Вера Богданова. Сезон отравленных плодов. М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2022. – 384 с.
Он и она любят друг друга, обстоятельства не позволяют им быть вместе, но в разлуке для влюбленных жизни нет… Дерево затертого сюжета постоянно приносит богатый урожай невзрачно-безвкусных любовных романов, но под присмотром умелого садовода даже оно заплодоносит чем-то гораздо более достойным. Вот и новый роман Веры Богдановой «Сезон отравленных плодов», выросший из узнаваемой схемы, манит хрусткой мякотью социального подтекста, изящной приторностью романтических томлений и легкой червоточиной аморальной запретности.
В предыдущей книге писательницы «Павел Чжан и прочие речные твари» погоня за мечтой, жажда мести и давление мрачного альтер-эго происходили в антиутопическом антураже цифрового контроля и превращения России в колонию Китая. Действие «Сезона отравленных плодов», разворачивающееся в девяностые и нулевые, подчеркнуто реалистично, хотя и с заметным налетом мелодраматизма. Общение «странненькой» девочки Жени со своим двоюродным братом Ильей на бабушкиной даче оборачивается роковым искривлением линий судьбы. Семечко детской заинтересованности с годами вырастает во вьющиеся побеги юношеской страсти. Но у запретной любви, конечно, нет будущего, а расставание оборачивается психушкой, алкоголизмом, неудачными отношениями разной степени токсичности.
Даже в плане языка Вера Богданова стремится скопировать стилистику любовного романа. Здесь красивая девушка непременно пахнет «золотистым лесным медом», а во время ее поцелуя с возлюбленным мир начинает растекаться и дрожать. Романтический флер изничтожается вынужденным расставанием, после чего мир – как окружающий, так и внутренний – облачается в тревожно-депрессивные метафоры. Реальность кажется героине то фантомным Зазеркальем, сложенным из страхов и проекций, то опасной структурой с натянутыми повсюду и тревожно гудящими струнами неизбежности. Иногда блуждание по надуманным лабиринтам уводит просто в сетования о тяжкой женской доле с необходимостью растворяться в других и быть «побритой в стратегически важных местах». Однако гораздо чаще происходит погружение в себя – на поиски своего сердца, которое запрятано не хуже Кощеевой смерти, вот только заяц, хранящий в себе утку с яйцом и иглой, скрылся в неизвестном направлении. Упоение собственными страданиями и воспевание своей депрессии – вообще популярное занятие среди миллениалов, и герои Богдановой предаются ему с полной самоотдачей.
В удручающем состоянии пребывает не только Женя. И ее возлюбленный Илья тщетно пытается добиться навязанного успеха, и его родная сестра Даша слабеющими пальцами цепляется за абьюзивные отношения. Богданова словно пробует дать некий срез неудачливых типажей и разобраться, что с ними не так. Здесь просматривается явная претензия на право стать голосом своих ровесников, выразителем их разочарований и тревог. Тридцатилетние ещё не написали свой «роман поколения», хотя «Редакция Елены Шубиной» уже предприимчиво выпускает книжную серию со столь претенциозным названием, где, кстати, и вышел «Сезон отравленных плодов». Нельзя сказать, что Богданова достигла столь амбициозной цели, но, как минимум, продемонстрировала очень усердное стремление. По крайней мере, она пытается разобраться в проблемах своих ровесников и отыскать причины их инфантильности, тревожности, виктимности…
Помимо опьяняющей горечи запретной любви – опыта довольно специфического и сугубо личного для главной героини – Богданова источником духовных проблем определяет террористические акты. Как поясняет писательница в послесловии, именно из-за жутких новостей о них теперь поколению «делается тревожно, когда все хорошо – потому что этому «хорошо» сложно доверять». Известия о взрывах и захватах заложников сопровождают ключевые события в жизни героев, воспринимаясь как своеобразные предостережения и гармонично встраиваясь в болезненные домыслы о структуре реальности. Александр Проханов больше десяти лет назад в романе «Господин Гексоген» со своим фирменным сакральным конспирологизмом обосновал, какую роль разрушительные взрывы сыграли в закладке фундамента новой империи. Богданова придаёт последствиям терактов психологическое измерение, выводя из них не созидание великой истории, а рождение невротической личности нашего времени, упорно цепляющейся за бессмысленные и хрупкие «мозаики из пустяков».
Современная проза активно пользуется инструментарием массовой культуры, очень чувствительной к состояниям общества. Так, Александр Пелевин в романе «Покров-17» - по сути фантастическом триллере об аномальной зоне вокруг секретного объекта – метафорически воплотил политические аномалии России начало девяностых. Богданова в «Сезоне отравленных плодов» действует похожим образом, только за основу берёт мелодраму. Душная социалка, потрясения переломных лет, психологические травмы поколения и прочая неподъёмная проблематика взваливается на любовную историю. Она вполне выдерживает столь тяжкую ношу, а «Сезон отравленных плодов» в результате получился, пускай не таким атмосферным и рефлексивным, но уж точно более плавным и чувственным, чем нашумевший «Павел Чжан и прочие речные твари».
Александр МОСКВИН