают годичного, премиального цикла. Но тут уж вопрос не к премиям, а к конкретным книгам.
– Ещё одна важная ниша литпроцесса, к которой вы имеете непосредственное отношение, – толстые журналы. Как сегодня живёт журнал «Москва»? И какую роль играют подобные издания в век интернета?
– Знаете, я бы предложил такую метафору. Есть две основные формы работы в современном издательском процессе. Издательства и толстые журналы. Журналы скорее напоминают небольшие алхимические лаборатории, где варят золото из ртути, но иногда совершают и большие, серьёзные открытия. Издательства – это заводы по тиражированию, производители массовой продукции. В прежние времена «лаборатории» и «заводы» сотрудничали теснее, сейчас это не так. Конечно, как всякая метафора, моя тоже хромает, но мне кажется, что-то всё-таки и объясняет.
Журнал «Москва» вот именно что живёт. Не выживает. Борется с волнами в литературном море, пытается в меру своих сил влиять на положение дел в современной русской литературе. В журнале очень важную роль играет коллектив. Коллектив единомышленников, он позволяет справляться и с большим объёмом работы, и с другими бедами.
– Есть ли у литературных «толстяков» будущее?
– Я знаю, что некоторые люди, принимающие решения в современном культурном пространстве, цифровики, оптимизаторы уже давно списали «толстую» журналистику со счетов. Мы существуем как бы немного в зазеркалье. Но мы живы. И последнее слово не сказано. Как заметил, кажется, Конфуций, а может, и не Конфуций, «великий пророк приходит с окраин империи».
Вообще, толстые журналы нуждаются в государственной охране, как какие-нибудь старинные усадьбы.
– А что насчёт профессионального писательского образования? Вы сами окончили Литинститут, теперь преподаёте там... Что даёт этот вуз начинающему автору? И могут ли многочисленные писательские курсы и школы соперничать с ним?
– Вы справедливо заметили, что я окончил Литературный институт, и, стало быть, мне лично неизвестен другой путь в литературу, кроме того, что я сам проделал. Мне, изнутри собственного опыта, он представляется очень простым и естественным.
В чём главная польза Литинститута? Он экономит время. Сидя где-нибудь в провинции, молодой автор тратит его намного больше на всякие стилистические заблуждения. Подолгу остаётся в тисках разного рода влияний. Институт позволяет как бы экстерном переболеть всеми художественными химерами. А время – это очень ценный ресурс, об этом нужно помнить даже в молодом возрасте.
Да, я знаю, что есть и много писателей, которые стали писателями без Литинститута. И что это доказывает? И не все окончившие Литинститут станут писателями. А это что доказывает? Знаю, что он вызывал и вызывает ревнивое брюзжание у некоторых. Ну и пусть вызывает. По моему мнению, очень хорошо, что он есть.
– Что бы вы посоветовали современным молодым авторам?
– Сомневаюсь, что они нуждаются в моих советах. Пусть воспользуются прекрасной возможностью совершить все необходимые ошибки.
________________________________________________________________________________
«ЛГ»-досье
Михаил Михайлович Попов – поэт, прозаик, публицист и критик. Родился в 1957 году в Харькове. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Автор многих книг, вышедших в издательствах «Молодая гвардия», «Вече», «Современник», «Советский писатель» и др. Лауреат ряда литературных наград. Произведения переводились на немецкий, французский, английский, китайский, монгольский, латышский, арабский языки. Живёт в Москве.