Юрий Райгородский
Родился в 1950 году в Ленинграде (Санкт-Петербурге). Затем переехал в Саратов, окончил Политехнический институт (ныне Технический университет) по специальности «электронные приборы». В 1990 году защитил кандидатскую диссертацию, а в 1991 году организовал предприятие ООО «ТРИМА» по разработке и выпуску изделий медицинской техники. Автор альбома «Романтика Саратовского края» («Издательский дом «Волга») – фотографий природы Саратовского края и стихотворных комментариев к каждому фото, книг «Фотография и воображение» и «Пробуждение» (стихи, баллады, басни). А также автор различных поэтических сборников с обширными подборками стихов о любви, природе, искусстве, гражданской позиции. Участник конференций в Доме творчества писателей в Переделкино. Член Союза писателей РФ.
Система координат
Мы в разных системах
координат.
Ты вовсе не куришь,
а я натощак.
Ты кофе с мизинцем
откинутым пьёшь
И часто над книгой
Слезу свою льёшь.
А я не читаю всю эту муру
И «Крейцерову сонату»
не выношу.
(Истерики мужа,
измены в корсете,
остались без матери малые дети.)
Мне б пар горячей,
если это зима,
А летом и осенью дым у костра,
Но всё это лишнее,
скучно, банально,
когда я не вижу, как ты гениально,
откинув мизинца едва ноготок,
жжёшь губы и делаешь
первый глоток.
Когда же весною по берегу моря
ты ходишь, в лохматости
с пальмою споря,
на голое тело в рубашке моей,
то нет никого
в этом мире родней.
Мы в разных системах,
Но где-то в пути
Две линии жизни
друг друга нашли.
Поздняя осень
Чернильная туча – заноза,
Как клякса в моем дневнике,
Вода дождевая по взвозу
Потоком стекала к реке.
Неужто любви только лучик
Оставлен горнилом небес –
Чуть тёплый, но бойкий лазутчик
В остылый пробравшийся лес.
Неужто все листья упали,
Ковром укрывая траву.
Деревья глаза прикрывали,
Как лошади, стоя в хлеву.
А лучик скользнул из затишья,
Коснулся дрожащей листвы,
Щекою прильнул, как мальчишка,
К стволам и шепнул: «До весны».
И верилось им или снилось
На первом морозном ветру,
Что если любовь их коснулась,
То это к спокойному сну.
Эх, мне бы, вот так же без дрожи,
Отдаться на волю судьбе,
И так же, за мир не тревожась,
Проснуться в его тишине.
А после по снежному полю
С конём утонуть в буруне,
Лучом дотянуться до воли,
Отдав хоть немного луне.
Касаясь лесов и усадеб,
Кладбищенских плит и ворот,
Подумать с нездешней досадой:
«Довольно наломано дров».
Луч
Снова знак уходящей зимы –
Эти длинные синие тени
На просевшей под мартом постели,
Но теней этих дни сочтены.
Посмотри, уже с плачущих крыш,
Потекли необидные слёзы,
Их подхватят ночные морозы,
Частоколом украсив карниз.
Всё ещё запускается дрон.
Апокалипсис? Всадников топот
Отчего-то сменился на ропот,
Заглушаемый криком ворон.
И подобно касанью любви
Луч скользнул по щеке торопливо,
Как из сказки явилось огниво,
И солдаты вернулись с войны.
Заглянул в леса тёмную стынь –
Все ли выжили в зиму берёзы –
И представил их вычурность позы,
Разодетых в зелёный сатин.
Ни на миг не забыв, чей он сын
И кому мы обязаны жизнью,
Да и как предаваться унынью,
Если с лампой стоит Аладдин.
И растрогав касаньем одним,
Всё теплее привет слал от папы,
Оживали у сосен их лапы
В любовании сонных седин.
Потому что уже не всерьёз
Смотрят хмурые синие тени,
И бледнеет их тон самомнений,
И сползают гурьбой под откос.
