У этого драматурга неожиданная судьба. Долгие годы он молчал после яркого дебюта в Театре Эстрады у Геннадия Хазанова с музыкальным детективом о жизни Марлен Дитрих «Прощай Марлен Здравствуй», на которой присутствовал Президент Владимир Путин. Кажется, это был его первый поход в театр в качестве Президента, а Минченок еще пять лет получал поздравления с Новым Годом от Администрации. Потом был взлет в МХТ им. Чехова у Олега Табакова с музыкальным детективом про Моцарта «Концерт обреченных». Потом музыкальная докудрама про реального Моцарта, продюсер Сергей Шумаков. Фильм получил ТЭФИ. Затем Минченок выпустил фильм про футбол с Дмитрием Назаровым и Охлобыстиным: «Дикая лига», и целый ряд документальных фильмов. Все это через долгие-долгие паузы. И вдруг пандемия. Все замолчали. А у него сразу три премьеры, двумя из которых театры открыли своих сезоны на главных сценах. МХАТ им. Горького. Центральный театр Российской Армии и Калининградский театр. Но главный шум – вокруг «Красного Моцарта».
– Вы всю жизнь служите Исааку Дунаевскому. Как это началось? С чего?
– Дунаевского мне заказали. Заказали, как заказывают контрабандный дефицит. Как джинсы «Левайс» в эпоху фарцы. Сделал это издатель Михаил Соломонович Каминский и главный редактор Дина Робертовна Кондахсазова. Они спросили, глядя любящими глазами, что меня связывает с Исааком Дунаевским? Я сказал, что не знаю. Потом вспомнил, что у моего папы, Минчёнка Анатолия Васильевича дома, в Витебске, стоял проигрыватель с пластинкой «Большого концертного Марша». Вернувшись из школы, я слушал этот марш, когда меня одолевали страхи. Марш меня гипнотизировал, и я видел себя великаном. Мой ответ поняли правильно и кротко добавили: «За четыре месяца биографию человека, который тебя избавил от страха, напишешь?» Я кивнул, и вынашивал «ребенка» девять месяцев.
– А у автора с книгой – с чего начинаются «девять месяцев»?
– С источников. С тех людей, кто знал, но не любил, а потом с тех, кто любил, но не знал Исаака Осиповича. Из света и тени рождался портрет. Чем больше я узнавал про реального Исаака, тем больше понимал, как это мало. Мелькали тени Булгакова, его жены и еще сотни других, плывущих на пароходе, носящем имя Исаака. Я даже нашел тот списанный на берег пароход. Но свидетельств и свидетелей все равно не хватало. Я нервничал и ходил взад-вперед по улице Дунаевского, смотрел на окна дома, где когда-то жил композитор. Лил дождь. Под козырьком подъезда я познакомился с таинственным Юрием Бирюковым. Военный музыкант, влюбленный в Исаака, в юности написал ему письмо, на которой композитор ответил. Показал ему начало рукописи. Он написал тридцать два замечания карандашом, след от которого стерся на третий день, и я остался в неведении, где же ошибся. Вот те люди, кто основательно занимался композитором. При том, что Исаака любили миллионы. Нас стало двое. Могучая кучка. Не хватало еще кого-то. Однажды я вошел в подъезд дома Дунаевского и позвонил в дверь. Открыл мне человек в очках, длинноволосый, похожий на средневекового менестреля, с мягкой улыбкой и пальцами, перепачканными краской. Так я познакомился с «Женей» Исааковичем Дунаевским, художником, старшим сыном композитора, и его волшебной женой Риммой. Мы стали друзьями. Женя сообщал мне тайны – львиную долю загадок из жизни Исаака, которые я пробовал разгадать. Так рождался «Красный Моцарт». Издателям я сказал, что так Исаака звали при жизни, но за глаза. На самом деле «Красным Моцартом» прозвал его только я, сославшись на плохую память потомков. И не ошибся.
