Нина ЯГОДИНЦЕВА
Поэт, культуролог, профессор Челябинского государственного института культуры. Секретарь Союза писателей России, член Совета по критике. Член Координационного совета Ассоциации писателей Урала. Руководитель Литературных курсов ЧГИК.
Автор более 30 изданий: стихов, учебников по литературному творчеству, монографий, вышедших в России и Германии, электронной книги литературной критики, переводов с азербайджанского и башкирского языков, аудиодисков, а также более 700 публикаций в литературной и научной периодике России, Испании и США.
Лауреат всероссийских литературных премий им. П.Бажова, Д.Мамина-Сибиряка, Международного конкурса переводчиков тюркоязычной поэзии «Ак-Торна», всероссийских конкурсов «Лучшая научная книга – 2007», «Творческий учитель – одаренный ученик», журналов «Урал», «Наш Современник», «Бельские просторы», «Русское слово» за лучшие поэтические публикации, сайта «Российский писатель» – за литературно-критические статьи.
* * *
Еще немного снега – а потом
Вернуться в дом, младенчески жалея,
Что без тебя пустынная аллея
Не выведет к беседке над прудом –
Заблудится в сугробах, забредет
За молодые заросли акаций
И никому не будет откликаться,
С густых ресничек смаргивая лед.
Как будто замкнут на душе твоей
Незримый контур для земного тока,
И только ты, своею жизнью только
Смысл придаешь сейчас себе и ей.
И первый снег – куда ему теперь
Идти по тишине невыразимой
Через свои бесчисленные зимы –
И молча одиночество терпеть?
А первая синица у окна?
Она на прошлогоднюю кормушку
Не к семечкам летит, а потому что
С тобою хочет свидеться она…
Жизнь без тебя смутна и неясна.
Ты это знаешь, и тебе тепло…
Отряхивая шубку и сапожки,
Ты говоришь себе: я выйду позже.
Выходишь позже.
Все уже прошло.
* * *
Но говорим-то мы не с ангелами,
А с воздухом, где трепет крыл
Еще не стих – и разве сами мы,
Те, кто пока не позабыл
Пыльцу, со звоном облетающую,
Мерцающую на листах, –
Не плачем в наших обиталищах,
Где глухота – извечный страх,
Вернее, страж? И что ж мы выведали,
Глаза восторженно закрыв,
Когда за вдохновенье выдали
Гул воздуха, где трепет крыл
Уже стихает, но, истаивая,
Смущает слух еще сильней?
Какая странная история.
Как страшно говорить о ней.
* * *
Что из дома? – Пара строчек в личке.
Некогда – почти что никогда.
Вымокли столбы, как будто спички,
По полу февральской электрички
Загуляла талая вода.
У зимы в Москве свои привычки,
И не угадаешь – вот беда! –
Посреди какого перегона,
Смешивая грохот с тишиной,
Прямо через палубу вагона
Ночь перехлестнет тугой волной
И сметёт нечаянно в пучины,
Где плывут обрывками сетей
Тёмные – во тьме неразличимы –
Ветви, тени, призраки ветвей…
Ничего, что в мире удержало б
И могло позвать издалека.
Только лишь наивных детских жалоб
Лодочка бумажная легка –
Но смешны мечты или обиды.
Господи, остави все как есть!
Видишь, буквы сразу же размыты –
И уже ни слова не прочесть.
Только эта легкость и чудесна,
Бессловесна и во тьме бела,
Только эта лодка через бездну
К берегу добраться бы смогла.
* * *
Декабрь пошел на свой короткий взлет,
А снега сыпануло как-то скупо…
Невнятно торопили Новый год,
Листали вперемешку гороскопы,
По городу катились, словно ком,
Рекламы, распродажи, мегаскидки,
И непрерывно пел аэродром,
Протяжный гул вытягивая в нитки.
Но гнулся до земли стальной ковыль –
Откуда в высоте такая сила?
И самолетик ветром боковым
На черный лес как бабочку сносило.
И стали бесконечно далеки
Грядущий праздник, шум забот вчерашний…
Все остальное, кроме «долети!»,
Увиделось бессмысленным и страшным,
Пластмассовым, пропитанным насквозь
Китайской краской с ароматом яда…
Но дотянули крылья до полос.
И дотянул декабрь до снегопада,
И выпрямились мачты, и легла
На лес и дол, на жилы из бетона
Прозрачная, спасительная мгла.
И в Новый год все вместе были дома.
Горел камин, в шампанском пузырьки
Толпились, глубоко дышала елка.
И неприметный шёпот: «долети…»
В закрытое окно стучался долго.
* * *
О, я угадаю, наверно, не скоро,
Какими судьбами мы в небе носимы…
Высокие амфоры зноя морского
Везет караван через душные зимы.
Сломать бы сургуч, приложиться губами
К шершавому горлышку с привкусом глины!