Окно
Задрожит стекло со звоном,
Ветер распахнёт окно,
И в пустом его проёме
Засияет волшебство.
Вздрогнет тюлевая шторка,
Выгнет спину кисея,
Убелённая скатёрка,
Как всегда, удивлена.
Ваза уронила слёзы –
Лёд, стекло – одна судьба.
Страшны первые морозы –
Лужи в трещинах с утра.
Серебра колючий иней,
Из промозглости гнилой,
Вышел гордо бело-синий,
Звякнув шпорой ледяной.
Всё торжественно застыло,
И жалеть уж не резон –
Лето было да простыло,
За сезоном вновь сезон.
Проскочила осень тенью,
Бабьим летом одарив,
И багрянец тот бездельный
Рыхлой белизной изрыт.
Скатерть радостью белела,
Будто в доме торжество,
А любить она умела –
Ваза, это – Божество.
Из окна тянуло хладом,
На столе играл хрусталь.
Может, так оно и надо –
Что ушло, того не жаль.
Было ли...
Было ли солнца затменье
В поле бесснежной зимой,
Голых деревьев сомненье,
Дым голубой над избой?
Белые очи тумана,
Клочья растерзанных трав –
След от дикого кабана,
Бледные лики дубрав?
Было иль только приснились
Дали в вуальном шелку,
Глаз твоих спелых маслины?
Я перед ними в долгу.
Наши безумные встречи,
Речи безудержных слов,
Дальнего города «свечи»,
Деревца юный «остов».
Руки замёрзшие, плечи,
Снятое мною пальто,
Взгляд протестующий вечен –
Сцена немого кино.
Как же всё это не вспомнить?
Скажут – зачем вспоминать…
Края озёрного томность
Память тревожит опять.
Я прикасаюсь к изрытой,
Тоже душевнобольной,
К этой земле позабытой
Вместе с бесснежной зимой.
Наш поезд
Я ехал в вагоне купейном,
Смотрел безучастно в окно,
Мелькали кусты и деревья,
Лишь небо недвижно одно.
Оно голубело, и тучи
На нём не нашлось ни одной,
Мой сонный случайный попутчик
Склонился на грудь головой.
Зашёл проводник пучеглазый,
Напомнил, что скоро Тамбов,
И душу терзала досада
За эту унылость дорог.
Но вот показалась речушка,
Извивы её берегов,
И поезд с особенным чувством
Гремел в переплётах мостов.
Он знал, что ещё будут реки,
Туманы, как сказочный дым,
Там топятся банные печи
И берег с песком золотым.
Увидите мудрость дубравы,
Еловые «залы» в лесах,
Там сочная зелень поляны
Купается в солнца лучах.
Оставьте свои самолёты,
От спешки лишь сердце болит,
И нет для нас лучшей погоды,
Чем та, что сегодня стоит.
Колёса стучали – ты веришь –
Не всюду, не всюду друзья,
Темнело, и вот уже дремлешь,
Как годы дремала страна.
С открытой душою российской
Подвоха не ждал за углом,
«Людей довезу, уже близко,
И сядем за мирным столом».
Летел, будто гнала забота,
И было ему невдомёк –
Не каждый его лежебока
Усвоил колёсный урок.
Глотал он свои километры,
Буравил лучом темноту
И плакал от встречного ветра
Единственным глазом во лбу.
Саратов – Москва, 2024 г.
Снег
Из цикла «16 строк о важном»
И снова первый снег,
Как первая любовь.
Средь суматохи дней
Сумей его расслышать.
Не просто он пришёл,
Он выбрал свой ночлег,
Не просто он лежит,
Прислушайся – он дышит.
Он дому твоему
За печкою сверчок,
Он на осле верхом,
Пришедший к нам мессия.
И, с верою в судьбу,
Обожествлённый сон,
Я, вставши поутру,
Ему шепчу: «Россия».