Существуют рассказы про мелодии, неизъяснимым образом меняющие нашу жизнь. Когда книга вышла, моя возлюбленная, продюсер и режиссер-документалист Ольга Дубинская показала ее «народному» тенору Владиславу Пьявко. Он дал прочитать Ирине Константиновне Архиповой, и в итоге книга получила Серебряную медаль Фонда Ирины Архиповой, а я – звание лауреата «За лучшую книгу о музыке и музыкантах». По совету любимой Дубинской я написал сценарий фильма про Исаака. По замыслу, лента должна была начинаться с появления Тени композитора под крик мифической Птицы. Ольга хотела пригласить Александра Феклистова на роль Дунаевского. Но модных режиссеров тема фильма не заинтересовала.
Тогда я начал рассказывать про Дунаевского. Со сцены. Специально «под Дунаевского» я создал жанр «стендап-драмы». Я рассказывал, а зрители плакали. В основном женщины. Мне становилось хорошо. Я стал думать, что Исаак писал только для них - трагический музыкант своей эпохи. Вторую редакцию книги переиздали в серии ЖЗЛ. Так я познакомился с ее волшебным главредом Андреем Витальевичем Петровым. Когда он говорит, кажется, что пишется книга. Слышен скрип пера. Именно он предложил переформатировать мой взгляд на Исаака: от себя, через мои страхи и любови.
– Так мы ждем «страшного Моцарта»?
– Я бы хотел, чтобы это выглядело триллером. Потому что в жизни «солнечного композитора» очень много «тени». Его преследовали. Кто и как – расскажу книгой, новыми фактами. Ждем издания. До встречи с Андреем Петровым была совершенно фантастическая встреча с человеком, который принес иное солнце. Я говорю про Максима Дунаевского. Встреча была как в анекдоте. У Андрея Малахова. Все годы, что мы не встречались, я боялся, что Максим Исаакович прочтет книгу и найдет в ней те самые тридцать две ошибки «критика». И вдруг Максим сидит передо мной, я – задвинут за его спиной,зачем вообще звали,потею от софитов, ассистенткапроходит мимо меня, я выхватываю из ее рук микрофон и кричу: «Максим, здравствуйте, я тот самый Минчёнок, который написал про вашего папу». Он оглянулся… и я упал. Реально. Просто поскользнулся от его взгляда. Гениальный Максим обнял меня, и я почувствовал за его спиной живого Исаака. Страхи оказались выдумкой, книга – мостиком. Так родилась вторая главная дружба. Это Максим надоумил меня на драматического «Исаака» для театра. Но чаша «главных друзей» оставалась неполной, пока я не встретил философа Геннадия Кагановича. Он еще и продюсер. Он человек, который создал много прекрасных фильмов на ТВ.И он мне сказал: «Цифра» заслоняет небо. Эффективные технологии убивают душу. Надо стать на плечи великанам. Тогда нас услышит Небо. Единственное место, где нас поймут – «горький МХАТ». Идем». И мы пошли. Нас приняли. В кабинете Эдуарда Боякова, художественного руководителя МХАТ имени Горького, родилась мысль о спектакле, в котором были бы Вождь и Музыкант, Зависть и Музыка, Любовь и Птица. И режиссер - постановщик Рената Сотириади это все воплотила в фантастическом бурлеске, с чечеткой, под музыку Дунаевского, который заканчивается тем, что артисты запевают «Широка страна моя родная», а зал встает и подпевает. Понимаете?! Зал и сцена - в одном порыве. Это дорогого стоит.
– Вас изменили эти постановки?