Но волны, что прежде несли и купали,
Беззвучно уходят в ночные долины,
И амфора, ахнув, ложится на камень
Тяжёлым, округлым коричневым боком –
И влажно блестит в полутьме черепками,
Как частыми звездами в небе глубоком.
И жажда моя неутешна отныне,
И сколь ни мечтаю забыть – бесполезно,
Как ветер качает мосты навесные –
Пути караванов сквозь гулкие бездны.
* * *
В этой лавочке с молодым вином
Вся душа вверх дном.
А на дне такой густой снегопад,
Такой непроглядный снег!
Где-то рядом должны быть и дом, и сад –
Ничего нет.
В двух шагах не видно, белым-бело,
Но теплым-тепло.
Подступило к сердцу и замело –
А потом прошло.
Рядом море дышит и ловит тьму
Пересохшим ртом…
А кому расскажешь? Да никому!
А о чем? – О том…
Ну уж если такая печаль пришла –
Наливай вино!
И стоит вино на краю стола,
Не пригублено,
Словно южная ночь, золотая стынь,
Молодая ложь…
Но стакан от краешка отодвинь:
Не заметишь, как разольешь.
* * *
Мороз дымился, ночь гудела,
Гул, растекаясь, угасал.
Луна рассеянно глядела
На Уреньгинский перевал.
По правую почти отвесно
Вставали за скалой скала,
А слева открывалась бездна
И в беспробудный сон звала.
Клубилось трудное дыханье
Тяжёлых фур, больших машин –
За дымом, как за ветхой тканью,
Рождался свет, непостижим,
И у парковки автоланча
Вокруг тепла на полглотка
Толпились ели, чуть не плача
Под тяжкой ношей куржака...
Но, выдохнув за перевалом,
Зажав удачу в кулаке,
М-5 легко срывалась в слалом
И устремлялась вниз, к реке,
Где, лед проламывая силой,
В любые злые холода
Дышала, пела, говорила
Живая черная вода…
* * *
Как выходит в ночь
молодой мороз,
удалец да хват, –
Так рукой подать
до ближайших звезд,
до небесных хат.
А над дальней хатою из трубы
золотой дымок…
Распахнется дверь,
упадет на снег
расписной платок –
Шаль с кистями частыми,
шита серебром добела.
Кто же та хорошая,
та, что бросила
да ушла?
И стоит мороз
неприкаянный,
шапка в кулаке –
Только лес трещит,
только лед взрывается на реке…
* * *
Целовали – не лукавили,
Воротиться обещали
Реками ли, облаками ли,
Тополиными плащами…
Тут-то бы да и опомниться,
Да обнять, не отпуская,
Но белым-бела околица,
Словно горница пустая.
Всё лелеяли да нежили
Душу детскую – а ныне
Расстелили белоснежие
И оставили в пустыне…
И на что еще надеется,
Чем пытается согреться
Переломленное деревце,
Перепуганное сердце…
* * *
Была – странноприимный дом,
Где ночь-полночь на стук случайный
В окно, затянутое льдом,
Глядели долго, а потом
Встречали, скудно привечали,
Ворчали: «Снегу нанесла!»
Шипели в спину: «Неуёма!»
И я на лавочке спала,
И сухарями со стола
Ночь пахла сладко, словно дома.
Теперь не то: из пустоты
Выходишь к людям по привычке,
Метель запрятав в рукавички
И пробивной мороз – в унты,
Идешь: заборы, ворота,
Охрана с надписью «Охрана»
На черных куртках… Вся тщета
Наивного самообмана:
Москва не та – и ты не та.
Горбата площадь, и собор
Выходит из густого звона,
Неся над папертью икону
На черный праздничный костер.
Замешивая времена
В гудящих толпах маскарада,
Цветущих персонажей ада
Приходит посмотреть страна.
Когда бы это был прикол,
Искала б я ключа и знака?
Черным-черна зимы изнанка
И дышит пламенем из пор.
Я молча говорю: прости.
Не знаю, ныне или присно
Мои снега – моя отчизна.
Мне больше некуда идти.
* * *
Ложится карта севером на юг.
Восходит солнце из горячих вьюг –
Румяное, в прозрачной белой пене...
И новый день является из тени,
И мы себя в грядущем видим вдруг.
Россия, здравствуй! Родина, прости –
И века мало, чтобы дорасти
До смысла твоего, до русской боли,
И ропщем мы, наивные: доколе? –
Сжимая землю горькую в горсти.
Все сбудется как должно. Но сперва
Погибнут числа. Оживут слова.
И вспыхнет речь – сквозь пламя этой речи
Пройдет бесстрашно сердце человечье,
А следом – звери, птицы, дерева.
Нам некуда отсюда уходить.
Забором чисел не загородить
Грядущую высокую эпоху.
Да, здесь царят покуда страх и похоть,
И нужно этот век опередить.
Когда-то был и Рим боготворим...
Но мы его судьбу не повторим –
Мы не уроним звезды с наших башен.
Порядок цифр стремителен и страшен –
Но с каждым днем мы громче говорим.