– Постановки – это великая награда и искушение тоже. Им надо соответствовать. Ты никогда не знаешь, что получается из твоего гнева, а что – из смирения. Смирение дает больше. Вот что я понял. Это все завязано с вопросом «отложенного вознаграждения». Нельзя сразу взять награду. Надо от нее отказаться. И тогда, когда-нибудь потом, может после смерти тебе воздадут. Нам не хватает духа терпеть, и мы тянемся к эрзацу счастья. Пытаемся забыться. Я в этом грешен. А жизнь - это страдание, с одним отложенным вознаграждением. Гибель моей Жены, смерть Папы. Я все время пытаюсь забыть боль и стараюсь расти через асфальт. А его много. 21 сентября был Папин День рождения. А 19 сентября – премьера во МХАТе. Мне кажется это все дело рук Неба. Моя бабушка, его Мама, она белоруска и полька, родилась в ночь с 24 на 25 декабря - на католическое Рождество. Папа - на Рождество Богородицы. 9 Мая перед салютом Победы - его, малолетнего узника лагеря Маутхаузен не стало. Самым лучшим во мне я обязан ему. Он учил меня быть рыцарем. Меня раздирают сомнения, но когда я смотрю на него, человека всю жизнь равнодушно смотревшего на власть, корысть, тщеславие, мне становится легко. Я не свободен, а он - был всегда свободен. Его пример для меня уникальный. Так же, как и пример Ольги Дубинской, моей жены и возлюбленной. Вот что я бы хотел передать дочери. Человек со всеми его заблуждениями. И рука, протянутая через время, чтобы помочь подняться. Жизнь учит меня – подавай руку помощи. Это и есть пример сопротивления незаметному злу. Сопротивляться злу явному – легче, слабому и незаметному – во сто крат труднее, потому что оно является тебе под видом быстрого и легкого вознаграждения.
– Но не все так грустно.
– Встреча с Эдуардом Бояковым – это подарок. Он очень талантливый худрук. В способах достижения цели – мы разные. А вот в цели движения, конечно, же близки. Мы принадлежим нашему времени, а оно - на переломе. И перелом может быть трагический. Хотя пока это и незаметно. Подарок – встреча с народной артисткой Алиной Станиславовной Покровской. (главная героиня фильма «Офицеры» - прим. ред.) И тоже все благодаря Исааку Дунаевскому. Алина Станиславовна в детстве играла в его ансамбле. Мы встретились. Она стала вспоминать как будто совершенно незнакомого мне человека, нарисовала потрясающе иного композитора Исаака, который всегда искал небесного посланника, способного ему принести благую весть. Эту мысль я объясняю в новой книге.Мы «включились» друг в друга. Я предложил ей почитать мою пьесу, который написал не чернилами, а слезами: памяти Владимира Гуркина: «Баба Голубиная». Это вроде бы продолжение истории героини фильма «Любовь и Голуби» Нади Кузякиной, но совершенно самостоятельное. Связь только в имени, и в первоначальной идее, которая зародилась и исчезла в недрах одного театра. Андрей Бадулин,режиссер -постановщик сохранил все, о чем я писал, и поставил невероятно пронзительную историю. Зрители – плачут.
Эта пьеса о запертой в своем доме женщине, которую забыли близкие. Ее боль – в двух сыновьях, в которых хтонически просыпаются Каин и Авель. Но Каин не злодей, может быть, Авель – больший злодей. Я сам часто забываю, тех, кому должен быть всю жизнь благодарен.
– Почему вы хмуритесь, когда говорите о безусловной удаче?
– Сюжет этой пьесы существует в двух форматах: очень значительно отличающихся друг от друга. Один - в Росс Армии, другой связан с постановкой в Калининградском театре. И это - моя боль.Не художественная, а человеческая. Я познакомился с фантастическим худруком Калининградского театра, наполненным добром и уверенностью, бывшим министром культуры региона - Михаилом Анатольевичем Андреевым. В очень короткий срок он стал очень давним другом. Надежным. Ему понравилась «Баба голубиная». Была у него идея, чтобы ставил я сам. Потом Михаил Анатольевич показал пьесу народному артисту России, режиссеру Михаилу Абрамовичу Салесу. Тот сразу сказал, что сыграть монодраму, как монолог единственной актрисы в Калининградском театре, будет сложно, и предложил сделать из нее многоперсонажную пьесу. «Оперсонить» всех тех, о ком вспоминает главная героиня. Это был для меня, как для драматурга, вызов. Я увлекся, написал. Послал режиссеру, с которым подружился. Тот загорелся новым сюжетом, поставил. И вдруг- «ковидная экспансия»,и бесконечные переносы премьеры. В конце августа звонок от Михаила Анатольевича: «Мы ставим спектакль на 20 сентября». Все вокруг Папиного дня Рождения. Это мои внутренние, субъективные параллели. Сначала МХАТ им Горького, потом Калининградский театр,а перед этим Театр Армии. Как будто знаки меня находили.Словно кто-то сдернул с лица маску, чтобы я мог выговориться. На самом первом представлении не был. Нополучил сообщение от Михаила Анатольевича:«Ура! Поздравляем с премьерой! Зритель в восторге. Стояли с аплодисментами 15 минут! Оценили драматургию! Спасибо».
Прошли две -три недели. И вдруг звонит мой друг Вера Таривердиева:«Андреева не стало». Я с ним так и не увиделся в тот приезд в Калининград. Только поговорил по телефону. Его последние слова ко мне: «Хочется, чтобы в театр приходили драматурги с двумя качествами:двадцатипятилетние по возрасту, и сдвадцатипятилетним стажем. (улыбка) Давай с тобой сделаем твою «стэнд-ап драму!» Он был капитан своего театра. Нежнейшей души человек. И при этом железной воли. Мог обойти любой крутой вираж. Но не вышел из того, который приготовила ему болезнь… У театра до сих пор нет имени. Я бы назвал Калининградский театр его именем.
– Вы с трагическим лицом процитировали фразу: «цифра заслонила небо»? Как вы ее расшифровываете?
– На самом деле очень скоро, то, что мы воспринимали как своего слугу, вдруг обретет над нами власть. Так было с гуннами в древнем Риме – сначала рабами, потом – властителями. Так было с неграми в Америка – сначала рабами, потом… И так будет с «цифрой». Сейчас с ее помощью пытаются за нами следить, взять под узду. Цифровой мониторинг, все это немного напоминает тюрьму цифровую. Придет время «цифра», искусственный интеллект, может сама захотеть обрести власть над нами, когда «бессознательные шаблоны действия» искусственного интеллекта вдруг отрефлексируют сами себя, то есть обретут ту самую библейскую свободу воли - право выбора собственного шаблона действия, ради собственной выгоды, или выгоды себе подобных, основываясь на базовых законах электромеханики, а не биологии. Машина сможет самостоятельно выбирать по какому шаблону действовать ради собственной выгоды. А это значит, что у нее появится собственное сознание. Второй вариант – самый лучший: мы сами эволюционируем в биороботов, понимая, что так мы продлеваем жизнь собственного тела, а человеческая свобода воли – это фикция. Ее нет. Есть бессознательно отрегулированный выбор из довольно ограниченного числа сценариев работы нейронных сетей нашего мозга, который по сути является уникальной био-электростанцией. Законы Майкла Фарадея действуют и в нашем мозгу. Третий вариант - компромиссный: когда кто-то из олигархов вдруг захочет и поймет как с помощью имитации сознания у машины, инспирировать так называемое «восстание машин», чтобы закабалить всех остальных людей. Вспомните сказку об Урфин Джюсе и его деревянных солдатах. Это реальные угрозы завтрашнего дня.
– А как с этим бороться?
– Наверное, самое радикальное отказаться от пользования мобильным телефон и компьютером. Такое движение скоро появится - «цифровые старообрядцы». Но это движение будет скорее всего обречено на провал. Самое страшное, что закабаление людей будет происходить под лозунгом «гуманизма». Толстой говорил: «Нельзя любить всех вообще. Это не возможно». Можно любить кого-то конкретно. А всех? Под видом любви к ним можно незаметно подчинить всех своей воле. Это псевдо-гуманизм. Но говорить будут только одно: «ради заботы о вас». Уже сейчас, каждый раз как мантру, это повторяют политики всех мастей. Потому что это зашито в наших генах. Заботиться о себе и своем потомстве. Звучит позитивно, так? А когда в ущерб остальным? Это уже какая-то новая цивилизация. И страшноватая.
– А как вы исправляете ошибки?
– Молитва. В молитве – сила не в умении и знании обряда, (ибо иногда это обращается в меркантильное ремесло), а в удивительной наивности ощущения, что там, где ты ничего не знаешь, ничего не понимаешь, и обитает истина.
Беседовала Нина РАВИНСКАЯ